Леонид Влодавец - Простреленный паспорт. Триптих С.Н.П., или история одного самоубийства
— Алексей! — обеспокоенно позвала сверху Галина. — Как у вас там?
— Все в порядке, — сказал Леха, — сейчас вылезу.
Он выбрался наверх, с наслаждением вдохнул лесной воздух и тут же полез в карман за куревом. Щурясь от яркого света, резавшего глаза, затянулся.
— Ну, так что там? — нетерпеливо спросила Митрохина.
— Жуть… Ужастик наяву. Там трупы лежат и оружие. С войны осталось.
— Так ведь до нашей области фронт не дошел, — удивилась Галина. — Это я точно знаю.
— Я тоже знаю, — кивнул Леха, — но только трупы там есть. В нашей форме, такой, как в начале войны ходили, с петлицами. И оружия полно. Наши автоматы, которые в пирамиде стояли — проржавели. А там, в ящиках, немецкие лежат, смазанные. И патроны. Наверное, ваш муж это и искал.
— Вот оно что… — проговорила Митрохина. — До чего ж он докатился! Деньги не пахнут…
— Там этого оружия — миллионов на двести, — заключил Леха, пуская дым. — Я, конечно, настоящих цен не знаю, только понаслышке, но это — деньги.
— Я так и чувствовала, — думая о чем-то своем, вымолвила Галина. — Мне пару недель назад сообщили, что у него финансовые затруднения. Не очень ясно, какие и откуда они взялись, ведь банк у него, судя по всему, держался прекрасно. Но у него лично откуда-то возник большой долг. А потом, буквально накануне его исчезновения, мне одна знакомая позвонила и сообщила, что он вроде бы неожиданно нашел свободные средства…
— А это было не после того, как письмо от ветерана пришло? — спросил Леха. — Из дома престарелых?
— Вот именно. Кстати сказать, я это как-то позабыла, но Сережа, судя по всему, уже получив письмо, заезжал к Хлыстову. Когда я туда, в дом, позвонила, то мне сказали, что Сережа был у него за день до смерти, а потом помогал похороны организовывать.
— Значит, ветеран этот что-то знал про этот колодец. Но почему молчал столько лет? И почему о нем никто больше не вспоминал? Одиннадцать солдат погибли, а их никто не искал. И не в бою где-то, а в какой-то целехонькой землянке, правда, уж очень замаскированной… К тому же не на фронте, а в тылу. Их ведь не завалило тут, все вроде в исправности.
— Ну вообще-то у нас всякое могло быть. Целые полки без вести пропадали. Но вы правы: здесь — тыл. А землянка эта устроена так, чтоб быть незаметной. Думали, что немцы сюда дойдут, партизанскую базу готовили? Зачем столько оружия навезли, да еще трофейного? И почему потом не забрали оружие и покойников?
Леха только пожал плечами. Ему-то откуда знать?
— Я тоже хочу посмотреть, — решительно заявила Митрохина. — Помогите мне туда залезть.
Вообще-то Коровину туда, в этот братский склеп, совсем не хотелось. Но показать, что страшно — стыдился. Спустился вниз и стал у подножия лестницы страховать экс-банкиршу, которая спускалась вниз в туфлях и юбке. Ноги она ставила аккуратно, стараясь не попасть каблучком на ступеньку-перекладину, и спокойно добралась донизу, правда, под конец чуть не зацепилась юбкой за Лехину голову.
Леха, конечно, побаивался, что она, увидев покойничков, в обморок хлопнется или в припадок ударится — баба все-таки не так давно из дурдома — но все обошлось. Видимо, после рассказа Лехи она уже морально подготовилась к этому неприятному зрелищу.
— Интересно; — спросила она, — а откуда же здесь сквозняк?
— Может, отдушина есть какая-то? — предположил Леха.
Луч фонаря прошелся по стенам, и под потолком удалось разглядеть темное углубление. Оттуда и тянул свежий воздух.
— Смотрите-ка, — сказала Галина, подойдя к столу, где громоздились котелки. — Они кашу не доели… Почти во всех котелках помногу осталось. Неспроста это! По-моему, они умерли именно во время обеда. Их отравили!
Лехе было, в общем-то, до фени, отчего померли солдаты, лишь бы самому не отдать концы по той же причине. Вроде он никаких особо болезненных симптомов не чувствовал, даже острой алкогольной недостаточности.
Он еще раз, хотя вся его душа протестовала против этого, посветил на нары и увидел то, что раньше глаза не заметили. На одном из столбов висела на ремешке тонкая целлулоидная планшетка. Леха снял ее с гвоздя. Под полупрозрачной пластмассой проглядывались какие-то исписанные бумаги.
— Интересно! — сказала Галина. — Надо бы посмотреть на свету.
Леха охотно согласился, и они опять выбрались наверх, что было очень приятно. Планшетка выглядела почти как новая. Даже кнопки, на которые она застегивалась, не проржавели. Когда кнопки расстегнули, из планшетки удалось вынуть несколько листков с карандашными записями. На пяти из них были латинские буквы.
— По-немецки написано, — заметила Митрохина, — я по-английски немного читаю, а это не перевести.
Шестой листок был написан по-русски и довольно красивым почерком. Прочитать его было нетрудно, даже несмотря на то, что в словах были буквы «ять», твердые знаки и «і».
«Любезный сын Александр!
Не знаю, сколь долго еще жидобольшевистские силы смогут противостоять войскам Великой Германии и когда ты сумеешь узнать правду о том, как почил твой отец. Надеюсь, что ты не будешь долго пребывать в неведении. Судя по последним сообщениям, которые у нас имеются, германские войска разгромили красных под Керчью и Харьковом. Вне всякого сомнения, Дон и Кавказ уже восстали. Тщу себя надеждой, что агония сталинцев не продлится долго. Великая Континентальная Держава, Евразийская Империя восторжествует в мире, отбросив развратные и плутократические силы Атлантиды.
Я не верю, что Господь позволит моему письму угодить в кровавые лапы большевиков. Их дни сочтены. С благоговением вспоминаю обращение начальника Русского бюро в Сербии его превосходительства генерала М.Ф.Скородумова, пророчески заявившего при начале освободительного похода Великогерманской армии: «Я верю в силу Русского народа и верю, что Русские люди с помощью Вождя Райха и доблестной Германской армии свергнут и навсегда уничтожат двадцать с лишком лет издевавшуюся над Русским народом интернациональную сталинскую банду для спасения и восстановления Православной Национальной Русской Империи, которая никогда эту помощь не забудет и навсегда кровью свяжет вечный союз между Русским и Германским народами. Боже, помоги нам спасти Россию!»
Не сомневаюсь, что Германское правительство внимательно разберется в обстоятельствах неудачи нашей миссии, которые-изложены мной в рапорте на немецком языке. Думаю, что оно найдет возможность восстановить наши права на недвижимость. В том числе и на ту, которая располагается в нашем родном городе. Запомни нынешний адрес: улица Усыскина, дом 5, строение 3. Это дом твоего отца. Помнишь ли ты наш разговор о печке на втором этаже?
Увы, мне все хуже. Яд, подложенный подлой рукой агента Чека, убивает меня медленно, но верно. Прощай, Александр, и да благословит тебя Бог! Поцелуй за мет свою матушку и передай ей, что любовь моя к ней и по сей день столь же безгранична, как и в 1920 году. Позаботься о том, кто передаст тебе это письмо, о честном русском солдате Григории Хлыстове.
Конец и Богу Слава.
Твой отец, поручик Алексеевского полка Анатолий Коровин».
— Ну и ну! — вздохнула Галина, шмыгнув носом. — Вот история! Выходит этот самый ветеран Хлыстов был вовсе не ветеран…
Да, выходило именно так. Правда, Леха сумел только понять, что здесь, в этой самой землянке-бункере, прятались и нашли свою смерть не красноармейцы, а фашистские диверсанты. Правда, возможно, русские по национальности.
— У нас в деревне один старик живет, — припомнил Леха, — Кусков Иван Петрович. Он раньше учителем был, немецкий язык преподавал. На войне в разведке служил. Наверное, перевел бы.
— А далеко до деревни?
— Отсюда километра четыре будет. Правда, не очень-то ловко туда сейчас являться. Ну, да что сделаешь…
Леха еще раз посмотрел на письмо. Надо же, был какой-то Коровин поручиком Алексеевского полка и пошел к немцам служить. Конечно, Коровиных по Руси до фига и больше, но неприятно. Теперь-то вроде бы ничего, никто не посадит, если родство установят, даже, может, наоборот, полезно, если в родне белоэмигрант окажется, но все-таки неприятно… Иван Петрович — он когда-то и Леху учил немецкому — самый что ни на есть сталинист. Упрямый. Для него и Зюганов — не коммунист. Только Нину Андрееву уважает, хоть про нее и не слыхать ничего. Наверняка начнет спрашивать, кем этот немецкий Коровин Лехе доводится. А то и вовсе обматерит, скажет: «Что, Алексей, и ты решил в Германию мотануть? С фашистами породниться захотел?»
Но тут ход мыслей у Лехи очень изменился. Он даже забыл на какое-то время про деда Кускова. Потому что на глаза ему попался адрес: Усыскина, дом 5, строение 3. До этого он как-то пропустил его, не разглядел. А тут допер, что прошедшей ночью он был в этом самом доме и именно в печке на втором этаже. А ведь там, в этой печке, под расшатанными кирпичами, лежало что-то. Стальной ящик какой-то. Тяжелый.
