Джеймс Паттерсон - Лондонские мосты
— В общем, чаще всего они предоставлены самим себе и ничем не ограничены, — подытожил я. Как раз то, что и нужно Шейферу. — Сейчас ведь большинство наемников работают на частные компании?
Монни кивнула:
— Именно так. Есть такие частные военные компании. Зарабатывают в них до двадцати тысяч долларов в месяц, хотя в среднем, конечно, значительно меньше, тысячи три-четыре. У некоторых, самых крупных, есть собственная артиллерия, танки, даже — представь себе! — боевые самолеты.
— Представляю. В наше время все возможно. Я, например, могу поверить даже в злого и страшного Серого Волка.
Монни отвернулась от монитора и посмотрела на меня. Я сразу почувствовал, что она откопала нечто интересное.
— Послушай, здесь говорится, что наше министерство обороны имеет три тысячи действующих контрактов с частными военными компаниями, базирующимися на территории США. Общая сумма контрактов оценивается более чем в триста миллиардов долларов. Невероятно!
Я даже присвистнул от удивления.
— Да, по сравнению с этим даже требования Волка выглядят не такими уж запредельными.
— Надо ему заплатить, — сказала Монни. — А потом мы его поймаем.
— Предложение не по адресу. Но кое в чем я с тобой согласен. По крайней мере можно было бы разработать какой-то план.
Монни вернулась к компьютеру:
— Есть кое-что интересное по Ласке. Работал с организацией под названием «Мейнфорс интернэшнл». Слушай дальше: отделения в Лондоне, Вашингтоне и Франкфурте.
Я поднял голову:
— Вот как? В трех из нашей четверки городов? Что еще у тебя есть на «Мейнфорс»?
— Сейчас посмотрю. Среди клиентов — финансовые учреждения… нефть, разумеется… драгоценные камни.
— Алмазы?
— Лучшие друзья наемника. Шейфер проходил под именем Тимоти Хита. Работал в Гвинее, где «освобождал» захваченные «местным населением» шахты. Там же был арестован, обвинен в попытке подкупа правительственных чиновников. При себе в момент ареста имел миллион фунтов наличными.
— И как же ему удалось выкрутиться?
— Здесь говорится, что он бежал. Хм-м. Подробности не приводятся. Дальше ничего. След теряется. Странно.
— Тут у Ласки всегда полный порядок. Что он умеет, так это выкручиваться из трудных ситуаций. По крайней мере мы ему хвост так и не прижали. Может, именно поэтому Волк и привлек его к себе на службу.
— Нет, Алекс. — Монни повернулась на стуле и посмотрела мне в глаза. — Волк привлек его, потому что у тебя с Джеффри Шейфером личные счеты. И еще потому, что ты близок к директору ФБР.
Глава 43
В тот же день, в два часа пополудни, я уже вылетел на Кубу, точнее, на военно-морскую базу Гуантанамо, или Гитмо, как называют ее военные. Я не просто выполнял распоряжение директора ФБР — мою миссию санкционировал президент Соединенных Штатов. В последнее время на базу в заливе Гуантанамо обрушился вал критики по поводу содержания там более семисот «задержанных» в связи с объявленной войной с терроризмом. Интересное, мягко говоря, местечко. Историческое, как ни посмотри.
Прямо с аэродрома меня отвезли в лагерь Дельта, где находится основная тюрьма. Территория огорожена колючей проволокой, по периметру несколько сторожевых вышек. В полете можно много чего узнать. Я, например, услышал — за достоверность информации не ручаюсь, — что одна американская корпорация получает прибыль в сто миллионов долларов за предоставляемые ею на базе услуги.
Человек, ради которого я прилетел на Кубу, был родом из Саудовской Аравии. Его держали в психиатрическом отделении на первом этаже отдельного от тюремного блока. Я не знал, как зовут пленника, не знал, сколько ему лет. Я вообще не знал о нем почти ничего, кроме того, что он располагает некоей важной информацией о Волке.
В наше распоряжение выделили «изолятор» — крохотную камеру без окон, с обитыми войлоком стенами. На время допроса туда принесли две табуретки.
— Я уже рассказал другим все, что знаю, — на весьма приличном английском сообщил заключенный, — и мне казалось, что мы заключили сделку. Меня обещали освободить. Это было два дня назад. Я по-прежнему здесь… Итак, кто вы?
— Меня прислали из Вашингтона специально для того, чтобы выслушать вашу историю. Так что расскажите все еще раз. Только это даст вам шанс. А вреда не будет.
Пленник устало кивнул:
— Верно, повредить мне уже ничто не может. Знаете, я провел здесь двести двадцать семь дней. Я не сделал ничего плохого, не нарушил никаких законов. Работал преподавателем в средней школе в Ньюарке, штат Нью-Джерси. Мне не предъявили никаких обвинений. Что вы об этом думаете?
— Думаю, что у вас есть возможность выйти отсюда. Расскажите мне все, что знаете о русском по кличке Волк.
— А зачем? Зачем мне разговаривать с вами? Может, я что-то прослушал? И опять-таки, кто вы такой?
Я пожал плечами. Мне дали четкую инструкцию ни в коем случае не представляться пленнику.
— Вам нечего терять, а приобрести можете многое. Вы стремитесь выбраться отсюда, а я могу оказать вам в этом помощь.
— Вопрос в том, захотите ли?
— Помогу, если смогу.
Арабу ничего не оставалось, как заговорить. Говорил он более полутора часов. Жизнь у него была, похоже, интересная. Он работал в службе безопасности королевской семьи Саудовской Аравии и иногда совершал поездки в Соединенные Штаты. Увиденное понравилось, и в конце концов он решил остаться в Америке.
— Друзья дома рассказывали об одном русском, общавшемся с недовольными членами королевской семьи, которых хватало во все времена. Русский искал деньги для финансирования крупной операции, направленной против Соединенных Штатов и Западной Европы. Деталей не раскрывали, но речь шла о чем-то не слабее Судного дня.
— Ты знаешь имя этого русского? Откуда он? Из какой страны, из какого города?
— Это-то и есть самое интересное. У меня сложилось впечатление, что русский — женщина, а не мужчина, Информация верная. И его точно называли Волком. Что это — имя, кличка или псевдоним, — не знаю.
Закончив, араб посмотрел на меня:
— Ну что? Вы мне поможете?
— Нет, пока ты не расскажешь все еще раз. С самого начала.
— Вы услышите то же самое. Потому что это правда.
Вечером того же дня я вылетел из Гитмо в Вашингтон. Хотя было уже поздно, пришлось доложить начальству о результатах командировки. Директор Бернс и Тони Вудс ждали меня в малом конференц-зале. Бернсу хотелось знать мое мнение по ключевым вопросам. Можно доверять арабу или нет? Узнали ли мы что-то новое о Волке? Действительно ли русский вел переговоры на Ближнем Востоке?
— Думаю, нам следует отпустить пленного, — сказал я.
— Значит, ты ему веришь?
Я покачал головой.
— Полагаю, ему просто дали эту информацию. Насколько она верна, судить не берусь. Он и сам не знает. Мы должны либо выдвинуть против него обвинения, либо отпустить.
— Алекс, Волк приезжал в Саудовскую Аравию? Возможно ли, что он женщина?
Я повторил то, что уже сказал раньше:
— Парень рассказал нам то, что рассказали ему. С какой целью — мы не знаем. Давайте отпустим учителя в Ньюарк.
— Это я уже слышал, — раздраженно бросил Бернс и протяжно вздохнул. — Меня сегодня вызывали к президенту. Там были и его советники. Они не видят возможности пойти на сделку с этими ублюдками. — Он поднял голову и в упор посмотрел на меня. — Мы должны найти Волка. Любым способом. В течение двух оставшихся дней.
Глава 44
Нет ничего хуже, чем ожидать неминуемого несчастья и сознавать свое бессилие, свою полную неспособность предотвратить его. На следующее утро я поднялся в пять и позавтракал с Наной в кухне.
— Нам надо поговорить и решить, как быть с тобой и детьми. Ты для этого уже достаточно проснулась?
— Я-то да, Алекс, а вот как ты? Готов пораскинуть мозгами?
Я кивнул и прикусил язык. Нана собиралась сказать что-то, и мне полагалось слушать. С возрастом понимаешь, что, сколько бы лет тебе ни было, в глазах родителей и бабушек с дедушками ты всегда остаешься в какой-то степени ребенком.
— Давай, я слушаю.
— Вот так бы сразу. Есть две причины, по которым я не собираюсь уезжать из Вашингтона. Пока еще успеваешь? Хорошо. Во-первых, я прожила в этом доме восемьдесят три года. Здесь родилась Реджина Хоуп, и здесь я планирую умереть. Звучит, может быть, немного глупо, но как есть, так есть. Я люблю Вашингтон, люблю наш квартал и особенно этот дом, где со мной так много всего случилось. Не станет его, не станет и меня. Печально, да, очень печально, но такова теперь наша жизнь. Таким стал мир, Алекс.
Я отодвинул чашку с кофе и тарелку с коричным тостом без масла и невесело улыбнулся:
— Ты снова заговорила тоном старой школьной учительницы.
