Патриция Корнуэлл - Точка отсчета
Удостоверившись в том, что в доме, похоже, нет никого, кроме меня самой, я налила стакан красного вина и переоделась в халат. Потом снова позвонила Бентону и ощутила неприятный холодок в груди, когда он снова не ответил. Вторая попытка, предпринятая ближе к полуночи, также не дала результата.
— Господи... — глухо прозвучал мой голос в пустой комнате.
В мягком свете настольной лампы трюмо и столики отбрасывали тени, кажущиеся на полу темными пятнами. Я никогда не покрывала их лаком, и мне нравилось видеть их трещинки, потертости и другие отметины времени. Вентиляторы легко шевелили бледно-розовые шторы, и каждое их движение как будто еще сильнее натягивало мои и без того дрожащие от напряжения нервы. Страх постепенно овладевал мной, и я тщетно пыталась отогнать связанные с Кэрри Гризен и настойчиво лезущие из памяти жуткие образы прошлого. Бентон не звонил. Снова и снова я говорила себе, что все в порядке и что нужно уснуть. На какое-то время мне удалось отвлечься чтением Шимуса Хини[12].
Телефон зазвонил в два двадцать. Я вздрогнула. Книга соскользнула на пол.
— Скарпетта.
Сердце уже колотилось, как бывало всегда, когда меня будили среди ночи.
— Кей, это я, — сказал Бентон. — Извини, что звоню так поздно, но ты, наверное, пыталась связаться со мной, а у меня, как назло, испортился автоответчик. Вечером я уходил поужинать, а потом прогулялся по берегу. Меня не было часа два. Ты, похоже, уже знаешь новость.
— Да.
Я напряглась. От сонливости не осталось и следа.
— Ты в порядке? — спросил Бентон — он хорошо знал меня.
— Прежде чем ложиться, обшарила все шкафы, заглянула за все шторы и обошла все комнаты. Пистолет у меня под рукой.
— Я так и подумал.
— Знаешь, у меня такое чувство, как будто мне по почте отправили бомбу.
— Не совсем так, Кей. Потому что мы не знаем ни откуда придет эта бомба, ни когда, ни в какой форме. Это часть ее игры. Заставить нас гадать.
— Бентон, ты знаешь, как она ненавидит тебя. Мне очень не нравится, что ты там один.
— Хочешь, чтобы я вернулся?
Я подумала, но так и не нашла что ответить.
— Давай я сейчас же сяду в машину и приеду. Если только ты этого хочешь.
И тогда я начала рассказывать о трупе, найденном в руинах дома Кеннета Спаркса, о встрече с магнатом на Совиной ферме. Я говорила, и говорила, и говорила. Рассказывала и объясняла, а он терпеливо слушал.
— Проблема в том, — заключила я, — что все ужасно осложняется и основная работа еще впереди. Какой смысл тебе прерывать отпуск. К тому же Марино прав. Кэрри не знает о Хилтон-Хед. Там ты в большей безопасности, чем здесь.
— А я бы хотел, чтобы она приехала сюда, — жестко сказал Бентон. — Я бы познакомил ее с моим «зиг-зауэром», и тогда мы бы раз и навсегда покончили со всем этим и закрыли проблему.
Я поняла, что он действительно, по-настоящему хочет убить ее, и в определенном смысле это было худшим из всего, что могла сделать с нами Кэрри Гризен. Бентон никогда не допускал, чтобы тень зла, с которым он боролся много лет, упала на его совесть и душу, он никогда не оправдывал насилие, и сейчас, слушая его, я тоже чувствовала себя виноватой.
— Видишь, что с нами происходит? Мы говорим о том, как было бы хорошо пристрелить ее, посадить на электрический стул или сделать ей смертельную инъекцию. Она победила, Бентон. Отравила нас своим ядом. Потому что, да, я тоже хочу видеть ее мертвой, хочу этого так, как не хотела ничего другого.
— Думаю, мне все-таки лучше приехать, — снова сказал он.
Мы поговорили еще немного и пожелали друг другу спокойной ночи. Никто не пришел ко мне из темноты, и моим единственным врагом оказалась бессонница. Она лишила меня тех немногих часов, что еще оставались до рассвета, разорвав их короткими, разрозненными видениями, объединенными лишь беспокойством и ужасом. Мне снилось, что я опаздываю на важную встречу, что я увязла в снегу и не могу набрать нужный номер. В том сумеречном состоянии я не находила ответов, проводя заурядное вскрытие, и мне казалось, что жизнь моя окончена, а потом я вдруг попадала в страшную автомобильную аварию и оказывалась окруженной окровавленными телами, не имея возможности ни помочь, ни даже пошевелиться. Я крутилась на кровати, перекладывала подушки и поправляла одеяло, пока небо не просветлело и на нем не появились звезды. Тогда я встала и сварила кофе.
Я ехала на работу с включенным радио, слушая повторяющиеся выпуски новостей, в которых снова и снова говорилось о пожаре в Уоррентоне и о найденном в руинах теле. Догадки высказывались самые разные, но большинство сводилось к тому, что жертвой стал знаменитый медиамагнат. Пытаясь представить реакцию Спаркса, я невольно задавалась вопросом, почему он не выступит с заявлением и не объявит миру о своем чудесном спасении, и сомнения снова омрачили мои мысли.
Красный «мустанг» доктора Джека Филдинга уже стоял за нашим новым корпусом на Джексон-стрит, между отреставрированными зданиями больницы Джексона и медицинским колледжем Виргинского университета. Новый корпус, в котором размещались также лаборатории судебной медицины, занимал площадь в тридцать четыре акра на территории быстро развивающихся исследовательских институтов, объединенных общим названием Био-тек-Парк.
Мы перебрались сюда всего два месяца назад, и я до сих пор не привыкла к современным стеклянным и кирпичным стенам и перемычкам над окнами, в которых отражался старый знакомый квартал. Изменился и интерьер: пространства стало больше, краски ярче, пол устилало прочное светлое покрытие. Многое еще предстояло распаковать, рассортировать и расставить, но к радости и приятному возбуждению от того, что у нас появился-таки современный морг, примешивались в это утро беспокойство и тревога. Солнце едва успело выглянуть из-за крыш соседних зданий, когда я поставила машину на закрытой стоянке на Джексон-стрит и открыла дверь.
Коридор встретил меня безукоризненной чистотой и запахом дезодоранта. У стен еще стояли банки с краской, коробки с электропроводами и выключателями. Филдинг уже открыл холодильник, размерами превышающий едва ли не любую гостиную, а также отпер дверь в прозекторскую. Положив в карман ключи, я прошла в раздевалку, где сменила жакет на лабораторный халат, а туфли-лодочки на довольно страшненькие черные кроссовки «Рибок», которые сама называла «покойницкими». Заляпанные, измазанные и покрытые пятнами, они определенно представляли немалую биологическую угрозу, но при этом вполне устраивали мои далеко не молодые ноги и никогда не покидали морг.
Новая прозекторская была не только больше прежней, но и гораздо лучше спроектирована с точки зрения использования пространства. Громадные стальные столы уже не крепились намертво к полу и при необходимости легко убирались в сторону. Пять новых столов были снабжены колесиками и без труда выезжали из холодильника, а укрепленные на стенах анатомические раковины рассчитывались не только на правшей, но и левшей. К тому же новые столы дополнялись подъемниками, так что нам больше не приходилось поднимать или переносить тела на собственных спинах. А ведь, помимо всего этого, появились еще современные респираторы, устройства для промывания глаз и специальный двойной вытяжной канал, соединенный с вентиляционной системой.
В общем, содружество даровало мне почти все необходимое для того, чтобы облегчить вхождение в третье тысячелетие, но, к сожалению, при всем этом отсутствовала такая вещь, как перемены. По крайней мере перемены к лучшему. С каждым годом все больше людей страдало от пуль и ножей, все большее число граждан подавало на нас жалобы в суд, и суды походя выносили несправедливые решения, потому что адвокаты лгали, а присяжных, похоже, уже не интересовали ни факты, ни улики.
Я открыла массивную дверь холодильника, поежилась от ударившей изнутри волны ледяного воздуха и прошла мимо мешков с трупами, мимо тел, укрытых окровавленными пластиковыми простынями, мимо торчащих из-под них закоченевших ног. Руки в коричневых бумажных мешках напоминали о насильственной смерти, а мешочки поменьше — о двух случаях с детьми, один из которых утонул в семейном бассейне, а другой умер от СВДС[13]. Останки, обнаруженные на пепелище, лежали в том виде, в каком их и оставили, то есть в стекле и прочем. Я выкатила тележку под безжалостно яркий свет флюоресцентных ламп, после чего снова переобулась и прошла в другой конец этажа, где находились отделенные от мертвых кабинеты и конференц-зал.
Было около половины девятого, и сотрудники еще пили кофе или прогуливались по холлу. Направляясь к кабинету доктора Филдинга, я рассеянно поздоровалась с кем-то и, постучав в открытую дверь, вошла как раз в тот момент, когда он, держа у уха телефонную трубку, поспешно записывал что-то на листке.
