Уильям Таппли - Жертва (в сокращении)
— Полицейскую ленту с квартиры сняли, — ответил Горовиц. — Расследование оказалось быстрым и простым, Койн. Гас Шоу покончил с собой, и всем придется с этим смириться.
Я кивнул:
— Похоже, я в нем ошибся.
Горовиц усмехнулся:
— Тебе это впервой, что ли?
— Да, ты прав. Я не очень хорошо разбираюсь в людях.
— Это точно, — согласился он. — Взять хотя бы твою личную жизнь.
— И тут ты прав, — сказал я, — не жизнь, а сплошной бедлам.
Глава 7
В пятницу около половины седьмого появилась Алекс с двумя большими бумажными пакетами. Принявшись за работу, она прогнала меня из кухни в кабинет. Сказала, что нервничает, когда кто-нибудь наблюдает за тем, как она готовит.
А приготовила она запеканку из выловленных на острове Мартас-Винъярд гребешков и шампиньонов в жирном соусе, сдобренном портвейном и рисом, печеную тыкву и овощной салат — ко всему этому прилагались еще французский багет и бутылка «Пино».
Я так и не рассказал Алекс о моем разговоре с Роджером Горовицем и о заключении медэксперта относительно Гаса. Собственно, о Гасе я вообще не упоминал и Алекс тоже. Прошла уже неделя с того дня, когда мы обнаружили Гаса мертвым в его квартире, а случившееся все еще воспринималось нами как открытая, кровоточащая рана.
Когда с едой было покончено, а бутылка вина опустела, мы загрузили посуду в посудомоечную машину и перешли с кофе в гостиную. Я вставил в плеер компакт-диск Оскара Питерсона. Алекс, сбросив с ног кроссовки, устроилась в углу дивана. Она была в черных джинсах и светло-синей рубашке-джерси с длинными рукавами. С мочек ее ушей свисали бирюзовые сережки. Я сел рядом с ней.
— Скажи, а где ты этому научилась? — спросил я.
— Чему?
— Стряпне. Она великолепна. Превосходна. Если бы я знал, что ты такой искусный кулинар, я бы никогда в жизни тебя не отпустил.
— Ха-ха, — отозвалась она. — Он меня отпустил. Не смешно.
— Да, ты права, — признал я. — Прости.
— Ты так и собираешься ни разу за этот вечер не упомянуть о Гасси? — поинтересовалась она.
— Я думал подождать, пока мы не поедим.
— Мы уже поели.
Я кивнул.
— Вчера я разговаривал с Роджером Горовицем. Медэксперт представил свое заключение.
— В котором сказано, что Гас покончил с собой, так?
— Так. На это указывает все.
— Ну что же, — сказала Алекс. — Они ошиблись.
— Послушай, милая…
— Давай-ка без «милой», Брейди Койн. Просто скажи, будешь ты помогать мне или не будешь?
— Буду, — ответил я. — Да.
— И докажешь, что они ошиблись?
— Практически все, что я могу, это поговорить с людьми, — сказал я. — И я это сделаю.
— Ты хочешь сказать — мы это сделаем.
Я покачал головой:
— Нет. Если я буду заниматься этим, то только я — по-своему и в одиночку.
— А я? — спросила Алекс. — Что должна буду делать я?
— Ты должна будешь просто доверять мне, — ответил я. — Потому что я справляюсь с такими вещами лучше, чем ты, занимался ими гораздо чаще, а кроме того, я объективнее, чем ты, так что, если я привлеку тебя к этому, ты будешь делать только то, что я скажу.
Несколько секунд она гневно взирала на меня. Потом улыбнулась.
— Честно говоря, я не надеялась, что ты согласишься, — сказала она.
— Я, видишь ли, большой поклонник истины, — сообщил я.
— Я думала, что мне придется уговаривать тебя, улещивать.
Я похлопал себя по животу:
— Ты совратила меня вкусной едой.
Алекс насмешливо закатила глаза.
— Плюс к этому, — продолжил я, — мне неприятна мысль о существовании убийцы, достаточно умного для того, чтобы обмануть медэкспертов, полицию и уйти от наказания. — Я улыбнулся ей: — А плюс к этому ты очень мила и мне не хочется подвести тебя.
— Мила, — повторила она.
— Что, неправильное слово? Оскорбительное для свободной и равноправной женщины?
— Нет, — ответила Алекс. — Мне оно нравится. Последний раз я слышала его, когда была восьмилетней кубышкой.
Она взяла меня за руку, притянула к себе, потом сжала мое лицо ладонями и поцеловала меня в губы.
— Знаешь, — сказала она, — ты тоже довольно милый.
Она поцеловала меня снова, я ответил ей поцелуем, и Алекс обвила мою шею руками и поцеловала гораздо крепче, прижав меня к себе. Так прошла минута, а потом Алекс положила мне руки на грудь и, отстранившись, сказала:
— Прости.
— Не за что, — ответил я. После расставания с Эви я не целовался ни с одной женщиной. В висках у меня стучало. — Я ничуть не обиделся.
— Не в этом дело, — сказала она. — Просто я сама не своя из-за Гаса, а ты был очень добр со мной. И мне вдруг показалось, что у нас все, как прежде. Я забыла об Эви и… и о последних семи годах.
— С Эви все кончено, — сказал я.
Алекс постучала себя по груди:
— А тут?
— Тут я все еще привыкаю к этому.
— Значит, тебе меньше всего требуется, чтобы я влезала в твою жизнь.
Я коснулся ее лица.
— Очень даже требуется, — сказал я. — Вот только не знаю, к чему это нас приведет.
— А этого никто никогда не знает, — сказала она.
Кончилось все тем, что я распростерся на диване, положив ноги на колени Алекс. Она массировала пальцы моих ног и рассказывала о последних семи годах своей жизни. Это была жизнь писательницы, наполненная одиночеством, напряженной работой, самодисциплиной и лишь ненадолго прерванная необдуманным браком с богатым человеком, который был старше, чем она, и которого Алекс по-настоящему не любила, и насколько она могла судить, он тоже не любил ее по-настоящему. По словам Алекс, она могла бы и остаться его женой, если бы он позволил ей по-прежнему жить в ее домике, стоявшем у проселочной дороги под Гаррисоном, и работать над книгами, но, разумеется, на настоящее супружество такая жизнь все равно не походила бы.
Я рассказал ей об Эви, объяснил, что, когда люди не женаты, расставаться им легче, потому что не приходится проходить через развод. Наши отношения просто истаяли — она уехала на западное побережье, чтобы ухаживать за отцом, я остался в Бостоне.
Никаких вопросов о будущем Алекс мне не задавала, а я, поскольку имел о нем представления самые смутные, тоже о будущем не говорил. Да я и не знал, навсегда ли мы расстались с Эви или только на время.
Около полуночи мы вывели Генри из дома, чтобы он сделал перед сном свои дела. Была ясная, свежая осенняя ночь. Мы с Алекс стояли на веранде, глядя в усыпанное звездами небо. Она обняла меня за талию, прижалась щекой к моему плечу.
— Покажи мне еще раз Снупи, — попросил я.
Она показала, я нагнулся, чтобы взглянуть вдоль ее руки.
— Видишь? — сказала она. — Его левое ухо — это вон те три звезды, образующие что-то вроде пирамиды, — вон там, видишь?
Я прищурился и, действительно, различил левое ухо, сохранив, впрочем, уверенность в том, что без помощи Алекс ни Снупи, ни Элвиса, ни Стряпухи с Косой отыскать в ночном небе никогда не смогу.
Мы вернулись в дом, я выдал Генри последнюю за этот день галету. Алекс, прислонившись к мойке, молча смотрела на меня.
— Останься на ночь здесь, — сказал я. — Со мной.
— Хорошо.
— Мы устроимся в моем кабинете, ладно?
— Я понимаю, — отозвалась она.
— Там довольно удобно, — сказал я, — только диван немного узковат.
— В этом я большой проблемы не вижу, — улыбнулась она.
На следующее утро, сразу после десяти, я вошел в фотомагазин «Минитмен». За прилавком сидел, глядя в экран компьютера, мужчина лет шестидесяти с седой бородой. Зал был большой. Вдоль одной из его стен тянулся застекленный стеллаж с камерами и объективами. Имелись здесь и картины в рамах, и телескопы на треногах. Стены были увешаны фотографиями.
Мужчина поднял на меня взгляд и спросил:
— Я могу чем-то вам помочь, сэр?
У него на груди висела пластиковая табличка с именем: «Фил».
— Мне нужна Джемма. — Я протянул ему свою визитку. — Скажите ей, что ее хочет видеть адвокат Гаса Шоу.
Фил взглянул на визитку, потом снова на меня.
— Жуткая история, — сказал он.
— Ужасная.
Он подошел к двери, постучался, приотворил ее, сунул голову в щель и что-то сказал. Потом закрыл дверь и вернулся на свое место.
— Она сейчас выйдет, мистер Койн.
Минуту спустя дверь открылась, и в зал вышла женщина. На вид — лет тридцати. С очень коротко стриженными черными волосами, темными азиатскими глазами и кожей цвета кленового сиропа. В брюках цвета хаки и мужской синей оксфордской рубашке.
Она протянула мне руку:
— Мистер Койн? Я Джемма Джонс.
Я пожал руку.
— Мне нужно поговорить с вами о Гасе Шоу.
Она кивнула.
— Давайте выпьем кофе. — И повернулась к Филу: — Я буду в «Сонной». Если понадоблюсь, позвони мне на сотовый.
