Дин Кунц - Апокалипсис Томаса
Много страшил.
Первым признаком того, что я не жертва розыгрыша призраков, стал слабый, едкий запах, пробивающийся сквозь листву, добавившийся к ароматам коры, зеленых листьев и желудей, которые все еще висели на дереве.
Хотя не такой насыщенный, как в конюшне, запах озона казался здесь совершенно неуместным. Разумеется, на открытом воздухе им не могло пахнуть так же сильно, как в закрытом помещении. Но так же, как раньше, я не испытывал никаких сомнений в том, что запах этот — предвестник появления чего-то более странного и опасного, чем души мертвых.
Начавшееся изменение освещенности подтвердило мое предположение, что мне предстоит еще одна встреча с теми вонючими тварями, которые могли видеть в темноте. Золотистый утренний свет, сверкающий в зазорах между листьями, стал желто-оранжевым, словно его источник заметно сместился с востока на запад.
Я могу не понимать загадочных фраз, которые слышу от половины встреченных мною людей, но мне по силам достаточно точно определить, когда действительно грядет беда. Если бы я смог найти национальный чемпионат параноиков, то без труда бы выиграл первый приз и удалился на покой.
С лежащим на земле ковром маленьких, овальных, сухих листьев дубовая роща не позволяла живому существу передвигаться бесшумно. Но в любом случае компанию, которая пыталась извлечь меня из ларя для фуража, ни в коей мере не заботила скрытность. Они явились шумною толпой, топая среди деревьев, и сухой треск листьев маскировал разве что их рычание и фырканье.
Я пристально всматривался сквозь листву, но на тех участках земли, которые оказывались в моем поле зрения, не видел ничего путного. Тени от дубовых крон заметно потемнели, все более смещающийся к оранжевому свет не пробивал листву с легкостью лучей утреннего солнца, а просачивался сквозь него, слабый и тусклый, словно отблески пламени, которого я не видел.
Так что пришельцев я разглядеть не мог, передо мной были только бесформенные тени. Некоторые передвигались быстро, другие — неуклюже, но чувствовалось, что все возбуждены и что-то ищут. И, скорее всего, искали они не девственниц с хорошей репутацией, чтобы жениться на них и нарожать детей, которые потом проводили бы с ними вечера, играя на флейтах и скрипках на семейных концертах.
И проворные, и неуклюжие метались среди дубов, словно безумные, вместе бросаясь то на восток, то на север, то на юг. Проследить за их хаотическими перемещениями не составляло труда по треску сухих дубовых листьев.
Всякий раз, когда они подходили ближе, я вновь слышал их хрипы и рычание, совсем как в конюшне. Но теперь, когда я сидел над ними, эти горловые звуки воспринимались совсем не так, как в прошлый раз, когда доносились до меня через вентиляционные отверстия, забранные сетчатыми экранами.
Они по-прежнему звучали, будто их издавали животные, но только не те, которые встречаются в природе. Я подумал, что порою слышу в этих восклицаниях человеческие интонации: бессловесное выражение отчаяния, печальный вой озабоченности, какой подсознательно мог издать и я в момент серьезной опасности, сдавленный вскрик злости, выражающий не чисто животную ярость, а горькое негодование, то есть эмоции, на которые способно только разумное существо.
Холоднее не стало. Мой легкий свитер и джинсы соответствовали температуре воздуха этого дня. И, тем не менее, меня начал бить озноб.
Тех, кто находился внизу, я, похоже, мог называть как стаей, так и толпой.
Звериная стая — группа индивидуумов, относящихся к одному виду, действующих исходя из инстинктов и привычек, свойственных этому виду.
С другой стороны, людская толпа беспорядочна и беззаконна. На пик возбуждения ее выводит не охота, как это бывает у животных, не вполне достойное стремление добыть пропитание, а идея, которая может оказаться как правдивой, так и лживой… и последнее случается немного чаще. Когда это злая идея, а ложь — всегда зло, те, кто ею захвачен, куда более опасны, чем любое животное, когда-либо жившее на земле за всю историю планеты. Люди, объединившиеся в движимой ложью толпе, дикие, жестокие и способны на такое насилие, что лев в ужасе убежит от них, а злобный крокодил будет искать спасения в болоте.
Судя по звукам, доносившимся снизу, тварей этих собралось больше, чем в конюшне, возможно, двадцать, может, и чуть ли не сорок.
По их действиям чувствовалось, что они очень спешат. К этому времени звуки, которые твари издавали, свидетельствовали о том, что разъярены они сверх всякой меры и успокоить их может только кровь, много крови.
Три раза они пробегали мимо дерева, на котором я спрятался, и их обоняние — или тот орган чувств, который служил им лучше остальных — пока им не помогло. Когда пронеслись в четвертый раз, я по-прежнему видел только их тени, которые говорили разве что о бесформенности моих врагов. Они сталкивались друг с другом, спеша отыскать меня.
Желто-оранжевый солнечный свет уже переходил в темно-оранжевый. И я, конечно, не мог получше разглядеть этих тварей, пока они не сменили бы вектор поиска на вертикальный и не оказались бы со мной лицом к лицу в моем дубовом укрытии.
Если мы чего-то очень боимся, то зачастую накликиваем это на себя.
Они уже убегали на север рощи, но внезапно повернули назад. Все тени, все мрачные темные формы накатили на дерево, как морской прилив на одиноко стоящую скалу.
Последний присоединился к остальным, и треск листьев прекратился. Они молчали, как те монстры, которые прячутся под детской кроваткой, и их молчание искушало почувствовать себя в полной безопасности, высунуться из-под одеяла, перегнуться через край кровати, заглянуть под нее.
Но я не чувствовал себя в безопасности. Они меня нашли.
Глава 13
Сидеть на дереве намного лучше, чем в ларе для фуража. Ситуация не такая и безнадежная. Раз уж мне удалось выбраться живым из ларя, я полагал, что сумею пережить и эту осаду.
Я не работаю с того самого дня, как покинул Пико Мундо, а в последнее время вообще стал перекати-поле. У меня нет медицинской страховки. Поэтому я должен не просто жить, но и избегать серьезных травм, которые меня изуродуют. У штата, и без того банкрота, денег на мое лечение нет, а потому, изуродованному, мне придется поселиться в полуподвале оперного театра. Я никогда не любил оперу, но в джаз-клубах нет полуподвалов.
На свежем воздухе совокупная вонь собравшейся внизу толпы не вызывала такой тошноты, как в конюшне, но я все равно зажал нос и дышал через рот. Мерзостью поднимающийся от земли запах превосходил вонь и грязных носков, и гнилых зубов. Я подумал, что у этих тварей железы скунса, да только скунсы более сострадательны, потому что у них воняет только секрет, который они разбрызгивают в случае необходимости, тогда как эти твари источали вонь каждой порой.
Даже прищурившись, я не мог разглядеть ни формы этих существ, ни их морды, хотя они собрались внизу и точно таращились на меня. И все потому, что сгустились сумерки, опять слишком рано, задолго до полудня. Проникающий сквозь листву свет стал красно-оранжевым. Его отблески не показывали тех, кто собрался у подножия дуба, словно я смотрел на них через очки ночного видения, у которых сел аккумулятор.
По мере того, как сгущалась темнота, начали блестеть их глаза. Поначалу розовые и чуть ли не красивые, напоминающие маленькие волшебные огоньки. Но потом они быстро поменяли цвет на красный, став, по моему разумению, такими же, что и у волков, хотя эти существа не располагали к себе, как волки.
В прошлом мне приходилось схватываться с убийцами, маньяками, наркодилерами, продажными копами, сошедшим с пути истинного миллиардером, а потом монахом, похитителями, террористами и прочими плохишами, которые в какой-то момент жизни сознательно или под чьим-то влиянием оказывались на темной стороне. Я не сражался с вампирами и оборотнями по той простой причине, что их не существует.
Тем не менее, глядя вниз сквозь ветви и листву на красноглазую толпу, я пытался нарисовать себе несколько десятков беглецов из романа для молодежи, ищущих крови и новых подружек. Кем бы они ни были, я чувствовал, что внешность у них не очень, поэтому едва ли они могли найти себе пару для танцев.
Я надеялся, что эти чудовища не умеют лазать по деревьям. Кугуарам такое по силам, койотам — нет. Медведи могут забраться на дерево, волки — нет. У белок это получается отлично, кролики не будут и пытаться. Мне оставалось только пересидеть наверху, пока эти странные сумерки не рассеются, как это произошло ранее.
Один из них полез на дерево.
Покинув первую развилку, я рванул выше, словно мальчишка, играющий в обезьяну.
Посмотрев вниз, порадовался тому, что мой преследователь — смутный силуэт — лезет очень и очень тяжело. Чувствовалось, что его тело не приспособлено для лазания. Судя по рычанию и взвизгам ярости, а также по ударам по стволу и ветвям, тварь рассматривала дерево как своего противника, который сознательно мешал ему продвигаться вверх, вот и лупила его, сотрясая ветви и срывая листья.
