Таити Ямада - Лето с чужими
– Давай.
– Я быстро – подождите, ладно, мам? Однако там все уже распродали.
– Ну почему именно сейчас? – вырвалось у меня. Я побежал обратно. В людском потоке родители смотрелись неказисто.
– Представляете, все продали. – Несмотря на свой возраст, я произнес эту фразу, будто школьник.
– Ничего не поделаешь, – словно опомнившись, буркнул отец.
Мать просто смотрела на меня.
– Тогда пройдем по торговому ряду [Торговый квартал Накамисэ в районе Асакуса – самый старый в Японии торговый квартал, основанный в конце XVII – начале XVIII веков]. Помолимся в храме, потом пойдем ужинать.
– Было бы неплохо, – с досадой в голосе проговорил отец. – Да только ничего не выйдет. Нам туда ходу нет.
– А я хотел помолиться богине Каннон…
Мать всплакнула. Она ссутулилась, и уже ничем не походила на бодрую картежницу.
Я буквально проглотил чуть не сорвавшуюся с языка фразу: «Все, больше никаких, никаких расставаний. Приеду опять, мама…»
– Ну что, пошли? – сказал отец.
– Говоришь, сукияки? Ну так поедим, шиканем.
– Прошу! – встретил нас у входа гулким голосом семидесятилетний старик.
– Нас трое.
– Вас трое. Пожалста.
Подбежал толстоватый и светлолицый метрдотель лет сорока-пятидесяти.
– Добро пожаловать. Будьте любезны, сюда.
Большой зал разделяли несколько низких перегородок, за каждой – столик со встроенной газовой горелкой. Виднелись свободные места. На четырех столах из кастрюль поднимался пар.
«Хорошо, что народу немного», – подумал я. Будь теперь зима, перепившие соседи наверняка бы падали, снося оградки в переполненном зале. Но летом здесь душно даже при работающем кондиционере.
Отец с матерью уселись за столик спиной к стене, я расположился напротив. Заказали пиво и три самых лучших комплекса.
– Позже закажем еще мяса и овощей.
– Заказывайте, не стесняйтесь. А пока – пиво.
На лбу вставшей с колен официантки выступил пот.
– Вряд ли мы закажем что-либо еще, – уныло сказала мать.
– Брось, чего стесняться.
Отец как воды в рот набрал.
– Да мы столько не съедим… – начала было мать.
– Тебя никто и не просит. Вот он после каждой встречи с нами продолжает тощать. По нему, правда, не заметно. Но он устал.
– Я и сама знаю.
– Тогда не мешай человеку набираться сил.
– Я не для себя, а для вас.
– Ты это… брось прикидываться бодряком. Слышишь? На людях об этом не скажешь, но мертвецам без толку есть мясо. Мы вон давеча уже подкрепились.
– Но ведь вкусно, правда?
– Так-то оно так.
– Тогда поедим досыта.
– Кто нас еще так угостит, кроме тебя? Ладно, приступим.
Принесли пиво.
– Хозяюшка, – сказал отец, – на кого мы похожи?
– На мужа и жену?
– Это правильно. Мы на пару – да. А вот с ним? С ним как мы смотримся?
– Знакомые?
– Что значит – знакомые?
– В смысле, вы – повар или в этом роде.
– Ясное дело.
– Но сегодня вас пригласил знакомый.
– Верно.
Официантка, улыбаясь, удалилась.
– В такую минуту… подтрунивать над женщиной, – грустно промолвила мать.
– Да ты на себя посмотри! Человек, понимаешь, пытается всех развеселить, а ты лишь только палки в колеса…
– Ах ты бесстыжий!
– Мама, перестань, – сказал я. – Я не пытаюсь всех развеселить через силу, но каково отцу, понимаю. Давайте выпьем.
Я налил отцу и матери пива.
– Еще бы – кто признает в нас родителей и сына? – с грустной усмешкой сказал отец. – Да, всякое в этой жизни бывает.
И подлил мне пива. Обычное «кампай»[22] в этой ситуации могло расстроить мать, поэтому я только сказал «ну, давайте», и мы втроем выпили.
Опять пришла официантка, поставила кастрюлю, полила маслом и начала готовить сукияки.
– Хозяюшка, этот малый… – начал отец.
– Вот как, его так и звать – «малый»?
– Да ну.
– Ладно, какая разница, – встрял я. – Может, мне нравится, когда меня так зовут.
– В двенадцать остался без родителей.
– Что, правда?
– Нелегко пришлось. Но выдюжил. Выдюжил. Молодец.
– И что, остались совсем одни? – посмотрела на меня официантка.
– Да нет. Был дед, дядька с теткой присматривали.
– Выходит, почти один. Старался, как мог. Сегодня пришли сюда, а он и говорит: ешь мяса вволю. Выбился в люди.
– Никак уже захмелели? – удивилась официантка.
– И пусть, – весело подала голос мать. Я удивленно посмотрел на нее, а она официантке: – Дальше я сама. Закончится, попросим еще.
Официантка привычно извинилась и ушла, сказав напоследок, что «две официантки уехали на праздник «обон» – и с концами».
Поведя в ее сторону подбородком, отец сказал:
– Дай ей одну бумажку. В смысле – чаевые.
– Хорошо.
– Нынче так не принято.
– Ну почему? Разгорячившиеся мужики завсегда оставляют. Сотни иен хватит. Нет, не сотни – тысячи. Слушай, тысяча иен? В жутком мире ты живешь…
– Сейчас об этом, – вставила мать, – говорить не стоит.
– Почему не стоит? – Отец помешивал в кастрюле. – Говори, что хочешь.
– Даже не верится, что уже сорок восемь. – Мать всматривалась в меня.
– Да уж, – ответил я. – А как я рад, что моя мама – такая молодая и красивая.
– Еще бы, – засиял отец.
В его возрасте так сказать я бы себе не позволил. Сейчас, наоборот, мне казалось, что это уместно. Звучало доходчивей.
– А ты неплохо управлялся без нас. Подумать только – тридцать шесть лет.
– Жену вот даже успел завести, – сказал отец.
– Дети – они всегда как-нибудь да справляются.
– А как быть, если нас нет?
– Замолчи, а? – Мать.
– Ты мне брось так говорить. – Отец.
– Ты что, не понимаешь? Нам некогда трепать языками. – Голос матери вдруг задрожал, словно бы от слез.
– Что значит «некогда»? – Я перевел взгляд с матери на отца.
– Что, горит?
– Да. – На глаза матери навернулись слезы. – Ты думаешь, я просто так официантку отправила?
Я опять посмотрел на отца. Он сидел с убитым видом.
– Ты это про что?
– Так, ничего.
Отец качал головой с серьезным видом. По нему не скажешь, что «все в порядке».
– Можно? – Мать поменяла позу. – Я сильно волнуюсь, и слов не могу подобрать. Мы тебя очень любим.
– Вы что, уходите? – почувствовал я.
– Хорошо, что мы свиделись, – сказал отец. – Ты – хороший сын.
– Верно, – подхватила мать.
– Никакой я не хороший. Я не такой, как вы обо мне говорите. Был плохим мужем, неважным отцом. Вы просто не знаете, насколько вы лучше меня. Вы на удивление мягкие люди. Глядя на вас, я понимал, каким отцом нужно быть. Я вот так говорю, но сам не знаю, дорожил бы вами или нет, живи вы все это время… До сих пор толком ничего не сделал. Сплошная грызня на глазах у…
Начал я фразу и обомлел.
Плечо матери стало расплывчатым. Контур сохранялся, но уже просвечивал.
В панике я посмотрел на отца – часть его груди уже пропала.
Вот в чем дело. Вот вы как уходите. Я лишь открыл рот, не в силах что-либо произнести.
– Все кончено, – сказал отец. – Уже все кончено.
– Мы гордимся тобой, – сказала мать.
– И даже очень. Только брось постоянно себя корить. Нужно ценить собственное «я». Не будешь ценить себя – никто за тебя это не сделает.
– Не уходите! – У меня неожиданно прорвался голос малыша.
– Не можем. Мы думали, у нас есть еще немного времени.
– Не хочу!
– Береги себя.
– Мы теперь больше не свидимся.
Плечо отца пропало совсем, стало прозрачным лицо матери. Я боялся, что они растворятся прямо у меня на глазах. Тем временем отец продолжал исчезать.
– Спасибо вам. Спасибо за все. Спасибо. Я сдерживал голос, а сам думал: «Хоть бы никто не помешал мне в эту минуту».
– Прощай, – сказала почти неразличимая мать.
– Будь здоров, – уже невидимый отец. Я даже не заплакал. Так мне было тяжело.
– Прощайте, – лишь тихо сказал я.
И отец, и мать бесследно исчезли. И только на столе остались палочки и тарелки, стаканы из-под пива и мешок печенья. Испачканный стол и примятые подушки.
Закипела кастрюля.
Они же ничего не поели. Ни-ско-ле-чко.
Затем навалилась усталость. Такая сильная, что хотелось положить голову на стол. Я оперся о стол локтями и закрыл руками лицо.
– Они что, в туалет пошли? Поймут, куда? – раздался голос официантки.
– Они ушли.
Я опустил руки, но лица не поднимал. Судя по всему, выглядел я ужасно. Не хотелось ее пугать.
– Ушли? Вдвоем?
Наверняка понимает – что-то произошло. И это правильно: к еде почти не притронулись.
– Принесите счет.
– Что, можно?
– Да.
– Извините, совсем не заметила, как они ушли. Подождите, пожалуйста, минутку. Газ уже можно выключить?
