Лев Пучков - Кровник
Приблизившись к углу дома, я прислушался. На второй половине двора ребята, сидя за столом, играли в карты и лениво перебрасывались ничего не значащими фразами.
Прокравшись к раскрытому окну, я аккуратно проник в дом и, на цыпочках пробежав по пустой комнате, выбрался в прихожую, слегка скрипнув дверью. Скрип, однако, никого не насторожил — в гостиной имел место весьма эмоциональный и затяжной конфликт.
У нас в народе бытует мнение, будто бы чеченцы крайне не многословны при обострении ситуации и сразу же пускают в ход колюще-режущие предметы как самый весомый аргумент в разыгравшейся ссоре. Возможно, по отношению к представителям иного народа это и верно, но в процессе внутриплеменных разборок эти самые гордые горцы ведут себя порой как базарные бабы и могут часами осыпать друг друга изречениями ненормативной лексики, потому что прекрасно знают: лучше пообзываться и разойтись, чем принять на свои плечи бремя кровной мести соседствующего рода, если его представитель в процессе разборки будет умерщвлен. Это своеобразный защитный или охранный рефлекс, выработанный в течение столетий. В противном случае эмоциональные горцы давненько уже перебили бы друг друга, и на чеченской земле было бы пусто.
Данный конфликт не был исключением: скандалисты тыкали пальцами в бороды друг другу, тяжко сопели и топтались кругами по комнате, выкрикивая витиеватые тирады с вкраплениями русских идеоматических оборотов непечатного характера.
— Ты сын шакала и ишака, скотина худородная, чмо епанное, — брызгал слюной Юсуп. — Если ты был правой рукой Асланбекова, так, значит, тут все должны перед тобой на коленях ползать, да? Твой род самый захудалый по всему району — до Казахстана вами тут и не пахло!!!
— А ты, ощипанный индюк, грыжа конская, чего ты из себя профессора корчишь, а? — наскакивал на оппонента Ахмед. — Я, бля, с русаками воевал, а ты, ты?! Ты, говнюк жирный, водку здесь жрал и племяшку свою трахал — все село об этом знает!!! — И далее в таком же духе…
Аккуратно выставив один глаз из-за косяка, я отметил, что противные стороны вполне увлечены общением, и имел удовольствие лицезреть через окна гостиной, как те, что сидели во дворе, деликатно отвернулись и сделали вид, что ничего не случилось.
Ну что ж, все правильно. Этикет предписывает младшим делать вид, что они не замечают дрязги старших. Очень хорошо.
Максимально расслабившись, я немного подышал по системе и, улучив момент, когда Юсуп повернулся спиной к двери, вошел в комнату. Прищелкнув пальцами левой руки, я дождался, когда хозяин соизволит обратить внимание на мое присутствие, показал пальцем в сторону Юсупа, мило улыбнулся и покрутил указательным пальцем у виска.
На секунду выражение лица Ахмеда изменилось — он удивленно хлопнул ресницами и уже раскрыл было рот, чтобы задать вопрос. В этот момент я нанес удар раскрытой ладонью в основание черепа Юсупа и в два прыжка достиг стены с ковром, на котором висел меч.
Юсуп мешком плюхнулся на пол, не издав ни звука. Ахмед застыл на месте, изумленно таращась на меня и хватая ртом воздух. Обнажив меч, я подскочил к нему и, приставив острие синевато поблескивавшего клинка к Ахмедову кадыку, тихо скомандовал:
— На колени, скотина! А то зарежу! — И слегка нажал острием, отчего на шее чеченца появилась струйка крови.
Удивленно всхлипнув, Ахмед рухнул на пол, стукнувшись коленями, и замер в нелепой позе. Нет, я не любитель патетических жестов — просто, если бы он остался стоять, кто-то во дворе, случайно обернувшись, мог бы заподозрить неладное. Я также преклонил колено, не спуская глаз с противника. Он таращился на клинок недоуменным взором и дергал губами — видимо, порывался что-то спросить.
— Молчи, хороший мой, молчи, — посоветовал я и левой рукой дотянулся до Юсуповой шеи — нащупал артерию. Пульс вполне прослушивался — порядок, квалификацию не потерял. Однако пора было заканчивать — я не мог сколь угодно долго торчать тут и любоваться коленопреклоненным врагом. — Посмотри-ка на меч, Ахмед, — предложил я хозяину. — Ты прекрасно знаешь, какой он острый. Да, это настоящая «катана» — бритва, не клинок! Ага? — Ахмед чуть кивнул головой в знак согласия, и в его глазах появились какие-то едва заметные искорки понимания ситуации. — Вспомни прошлый год, Ахмед, — обмен под Мехино, — продолжал я. — Вспомнил? — Зрачки Ахмедовых глаз расширились и потемнели, хотя куда там темнеть — и так бездонный омут. — Ага, вижу, вспомнил, — констатировал я. — Ну вот и приплыли. Извини, молиться тебе не даю — времени нет. За тех пацанов, которых ты убил, волк, на своем пути — не в бою убил, а так, ради забавы, за все, что ты сотворил…
— Э-э-э! Мужик, — прохрипел Ахмед, прерывая меня. — Подожди, брат, подожди! Я тебе бабки дам — сколько хочешь! Я тебе… — Горец вдруг резко дернулся назад и вскинул руки, широко их растопыривая. Правильно, в принципе, все сделал. Кто-то ведь наверняка обучал его кендо — из такого положения можно только рубить, широко размахнувшись, — колоть не получается: надо вставать с колена, а это — время. Отшатнувшись назад, Ахмед начал делать вдох, чтобы заорать во все горло.
— Оппп! — подавшись вперед, я без замаха коротко рубанул по шее, доворачивая корпус вправо — как на тренировке, когда безамплитудным ударом срезаешь наискось толстую осиновую жердь. И резко отпрянул назад, переворачиваясь через плечо.
Голова глухо стукнулась об пол. Кровь двумя мощными фонтанами лупанула из раны, мгновенно окропив стены, окна, потолок, а также и меня. Не уберегся, зараза!
Аккуратно вложив меч в правую руку Юсупа, я похлопал его по щекам, вытер ноги о ту часть половика, что осталась сухой, и поспешил вон из гостиной. Уже в прихожей я бросил взгляд на голову Ахмеда — глаза вылезли из орбит, губы шевелятся, будто хочет чего-то сказать…
— В расчете, Ахмед. В расчете, — быстро прошептал я и ретировался через окно.
Благополучно перемахнув через забор, я скатился к ручью и, забившись в кусты, некоторое время наблюдал за тем, что происходило в штабе отряда самообороны.
С момента вхождения головы Ахмеда в контакт с полом до моего появления в кустах прошло не более двадцати секунд. Для того, чтобы заподозрить неладное, ребятам во дворе понадобилось минуты полторы: я успел поплескаться в ручье, озираясь по сторонам, и уже почти все с себя смыл, когда во дворе раздались истошные вопли спохватившихся самооборонцев.
— Однако тугодумы вы, пацаны. Кровь-то шарахнула в стекла очень даже неслабо. Можно было сообразить, что к чему, и пораньше, — пробурчал я и по опушке леса двинулся прочь от села, внимательно глядя под ноги.
ГЛАВА 7
— Ты жестокий и негуманный солдафон, — сообщил мне Тэд во второй половине третьего с начала наблюдения дня. — У меня будет остеохондроз, и я подам на тебя в суд — замучаешься выплачивать моральный вред. Я не могу больше жить, как это, — тут он полистал свой блокнот. — 0-е! Ракком! Не могуракком…
Тэд, естественно, шутил, но на его физиономии была такая кислая мина, что вполне можно было поверить в серьезность сказанного. Я в очередной раз ободрил шефа, пообещав очень скорую развязку, и не стал отпираться от обвинения в негуманности, хотя, по моим критериям, журналист был в корне не прав.
Да, разумеется, — с точки зрения цивилизованного европейца, это было дико. Вместо того, чтобы остановиться по адресу, рекомендованному Ахмедом, и отдохнуть там в относительном комфорте, мы тихо проехали через Халаши, притормозив на въезде и выезде, чтобы объясниться с бойцами отряда самообороны, торчавшими на КПП, зафиксировали месторасположение усадьбы № 45 по улице Лермонтова (которая оказалась единственной улицей в селе) и, удалившись от поселка километров на пять, свернули в лес.
Здесь я замаскировал машину и кратко объяснил Тэду, какую цель преследую. Прихватив минимум продуктов и вещей, потребных для трехдневной засады, мы вернулись к селу, осторожно перемещаясь меж деревьев по склону холма, круто забиравшему вверх — в этих местах лес произрастал на скалах, самовольно запуская корни в древнюю каменную гряду.
Потаскав за собой англичанина часа полтора, я наконец обнаружил подходящее для наблюдения местечко и сообщил своему коллеге, что мы прибыли куда надо и будем здесь жить.
Село лежало под нами в трехстах метрах и прекрасно просматривалось от околицы до околицы. Мы расположились в небольшой скальной впадине — этакой природной воронке, пологие края которой заросли низкими кустами какой-то лебеды.
В этой воронке мы с Тэдом проторчали три ночи и два с половиной дня. Наконец терпение моего шефа заметно истощилось одновременно с запасом провианта — я не учел равнинный аппетит британца. По дну воронки приходилось передвигаться на полусогнутых, поскольку, несмотря на обилие кустов, имелся риск быть обнаруженным кем-нибудь из сельчан.
