Джейн Кейси - Поджигатель
Я взглянула на часы на приборном щитке. У Сэма осталось четыре минуты, потом я нажму на газ и поеду искать Гила Маддика — попробую выяснить, встречался ли он вчера с Ребеккой и что думает о милой девушке Луизе. Она права: после смерти Ребекки Хауорт ее частная жизнь перестала быть неприкосновенной. Но она даже не догадывается, что ее мы тоже возьмем под пристальное наблюдение. Убийство Ребекки — тяжелый камень, брошенный в озеро жизней ее родных и друзей. По воде уже пошли круги, которые заденут каждого. Все всколыхнется, и все изменится.
ЛУИЗАКак только полицейские меня отпустили, я пошла домой. Шагнув на порог своего маленького домика в Фулеме, обнаружила, что совсем не помню, как сюда добралась. В доме было холодно — центральное отопление не работало, — но вместо того чтобы пойти на кухню и нагреть бойлер, я распахнула дверь гостиной и села на диван, тупо уставившись в пространство. Через несколько минут включила настольную лампу и скинула туфли. Предметы в комнате, до этого тускло освещенные оранжевым уличным фонарем, внезапно проявились во всех подробностях. Серая софа с коричневыми подушками, на которой я сидела. Простой деревянный кофейный столик, совершенно пустой. Телевизор, который я никогда не включала, и кресло для гостей, которых у меня никогда не было. Никакого декора. Безликая комната — чистый лист, ожидающий, когда на нем отпечатается личность хозяйки.
Правда, здесь была одна вещь, служащая украшением, — картина над камином. Великолепная абстракция: вихрь голубых, серых и белых красок, нанесенных порывистыми мазками и напоминающих мне стремительный водный поток. Этот оригинал куплен у художника за баснословные деньги, однако работа того стоит. Я влюбилась в это полотно сразу, как только увидела его на художественной ярмарке в Брик-Лейн. Но я его не покупала. Мне не хватило бы духу на подобный поступок. К тому же я не видела смысла выкладывать тысячи фунтов за картину, если есть дешевые постеры.
У Ребекки, она и притащила меня на ярмарку, было иное мнение:
— Ты повесишь ее на стену и будешь любоваться. Картина останется у тебя навсегда, — предсказала она. — Давай, я тебе ее куплю? Пусть это будет мой подарок на новоселье.
Я возражала. Даже для Ребекки это слишком щедрый подарок. Я увела ее подальше от картины и отвлекла какой-то скульптурой из кованого железа, которая не понравилась нам обеим.
Но я не удивилась, когда в следующую субботу утром мне принесли посылку — холст без рамы, обернутый в несколько слоев бумаги и пузырчатую пленку. К холсту прилагалась записка от художника, в которой он сообщал, что картина называется «Голубой XIX век», и выражал надежду, что она доставит мне удовольствие.
Он не ошибся. Я ее просто обожала. Но вот что странно: у меня никогда не было чувства, что она действительно моя. Мне казалось, что это картина Ребекки — как бы продолжение ее личности, выраженное маслом на холсте. Полотно дарило ощущение стремительного движения и радости. Оно напоминало мне мою дорогую подругу.
Я полезла в сумочку, расстегнула «молнию» на внутреннем кармашке и медленно выложила на столик: узкий изящный золотой браслет, губную помаду «Шанель» бледно-розового оттенка, плоское косметическое зеркальце в жестком футляре стального цвета, глянцевую черную ручку с гравировкой «Г.К.М.», на две трети полный флакон духов, ярко-розовый дневник, несколько старомодных лезвий для бритья в конвертике, бумажный кулек с небольшим количеством белого порошка.
Медленно, точно во сне, я надела браслет на руку. Он повис, невесомый как волос. Я вытянула руку, глядя, как браслет скользит по запястью, — точно так же он скользил по руке Ребекки. Я взяла флакон духов и брызнула в воздух. Свежий цветочный аромат вызвал в моем воображении развевающиеся на ветру белокурые волосы, ослепительную улыбку, жаркое лето в разгар зимы. Взяв помаду и зеркальце, я накрасила губы, тщательно оттенив изгиб нижней. Нежно-розовый цвет… Бледная кожа, темные глаза с расширенными зрачками… Я удивленно уставилась на свое отражение в поцарапанном пыльном зеркале, потом резко захлопнула футляр.
Полиция наверняка уже сообщила родителям Ребекки о смерти их дочери. Они знают, что случилось, но не знают, как и почему. Ребекки больше нет… Смогут ли они в это поверить? Я, например, не смогла. Однако я представляла себе их горе и сомневалась, что мне хватит сил разговаривать с ними. Но я должна им позвонить. Усевшись на нижней ступеньке лестницы, я сомкнула колени и сжала ковровый ворс пальцами ног. Мои руки не тряслись, даже когда я набирала номер, который знала лучше, чем свой собственный. Золотой браслет крутился и подрагивал на запястье.
— Алло, — раздался в трубке низкий голос отца Ребекки, — алло!
Грудь сковало от невыносимой боли. В первые секунды я не могла даже дышать, но в конце концов справилась с собой и заговорила, медленно, неуклюже подбирая слова.
Глава 4
За тридцать секунд до конца отведенного ему времени Сэм вышел из «Голубого здания» и протопал вниз по ступенькам, многозначительно глядя на свои наручные часы.
— Как договаривались, рыбка моя!
— Так да не так! Сколько можно ждать? Еще немного, и у меня сдулись бы шины!
— Нельзя быть такой нетерпеливой, милочка! Аарон рассказывал про нашу жертву. Я узнал много интересного. Бывают моменты, когда не следует торопиться, и ты, как женщина, должна это знать.
— Знаешь, Сэм, оставь дурацкие намеки! Я еще могу стерпеть сексизм, но от непристойностей меня воротит. Ну что, поехали? — Я уже заводила машину.
— Погоди.
Сэм суетливо проверял, на месте ли его блокнот, ручка, телефон, свернутая газета и прочие мелочи, которые он считал нужным повсюду таскать с собой и которые сегодня были собраны в грязный и мятый пластиковый пакет. Двигатель вовсю работал, а я сидела, стиснув руками руль и едва сдерживая раздражение. Тут, к моему ужасу, из «Голубого здания» вышел Годли и остановился на крыльце, беседуя с инспектором Джаддом. Я втянула голову в плечи. Боже, только бы он нас не заметил! Мы получили приказ на марш, но, вместо того чтобы выдвинуться на передовые позиции, до сих пор торчали здесь.
Однако Чарли Годли был наблюдательным. Если бы не это качество, он никогда бы не дослужился до суперинтенданта. Окинув улицу профессионально-цепким взглядом, он тут же узрел меня и размашисто зашагал к машине. Полы его пальто хлопали на ветру, будто их тянули чьи-то невидимые руки. Босс нагнулся к стеклу, которое я поспешно открыла.
— Ты еще не уехала? Вот и отлично! Значит, не придется тебе звонить. Хочешь поехать со мной в морг? Глен проведет вскрытие, как только освободится.
— Я? — От радости у меня перехватило дыхание. Похоже, мое предложение поговорить с соседями повысило меня в глазах Годли даже больше, чем я думала. — С удовольствием! То есть…
Кажется, я сморозила глупость: смотреть, как режут труп молодой женщины, — удовольствие сомнительное…
— Ведь ты будешь опрашивать родственников и друзей Ребекки, поэтому тебе стоит узнать ее не только снаружи, но и изнутри.
— Это шутка, сэр? — рискнула спросить я.
— Вовсе нет. — Годли усмехнулся.
Определенно мне удалось вернуть его благосклонность. Интересно, надолго ли?
— А ты, Сэм, не хочешь поехать с нами? — поинтересовался Годли.
— О нет, большое спасибо! Я уже навидался подобного, с меня хватит. — Сэм жалобно взглянул на меня. — Может, подбросишь до участка? После метро у меня болят колени. Там слишком много ступенек.
— Нет. Не хочу опаздывать, — процедила я сквозь зубы. Впрочем, при желании он мог принять мой оскал за улыбку.
— У тебя есть время, — снисходительно произнес Годли. — Глен начинает в шесть. Ты же знаешь, куда ехать?
Я кивнула. Доктор Ханшоу работает в крупной больнице центрального Лондона, и я знаю, где там находится морг — на цокольном этаже. Мрачное помещение было под стать ему самому и его работе. Я прибуду туда вовремя, даже если для этого придется выпихнуть Сэма на ходу из машины. Годли дал мне еще один шанс проявить себя, и я в лепешку расшибусь, но оправдаю доверие.
Впрочем, обошлось без жертв, если не считать саму Ребекку Хауорт. Я приехала в морг заблаговременно, высадив Сэма у самых дверей полицейского участка. Толстяк, шаркая ногами, радостно потрусил в здание. Его брюки, как обычно, висели мешком. Под мышкой он нес скомканную куртку: коричневый анорак служил запасной одеждой на случай «похолодания». У меня в машине на полную мощь работал обогреватель, но я все равно мерзла в своем теплом длинном пальто. Ногти посинели, а ноги превратились в ледышки. Я не представляла, что такое «похолодание» в понимании Сэма, но решительно не хотела, чтобы оно наступило.
Без пяти шесть я уже была в приемном отделении морга. Годли сидел на низком стуле, скрестив на груди руки и закрыв глаза. Чтобы его не потревожить, я привстала на цыпочки и осторожно пошла по кафельному полу.
