Елена Костюкович - Цвингер
Джоб ушел возиться с посудой.
Виктор и Антония остались вдвоем.
Наступила настоящая ночь. Под каменной стеной, на топчане, они сидели на уступе. В руках у Виктора был электрический фонарь, но он был не включен. Экономили батарейки. Рассказывали друг другу счастье и несчастье. Бестолково, заглушая друг друга, наперебой.
Когда Антонию выдернули, бежав семьей, из Москвы, в ночь закрытия Олимпиады, ее должны были взять в ту ночь. Кому могло прийти в голову привязать ее к взрыву в Болонье — так и не выяснилось. Да и вообще ни к какому террору она ведь не имела никакого отношения. Но по документам полиции выходило иначе.
Из Италии верные друзья отца предупредили: имеете сутки. На девчонку поступила неожиданно подробная информация по обмену с советской агентурой, из советских спецслужб. И там весь букет: и передача песеннику наркотиков, и ввоз и раздача нелегальной подрывной литературы. В Италии имелось на нее не меньше красот: причастность (откуда только вызнали? кто на нее наклепал? Бред!) к убийству полицейского в Падуе, когда вылетел шкаф из окошка университетской канцелярии и этого бедного Аннунциату пришиб.
— Дело-то оставалось нераскрытым. И в СИСМИ выбивали показания из каких-то наших товарищей. И те, не понимая толком, о ком речь, подписывали, только бы выбраться. Свидетельствовали кто про что.
В итальянском аэропорту Антонию провели через дипломатический зал в составе олимпийской делегации, вместе с Меннеа. Спортсменов торжественно встречали, хлопали даже таможенники. Поздравляли, подбегали фотографироваться. Антония проскользнула, даже паспорт не показав. Дальше по плану надлежало стремительно исчезать с горизонта. Родители, конечно, рассчитывали на Орту-Сан-Джулио. Надеялись на Джанну-Аделаиду, понимая, какие связи у нее.
— Мама-то с папой не знали, что я собралась дожидаться в Орте тебя. Знай они это, проложили бы совершенно иной маршрут.
Все прокололось в неожиданном месте. Героическая партизанка Джанна-Аделаида Тартини отказалась пособлять спасению «террористки». Никаких уговоров. Да, она знает путь. Да, есть еще проводники по охотничьим тропам. Но оказывать помощь краснобригадовцам? Чтобы она?! Опора либеральной партии? Председательница регионального совета сестер-оптимисток? Да что они, вся семейка Сарту, потеряли ум?
— Ни за что на свете! Существует еще, слава богу, моральный императив! Вы хуже фашистов! Вы убили законного премьер-министра! У вас нет государственного мышления! Я за это государство воевала против нацистов и фашистов в сорок третьем и в сорок четвертом. Принципами не поступилась даже под пытками в гестапо. Хотите, чтобы я поступилась принципами ради вас?
Не подействовали никакие разъяснения, чем отличается позиция Антонии и ее товарищей из Movimento studentesco от классических «Красных бригад». Джанну-Аделаиду мутило от этих тем. Она на каждой фразе хваталась за телефон. Еле удалось уговорить ее никуда не звонить и вообще соблюсти нейтралитет. Только в обмен на обещание, что Антония, вместо того чтобы задерживаться в Орте, уберется оттуда в первый же вечер. Как ни молила Тоша дать ей пожить несколько дней, встретить необходимого человека — та ни в какую.
— И где бы ты ни упряталась в бурге, знай, мне доложат, и тогда я тебя сама сдам. Но все же рассчитываю на обратное. Никогда не встречаться. Как ты меня разочаровала! Ведь ты росла на моих глазах, а теперь приходится вырывать тебя из сердца! — напутствовала ее старая командирша партизанских бригад.
— А я приехал через неделю, — пробормотал Виктор.
— Мне удалось все же прожить там три дня, при всем риске. Сидела в капеллах. Ждала у могилы партизана Скорпиона… Ночевала на скамье.
Потом позвонила по аварийному номеру, полученному еще в Падуе от товарищей. Ну, там взял трубку Джоб. На следующий день он явился из Каррары и перетащил меня буквально за шкирку по тропе контрабандистов во Францию. На перевале нас засекли. Джоб стрелял.
— Надеюсь, в воздух…
— Не знаю куда. Я была совершенно бессознательна.
Джоб, объяснила Антония, работал в смычке с засекреченной ячейкой верных друзей из фракции Il potere operaio, которая базировалась в Массе-Карраре. Эта фракция и называлась немножко по-другому, и вообще не была связана с общеитальянским Potere Operaio. Здешние, в Массе, были романтики, наследники знаменитых полусумасшедших каррарских анархистов. Поэтому именно в Массе Джоб смог и укрыться, и личность сменить, и все документы спокойно повыправлять.
Антония в первое время жила на конспиративной квартире в Лионе. Не выходила из дому. Захирела так, что хозяева квартиры, встревоженные, дали Джобу знать. Ну, он поехал, понимая, что девчонка нуждается в помощи. И впрямь была плоха. Сидела и смотрела в точку. Интересовалась только газетами на любых языках, рвала их на куски и принципиально не подбирала мусор.
Джоб в первый год пробыл почти восемь месяцев при ней. И выхаживал, и заботился. Он ей объяснил, что имеет смысл пожениться, потому что во Франции жена берет фамилию мужа. Ну а потом Антония пять лет переезжала из города в город, теряла удостоверения и паспорта, получала новые, чистые, пока следы ее прежней биографии окончательно не растворились в небытии.
Летом восемьдесят первого она сменила Лион на Монпелье, он вернулся в Версилию. Жизнь потекла по разным руслам. Рождение девочки, Зинаиды, не изменило ничего. Антония Джобу не стала об этом сообщать. Он узнал об отцовстве, уже когда Зинаида пошла в среднюю школу.
А в том же восемьдесят первом, едва оправившись от родов, Антония поступила учиться и, стиснув зубы, прошла все курсы юридического и аспирантуру. Девочку пестовала няня. Деньги, спасибо им, переводили родители.
Родители? Горевали. Они и приезжать к ней не могли. За все эти годы виделись четыре раза. Потом и мама и папа скоропостижно ушли из жизни. Антония не могла приехать хоронить их.
Глаза Антонии, хотя и в темноте, и сами темные, как будто огнем горят. Это что, слезы, возбуждение, или у нее жар? Или, не знаю, конъюнктивит у нее?
— Ты не поверишь, Виктор. Помнишь Левкаса? Ну, Левкаса, он еще владельцем пляжа оказался этого вот? Это он, подумай, он, именно Левкас передал сведения в советские службы, когда они стали шить дело о «неузаконенных лекарственных средствах». Он им подсунул инфу из Италии, будто я связана с упавшим шкафом и убитым агентом.
— Откуда известно?
— Один папин друг читал материалы следственного дела. А в Италию Левкас перепасовал советские доносы о наркотиках и о «Правде».
— Он и о «Правде» сообщил? Знаешь, Тоша, тут я узнал насчет мамы…
— Да, сейчас. Доскажу. Эта «Правда» мало кого интересовала в Италии. Их интересовали групповые дела, террор. Как же на следствии терзали моих друзей! Двадцать четыре раза в сутки, то есть каждый час, устраивали личный обыск. Люди сходили с ума от одного этого. Их поили, поставив на колени, соленой водой. Орали: «Ты не лошадь! Ты не собака! Ты почему на четвереньках! Руки за шею! Ты гражданин, исполняй свой гражданский долг! Давай показания!»
Антония, ненавидя этих вершителей законности, сказала себе: необходимо выстраивать другую судьбу. Использовать юридическое образование, полученное во Франции. И для защиты русских друзей, и для защиты итальянских.
— Ну я же говорю. Несправедливо посаженных. Действовать, как Нанни Каппелли и Серджо Спациали из «Красной защиты», адвокаты. Ну те, которых арестовали в мае семьдесят седьмого после убийства Джорданы Мази, и мы за них митинговали в Милане под тюрьмой Сан-Витторе… Думала, выучусь, буду работать в «Эмнести Интернешнл». Ну, посоветовалась с умными людьми, они меня обсмеяли, что проверка биографии в «Эмнести» будет такая, куда мне! Забудь, никакого «Эмнести». Но адвокатом я стала. Диплом написала по бумагам процесса Джордано Бруно. Как его выдал Мочениго. Вот занималась этим древним делом, а сама все время думала о предательских и лживых показаниях Фьорони. О доносчиках и о разбитых судьбах. О сломанной моей собственной. Ну, где Джордано Бруно, там литература. И я в итоге специализировалась по литературным правам.
В две тысячи втором получила первый заказ из «Омнибуса». Тогда уже везде распространился интернет. Но еще до того, как в интернете смотреть, я увидела… В списке сотрудников «Омнибуса», Виктор, я увидела тебя.
Тогда Антония решила выждать. Оставалось немного. Буквально через несколько месяцев ее дело уходило в архив. Через коллег она держала руку на пульсе. А до тех пор не хотела в Италию лезть. Да и не с кем особенно оставлять было дочку Зинаиду. Та сперва прекрасно развивалась, училась, а потом внезапно оставила учебу. Характер…
— А у тебя характер сахар?
— У меня антисахар. Ты знаешь, я…
— Борец с сахаром, с сахарозаводчиком. А помнишь, как сама ты маму свою изводила? Придумала по-русски пример на йотированные гласные «эту мать надо смять». А как ты подсадила каннабис в горшки матери в Москве на балконе, на дипломатической квартире, а та повыдирала всю твою дурь?
