Александр Лекаренко - Правосудие
- Ангелы восстали, возжелав познать, и Бог наказал их вечным наслаждением. Если наслаждение длится всегда, оно становится страданием. Если страдание длится всегда, оно перестает быть страданием. Смерть размыкает и замыкает круг, делая его вечным. Ангелы были мыслями Бога, отринувшими Творца, а стали тварями под колесом, Вечным Змием, кусающим свой хвост, — голос был хрустальным колокольчиком в пустоте. — Не познав непознанное, нельзя страдать от него. А, познав, нельзя освободиться от страдания. Мысль в пустоте, познавшая звук, цвет, вкус, запах и прикосновение, прожигает самое пустоту… Вдруг раздался металлический звук, как от лопнувшей струны, он мгновенно проснулся и сел в постели. Засигналил мобильник. Он схватил трубку, еще ощущая звон в ушах.
- У тебя проблемы, — сказала Таня.
- У меня всегда проблемы.
- Таких еще не было. Кое-кто ищет Берту.
- Кто?
- Тот, кого здесь уже нет. Мы крупно влипли.
- Что делать?
- Слушаться меня. Ты помог ей, я помогла тебе, теперь ты должен вытаскивать всех троих. Ты понял?
- Понял.
- Я буду через полтора часа. Водку не пей, — она отключилась. Он глянул на табло — была половина второго ночи. Он глянул на Берту, лежавшую рядом с ним — по подушке вокруг ее головы расплывалось темное пятно. Он вскочил и включил свет — из ее носа, рта и ушей сочилась кровь. Он резко дернул ее вверх, вместе с подушкой, усаживая вертикально, и ощутил запах. Он отшвырнул одеяло — под нижней частью ее тела постель была пропитана вонючей жидкостью, это было хуже, чем запах кала, так пахнет труп, который долго пролежал в пластиковом мешке и пустил сок. Он прижал пальцы к шейной артерии — сердце билось. Он быстро потер ладони, согревая похолодевшие вдруг руки — теперь следовало действовать быстро, но без суеты. Он принес аптечку и сделал ей инъекцию камфары, но, уже разыскивая опавшую, как у мертвой, вену, понял, что этого будет мало. Тогда он приготовил шприц с адреналином. Игла была тонкой, неприспособленной для укола в сердце, но обошлось. Потом он схватил мобильник и набрал Таню.
- Она умирает. До больницы ехать часа три.
- Не двигайся с места. Я выжму все, что можно, из тачки.
- Я сделал адреналин. Но она в сознание не пришла.
- Делай, что хочешь, целуй ее, кусай — не дай умереть. Если она умрет, мы тоже умрем. Очень плохой смертью.
Ворота он открыл заранее, через полчаса Таня влетела в дом, на ходу вырывая из кармана какой-то предмет.
- Она еще жива?
- Да.
- Пей! — она сунула ему в руки темный флакон.
- Что будет?
- Не знаю! — в первый раз в жизни он увидел Таню на грани истерики. — Ты все это затеял! Теперь пойди и разорви того, кто пришел за нами. Пей, это ключ от двери, а что за дверью, я не знаю. Я знаю только, что если ты нас не защитишь, то лучше бы нам и не родиться.
Он взял и выпил пахнущую гнилыми грибами жидкость. Его ударило, как локомотивом, сшибло во мрак и понесло, вращая, как клочок бумаги. Он не понимал, как клочок бумаги может ощущать холод, но ему было невыносимо холодно. Он ни на секунду не терял сознания. Во мраке слышались металлические удары и хрусты, как будто ломали жесть, вокруг гудел ветер. Затем, начал разгораться тусклый свет, и его выдуло на какую-то металлическую поверхность, как мусор впереди поезда метро. Он почувствовал себя так, как будто какая-то легкая его часть унеслась дальше, вращаясь над поверхностью, а другая, тяжелая, оказалась жестко припечатанной к ней. Над ним был купол, под ним — гладкий металл. Его окружили маленькие, подвижные механизмы, похожие на игрушки, состоящие из лучей света. Между ними прошла девочка, смутно напоминавшая дочь Берты.
- Мне здесь скучно, — жалобно сказала девочка, — Я хочу домой.
- А где твой дом? — осторожно спросил он.
- Там же, где и твой, — неожиданно злобно ответила девочка.
- Но ты же не можешь жить в моем доме, — рассудительно сказал он.
- Нет, могу! — выкрикнула девочка и пнула его в голень. Посмотрев вниз, он увидел, что ноги его, до колен — из металла. Он потопал ими по полу и решил, что иметь такие ноги — совсем неплохо.
- Где моя мама? — требовательно крикнула девочка и снова пнула его.
Эта маленькая паскуда начала его раздражать, и он подумал, а не ударить ли ее своей новой металлической ногой? Но такая нога могла разорвать ее на куски.
- Я не знаю, — ответил он.
Маленькие механизмы, состоящие из палочек или лучей света, одобрительно замигали, от них исходило тепло. Но пока он смотрел на них, девочка вдруг вцепилась ему в горло мертвой хваткой. Она оказалась неожиданно сильной, но он сломал ее тонкие руки и, раскрутив за запястье, швырнул прочь. Она улетела, вращаясь, и исчезла в тусклом, сером свете. Световые механизмы окружили его ноги на уровне колен и, доброжелательно гудя, стали подталкивать куда-то, не прикасаясь. Он решил, что не будет ничего плохого, если он пойдет с ними. Они подвели его к низкому ложу или столу и уложили на гладкую металлическую поверхность. Затем они начали что-то делать с его ногами. Заинтересовавшись, он сел и понял, что они пытаются снять его ноги при помощи каких-то приспособлений, но у них ничего не получалось, и он решил помочь маленьким, доброжелательным существам. Он начал отдирать металл так, как если бы это были голенища сапог. Он рвал металл, его пальцы были сильнее металла, и все равно это было очень тяжело. Очень тяжело. Он напрягался изо всех сил, ему стало жарко и стало казаться, что металл раскаляется вместе с ним, и что его мускулы рвутся вместе с металлом. Он уже не просто рвал — он боролся за жизнь. Его глаза начал заливать пот, он уже слепо ненавидел все, что его окружает, всю эту кучу металла и этих маленьких существ — беспомощных и никчемных. Он точно знал, что он сильнее всего, что здесь находится — вот только освободить ноги. Он точно знал, что может разнести все в пыль, но его как-то хитро поймали в какую-то ловушку. И он бесился от этого, он рвался вместе со своими мускулами, его ненависть ко всему достигла накала вольтовой дуги и включила в себя его собственное тело, тогда он просто отломал свои ноги, исторгнув из себя такой крик ненависти, который испепелил все.
Глава 24
Он долго смотрел в незнакомое, серое лицо, пока, наконец, понял, что это — Рита. Он разлепил сухие, как бумага губы, и она тут же поднесла к ним керамический сосудик, из которого пьют минеральную воду на курортах. Он сразу узнал этот сосудик — они вместе покупали две такие штуки в Карпатах, одна разбилась давно, а вторая — сохранилась, оказывается, он и не знал. Свою воду он тоже узнал сразу — это была вода из его источника, их источника, только кислая, с лимоном.
- Что? — спросил он почти беззвучно.
- Ничего, — Рита пожала плечами, и вдруг по ее лицу хлынули слезы.
Это была большая новость — Рита плачет. Но в данный момент его больше занимало другое — очень хотелось помочиться. Однако, едва осознав позыв к мочеиспусканию, он тут же и сделал это — в постель. — Я уссался, — сказал он.
- Ничего, сейчас поменяем, — Рита вскочила со стула.
- Не надо. Я сам.
- Что сам?
- Сам встану, — он повысил голос, — и поменяю.
Он начал вставать. Рита попыталась поддержать его, но он отвел ее руку в сторону. Он чувствовал себя слабым, но не настолько слабым, чтобы не встать. И встал. Но тут же сел — закружилась голова. Он посмотрел на себя. Хихикнул. И визгливо, со всхлипом, расхохотался — на нем была шелковая Ритина комбинация. От Диора. Рита захохотала вслед за ним — так же визгливо. Они смотрели друг на друга, смеялись и вытирали слезы.
- Ты собак кормила? — спросил он.
- Кормила.
- Когда?
- Утром.
- А сейчас что?
- День, — она помолчала. — Ты был без сознания девять дней.
Он снова лег, глядя в потолок. Он, конечно, понимал, что какое-то время был без сознания. И у него не было никаких провалов в памяти - он все хорошо помнил. Но девять дней!
- И почему же ты оставила меня без погребения? — задумчиво спросил он.
Рита знакомым жестом почесала нос.
- Я бы не оставила. Но твоя ведьма не дала, чтобы все честь по чести. Она сказала, что ты еще вернешься к нам, на мою голову.
- Где она?
- Уехала, слава Богу, пару дней назад.
- А что Берта?
- А что Берта? Почему ты не спрашиваешь, как я?
- Как ты?
- А что я? Кому есть до меня дело? Устала, как собака, пеленки твои меняючи. А Берта здорова, как корова, жопа растет не по дням, а по часам.
- Вы бы на свою посмотрели, — в комнату вошла Берта.
- Ты подслушивала под дверью?
- Нет. Ваш голос слышен по всему дому, — Берта подошла к кровати и, опустившись на колени, поцеловала ему руку. Он погладил ее по голове. Рита, не находя слов, смотрела на это, приоткрыв рот. Наконец она нашла слова и набрала в грудь воздуху, но он опередил ее.
- А где Эвелина?
