Александр Лекаренко - Правосудие
- Теперь ты — великий воин, — сказала она. — Ты убил дракона и освободил двух принцесс, — она перевела взгляд на Берту и хихикнула.
- Трех принцесс. Что ты собираешься делать с тремя принцессами?
- Ничего.
- Как это — ничего? Сначала он убивает дракона, а потом он ничего не собирается делать.
- Твой любовник не был драконом. Он сунул свою голову в пасть дракона. И теперь я сделаю пепельницу из его дурной головы.
- А какую часть тела получу я?
- Никакой.
- Вы уже все поделили?
- А ты уже перестала блевать? Чувство юмора прорезалось.
- А моя дочь не блевала?
- Нет.
- Не удивительно, — Рита скривила губы, — волчья кровь. Эвелина бросила на нее короткий и холодный взгляд.
- И что ты собираешься делать с ней дальше? — спросила Рита, ответив дочери таким же взглядом.
- Ничего.
- Как это — ничего? Кто тут Дракула, кто тут Князь Тьмы, итти его мать?
- Никто.
- Как это — никто? Кто теперь моя дочь — вурдалак?
- Ты сама этого захотела. Ты несешь такую же ответственность, как и я.
- Что я захотела? Чтобы моя дочь пришла из лесу с кровью на лбу?
- А ты хотела, — он повысил голос, — чтобы твоя дочь до конца жизни ходила со спермой твоего любовника на губах?
Рита притихла.
- За все надо платить, — сказал он. — Ты заплатила — по-своему, и она заплатила, по-своему. И Владимир заплатил — по-своему. Вот теперь и живите по-своему. Без Владимира. А без меня вы и так обходились.
- Теперь уже не обойдемся, — Рита пьяно ухмыльнулась. — Теперь у нас у всех кровь на лбу.
- Не драматизируй, ты не Электра, — усмехнулся он. — Кровь легко смывается простой водой.
- Это ты не валяй дурака! — Рита могла быть какой угодно пьяной, но глупой она никогда не была. — Ты помазал ее кровью! — она ткнула пальцем в Эвелину. — Раньше она балдела от наркоты, а теперь будет балдеть от своего папочки. Это я теперь не нужна.
- И прекрасно! — злобно выкрикнула Эвелина. — Я тебе была нужна, чтобы твои мужики могли мусолить меня глазами, пока тебя ставили раком!
Рита побледнела.
- Не лги, лахудра! Ты и сама умеешь крутить задом не хуже меня!
Он смотрел на этих двух, очень похожих, женщин и понимал, что ничего не закончилось и ничего не могло начаться заново и никакая кровь не могла смыть печати Евы на их лбах, зря погиб бедный Вовик, они всегда будут сражаться за ближайшего мужика и разбивать ближайшие яйца о свои лбы. Но дело было сделано.
- Хватит! — он прихлопнул ладонью об стол, едва сдерживая смех.
- Вы совсем потеряли совесть, у нас все-таки поминки.
Через час Эвелина сладко спала на диване в объятиях Риты, Рита сладко спала, привалившись плечом к Берте, а Берта прикрывала всех общей шубой и курила, глядя на хозяина, в конце концов у них больше никого и не было, кроме людоеда, сидевшего за столом, как у собак в вольере.
- Тебе понравилась охота? — спросил он.
- Очень понравилась, — ответила Берта. — Этот выблядок заслужил свою судьбу.
- Почему заслужил?
- У него был один шанс уйти и 99 шансов умереть по-человечески, но он предпочел хватать за ноги Эвелину.
- Только поэтому?
- Не только.
- А почему еще?
- Потому, что все ее заслужили.
С некоторым замиранием своего каменного сердца он начал понимать, что ту встречу в лесу ему послала судьба.
- Ты тоже заслужила?
- Да.
- Чем?
- Тем, что живу.
- Ты мало согрешила.
- А ты много. Ну и что? Что это меняет? Грех — это ложь, которую придумали люди, чтобы оправдать свою тупость или свою злобность, чтобы было за что бить по головам других людей. Виновны все.
- Перед кем?
- Перед собой, перед кем же еще? Кому еще есть до нас дело?
Мы обманываем себя, чтобы нам было лучше, и виним кого-то, когда получается хуже. Я знала, что такое мой муж — и согрешила. Теперь я не обманываю себя. Честность — это кайф. Я знаю, кто я, и мне это нравится.
- Кто ты?
- Охотница. Когда я вспорола живот моей свекрови — я получила кайф, почти как оргазм. И я честно приняла это — как факт. Теперь я намерена делать это снова и снова — пока кто-нибудь не вспорет живот мне. Честность — это кайф, и нет ничего честнее смерти и нет большего кайфа.
- Ты хочешь умереть?
- Нет.
- Почему же нет?
- Потому что кайф надо отдалять, как оргазм, чтобы было больше кайфа. Смерть гарантирована и без того, чтобы ее приближать.
- Ты знаешь, Берта, я с трудом удерживаюсь от смерти.
- Я тоже. Давай поддержим друг друга?
- Давай.
Глава 21
Утром он проснулся в своей спальне один, а когда вышел во двор покормить собак, то увидел всех трех принцесс, весело прыгающих в источнике, расположенном напротив бани. Когда-то, рядом с тогда еще дачкой, была куча растрескавшихся песчаниковых камней, из которых сочилась вода в грязную лужу. Стараниями Риты в источник была вставлена труба из нержавейки, под трубой вырыт и выложен гранитом небольшой бассейн с проточной водой и накрыт шатровой крышей о четырех резных столбах, вода в источнике была всегда одной температуры - +14 °C, независимо от времени года.
Вокруг источника бегали собаки, которых он запер на ночь в вольере и, ставя лапы на гранитный бордюр, заглядывали в бассейн, прозрачный пар поднимался над поверхностью воды, никто из дам, включая Эвелину, не проявил ни малейших признаков смущения при его появлении — зрелище было завораживающим, но и несколько, удручающим: принцессы вполне освоились втроем и без него в своем новом замке, и он почувствовал себя, как собака, заглядывающая в бассейн.
- Моржизм помогает от похмелья! — закричала Рита. — Нам срочно нужен морж, у нас замерзли глаза!
Ее груди радостно прыгали, на лице не было никаких признаков прошедшей ночи, Эвелина хохотала, похожая на живой цветок, и он впервые увидел улыбку Берты. Затем дамы выскочили из воды и с воплями пробежали мимо него в дом, он посмотрел на столбик градусника, висевшего на крылечном столбе — минус одиннадцать, он посмотрел на собак, присевших у крыльца — ни одна из них не тронула бегущих. Он не стал кормить подлых тварей, у них были сытые морды, и вернулся в дом.
- Я надеюсь, не все вы умрете от воспаления легких, — небрежно заметил он за завтраком, состоящим из яичницы с ветчиной и чая — с водкой завязали.
- Кто здесь говорит о смерти? — вступила Рита. — Мы собираемся жить долго и счастливо!
- С кем? — поинтересовался он.
- Что значит, с кем? С тобой. Или ты уже не наш муж и отец?
- Чей? — он посмотрел ей в глаза.
- Ну, чей… — Рита почесала нос. — Наш.
- А-а-а, ну тогда объявляю после завтрака общую уборку, надо же вас всех чем-то занять.
- А ты не мог бы сам заняться чем-то полезным? — язвительно спросила Рита. — Съездить купить фруктов, напитков приличных, мне носки теплые нужны.
И все сразу встало с чужих мест на свои, вернувшись, как дежа- вю.
В этой женщине была гигантская жизненная сила, никакие львы и тигры, никакие кактусы в пустыне не могли бы сравниться с ней, ее можно было раскатать катком по асфальту, она бы встала и пошла, плюнув на плешь водителю. Не было в мире силы, способной вышибить Риту из седла, она скакала на всех мустангах по всем прериям и пампасам мира - и все мустанги пали под ней, он уважал ее за это, он любил ее так, как все ее любили — безусловно и безоговорочно, организмом. Но находиться рядом с ней больше двух недель подряд он не мог.
После завтрака он встал на лыжи, хотя наст был явно не лыжным и, прихватив саперную лопатку, пошел в лес — проконтролировать трассу.
На месте костра осталась большая черная проталина, заполненная легким пеплом — и больше ничего. Он пошевелил пепел лопаткой, пепел разлетелся седыми хлопьями.
В сторону дороги, среди цепочек человеческих и собачьих следов, снег был запятнан кое-где темным, но надо было иметь очень специальное зрение, чтобы понять, что это такое. А кто здесь мог иметь такое зрение, кроме лис и ворон? Все же он проехался по пятнам лыжами, на всякий случай.
На месте заклания, как он и предполагал, не осталось нечего, кроме следов мелких хищников и птиц, даже темных пятен — лисы сожрали снег, пропитанный кровью.
Солнце светило, сосны стояли, вороны летели, с дороги доносился шум машин, все будет так и через сотню лет. Солнце будет гореть, сосны спилят, но они вырастут, здесь или в другом месте, дорога изменит русло, но по ней будут мчаться машины, пропитанные желанием и кровью, и будет лететь воронье, высматривая падаль на обочине. Кто-то отведал человечьего мясца на Крыше Мира, кто-то, не ведая ни страха, ни упрека, отдавал с Вершины Мира приказы на убой миллионов человечков, кто-то читал книги о гуманистических ценностях - написанные кровью гуманоидов, все были виновны, и что значила в этой мясорубке чья-то перемолотая жизнь?
