Джон Тренейл - Врата Совершенного Знания
— Я не плачу.
Цю поцеловал его. Множество слов готовы были сорваться с губ — утешительных, ласковых, назидательных. Но какой в них смысл? Он уезжает — вот что главное. Уезжает.
— Можно, я буду писать тебе, папа?
Цю отрицательно покачал головой.
— Почему?
Отец только улыбнулся. Как объяснить ребенку, что обычное письмо из дома может вызвать целое расследование и закончиться казнью?
— Я привезу тебе много красивых вещей, когда вернусь. — На слове «когда» Цю почему-то поперхнулся. — Тебе идет этот костюм.
— Он похож в нем на иностранца.
Обернувшись, Цю увидел, что в дверях стоит Цинцин.
— Тебе тоже не мешало бы приодеться, — буркнул Цю.
Цинцин вспыхнула.
— Вот и купил бы хоть раз что-нибудь мне, а не только ребенку. Я пришла сказать, что завтрак готов. — Она еще постояла, глядя на отца с сыном. Цю держал перед собой Тинченя, словно щит. Ее тонкие губы изогнулись в горькой усмешке. — Иди и поешь, пока горячее.
— Спасибо. — Цю, стараясь избежать ссоры в этот последний день своего и так слишком короткого отпуска, собирался с мыслями, чтобы сказать что-нибудь приятное. — Он так быстро растет. Я горжусь моим сыном.
— Нашим сыном, — холодно поправила его жена и вышла из комнаты.
Цю вздохнул и крепко обнял Тинченя.
— Маме будет одиноко, — тихо сказал он. — Обещай, что присмотришь за ней, пока меня не будет.
— Обещаю.
— Хороший мальчик. Вот вырастешь и отправишься путешествовать, как папа, правда?
— Туда, где будешь ты?
— Возможно, — улыбнулся Цю. — Когда-нибудь.
Тинчень задумался.
— Не знаю. Мне нравится здесь, с мамой. И с тобой. Ой, папа, папочка, я не хочу, чтобы ты уезжал. Пожалуйста, не уезжай.
Они опять крепко обнялись, не решаясь сказать ни слова. Наконец Цинцин позвала снизу:
— Завтрак остынет!
Цю осторожно разомкнул тонкие руки сына и поцеловал его в щеку.
— Пошли, Тинчень, — ласково сказал он. — Пора.
Около Шуйтоу, в тысяче восьмистах километрах к югу от Пекина, шофер свернул с магистрали влево, к Тунаню, направляясь к восточному побережью. Местность была зеленая и холмистая, и близость моря приносила долгожданное облегчение от навязчивой июньской жары. Машина преодолевала один за другим крутые повороты. Оказавшись на краю обрыва, шофер сбавил скорость.
— Остров Циньмэнь.
Цю подался вперед, всматриваясь в ветровое стекло. Вот он, Циньмэнь, один из последних форпостов тайваньских мятежников, которые еще называют его Квэмой. Он расположен ближе всего к материку. Цю почему-то ожидал увидеть нечто более суровое, но открывшаяся перед ним картина была вполне обыденна: массивный плодородный гористый остров и несколько островков поменьше, более плоских, лежащих между ним и материком. Голубой пролив, разделявший два Китая, был уже, чем предполагал Цю, — его легко можно было пересечь на шлюпке.
Когда водитель переключил скорость, Цю обратил внимание, что вдали, к северу от большого острова, внезапно началось какое-то движение. Белый столб воды взметнулся в воздух на высоту около пятидесяти футов, наклонился влево под напором ветра и медленно опустился обратно в море.
Цю почувствовал, как заколотилось сердце. Он мог придумать только одно объяснение этому явлению.
Его догадка подтвердилась, когда они достигли последнего перед побережьем контрольного пункта. Старший офицер вручил Цю звуконепроницаемые наушники: материковый Китай возобновил артиллерийский обстрел Циньмэня, или, как его называли на континенте, Цзиньмэня.
Пока машина, подскакивая на ухабах, преодолевала последние сотни метров проселочной дороги, Цю тщетно пытался сообразить, в чем смысл этой перестрелки. Он знал, что в пятидесятых годах коммунисты совершили ряд налетов на Циньмэнь и еще один, оставшийся за Тайванем бастион, — остров Майзу, расположенный выше по побережью. Но действия не перешли на территорию противника, атаки были отбиты с большими человеческими жертвами. Потом наступило время «странной войны», когда обе стороны обстреливали друг друга, но только по нечетным дням месяца. Политика нерешительности, рассчитанная на то, чтобы ослабить противника и сохранить собственные ресурсы, была обречена на провал.
Затем, в первый день 1979 года, на острова пришел мир, и обе стороны втянулись в дипломатические авантюры, продолжая войну другими средствами. Архивы спец-подразделения, известного под названием бригада «Маджонг», были переполнены отчетами об усилиях «агитпропа», некоторые из которых были по-своему остроумны. Материковый Китай использовал постоянный ветер для переправки на Циньмэнь листовок на воздушных шарах, наполненных горячим воздухом. Тайваньцы, не желая уступать противнику в изобретательности, набивали своими листовками брюхо выловленной рыбе, а запуганные или подкупленные рыбаки с материка, плававшие слишком близко от Тайваня, перевозили домой эту кулинарную пропаганду. Но в основном обитатели захолустного уголка юго-восточного Китая были предоставлены самим себе.
Теперь перестрелка возобновилась. И даже по четным дням. Машина Цю подъехала к небольшой забетонированной площадке, расположенной между двумя острыми выступами черной скалы, и он вышел. Береговая линия была здесь неровной. Повсюду громоздились клыкастые скалы, и их однообразие нарушала лишь редкая поросль колючего, овеваемого всеми ветрами кустарника. Цю стоял на высоте около ста метров над узкой каменистой полоской берега. Впереди простирался большой остров Циньмэнь, отчасти скрытый от глаз одной из скал. Изгибаясь полукругом, она образовала маленькую бухточку с лазурной спокойной водой. Цю заметил на вершине скалы четырех человек, одетых в ярко-зеленую форму Народно-освободительной армии. Рядом лежали мешки с песком. Очевидно, передовой наблюдательный пост. Они сидели спиной к Цю на расстоянии нескольких сотен ярдов на другой стороне бухточки — совсем близко, если идти по прямой, но извилистая тропинка, ведущая к наблюдательному посту, отпугнула бы и горного козла.
На краю бетонированной площадки Цю обнаружил железную лестницу, ведущую на широкую террасу с оградой из мешков с песком, и спустился. С террасы, расположенной в двадцати футах ниже того места, где стояла машина, вид на Циньмэнь был еще хуже.
Справа несколько грубых ступеней, выбитых в скале, вели к приземистой бетонной башне. На последнем этаже два огромных окна по торцу выходили на море. На плоской крыше торчало несколько радиомачт, позванивавших на ветру. Командный пункт размещался таким образом, что обзор позиций противника был полный.
Цю медленно прошел по террасе, по лестнице, ведущей к башне. Вокруг стационарного бинокля собралось пять человек. Все, кроме одного, были в форме. Тот, что в гражданском, присел возле бинокля, вглядываясь в море. Когда Цю подошел, он выпрямился, и полковник узнал Сунь Шаньвана.
Сунь что-то сказал стоявшему рядом офицеру, и тот незамедлительно направился к лестнице, с которой только что спустился Цю, прихватив с собой коллег. Глава Центрального разведывательного управления Китая снова направил свое внимание на пролив.
— Можете определить расстояние? — обратился он к Цю.
Тот облизнул губы.
— Ну, скажем… две тысячи метров.
— Неплохо. На самом деле ближайшая точка, вот здесь, в двух тысячах трехстах десяти метрах от материка. Человек может без труда переплыть это расстояние.
— Конечно.
— И, возможно, нашим людям придется это проделать.
Цю не смог скрыть тревоги:
— Вы хотите сказать… что планируется вторжение?
Не ответив, Сунь прищурился и протянул руку.
— Смотрите!
Цю перевел взгляд на наблюдательный пост, ютившийся на скале. Там кто-то поднимал красный флаг. В то же мгновение на берегу Циньмэня полыхнуло пламя, и Сунь Шаньван схватил Цю за руку.
— Ложись!
Сначала Цю не понял смысла сказанного, потом его осенило: в перестрелке участвовали обе стороны. Он бросился ничком на землю, забился в угол между террасой и мешками с песком и нацепил наушники. Почти сразу же раздался пронзительный свист, похожий на гудок скорого поезда, потом свист перешел в крик, а крик превратился в вопль…
Грохот взрыва, пробив наушники, как будто воткнулся в мозг и застрял там, вибрируя мучительно долго и постепенно затихая. Подняв голову, Цю увидел, что Сунь Шаньван уже встал.
— Слишком близко, поэтому неудобно, — сказал Сунь, когда они сняли наушники.
— Где?.. Я не видел…
— Позади нас. Их дальномеры лучше наших. Впрочем, обе стороны не слишком стараются.
Цю поднялся на ноги и отряхнулся.
— Это просто разминка. Они не могут понять, что мы собираемся делать. В международной прессе пока не появилось никаких сообщений. Тайбэй не знает, то ли это игра, то ли мы мобилизуем силы наступления по всему фронту.
