Мартин Сутер - Миланский черт
И вот почти через двадцать лет она опять стояла перед Божьей Матерью и просила совета, утешения и помощи. Действительность ускользала от нее. Ей нужна была какая-то опора.
Пресвятая Дева Мария, Матерь Божья, сделай так, чтобы все стало как прежде — чтобы звуки я только слышала, запахи только обоняла, вкус только чувствовала, образы только видела, а прикосновения только ощущала. Сделай так, чтобы я опять могла отличать то, что есть, от того, чего не может быть.
И как тогда, школьницей, она зажгла свечу. На этот раз за себя.
Небо было молочно-серым, почти прозрачным. Казалось, вот-вот проглянет солнце. Завязав рукава куртки на талии, Соня быстрым шагом шла по уходящей вниз полевой дороге. Она совершила длинную пешеходную прогулку. Благодаря этой прогулке — а может, молитве перед алтарем Девы Марии — ее подавленность исчезла без следа, уступив место чувству легкости, почти веселья. Она утешала себя тем, что эти странные состояния становились все реже. Пусть ярче, но все же реже. В один прекрасный день они совсем прекратятся. А если нет, то она будет рассматривать их как своеобразное благоприобретение. Кто может похвастаться тем, что осязает запах бергамота и видит звуки колокола?
Там, где дорога переходила в деревенскую улицу, стоял джип с прицепом-цистерной, украшенным двумя стикерами: конопляный лист в цветах расты с надписью «Позитивная вибрация» и черно-белая корова со слоганом «Молоко укрепляет кости». Сидевший за рулем мужчина в зеркально-красных солнцезащитных очках делал вид, что вовсе не наблюдает за ней.
На рекламном щите перед лавкой «Колониальные товары Бруин» было написано: «Домашнее клубничное варенье!» Соня вошла в магазин. Открывшаяся дверь задела висевшие над входом колокольцы. За прилавком сидела худощавая пожилая женщина. Увидев Соню, она встала.
— Добрый день! — произнесла она высоким, чрезмерно приветливым голосом. — Похоже, сегодня наконец хоть на пару часов наступит лето. Чем могу быть вам полезна?
— Пачку сигарет, пожалуйста.
— С удовольствием. А каких сигарет?
— Не имеет значения. Я все равно их не курю.
— И вы не знаете, какие сигареты курит тот, для кого вы их покупаете?
— Я покупаю их для себя.
— Но вы же не курите?
— Не курю.
— Зачем же вы покупаете сигареты? — изумленно спросила хозяйка.
— Чтобы не курить не только потому, что у меня нет сигарет.
Хозяйка улыбнулась вымученной улыбкой.
— Ну что ж, можно и так…
У почты ей встретился господин Казутт. У него, несмотря на улыбку, были такие грустные глаза, что Соня остановилась. И когда он, приняв всерьез ее вопрос: «Как поживаете?», ответил: «Плохо», она пригласила его «пропустить по стаканчику» в «Горном козле».
Ресторан был пуст. Нина сидела с газетой за одним из столиков. Она поздоровалась с гостями, прошла за стойку и сделала музыку тише.
Соня хотела заказать что-нибудь спиртное, но господин Казутт выбрал кофе.
— Напиток ночных портье, — пояснил он.
Соня попросила «что-нибудь из вашего потрясающего чайного ассортимента». И весело прибавила:
— Неважно что, главное — чтобы без бергамота.
— Мне дали последний шанс, — сообщил Казутт, когда принесли чай и кофе. — «Последний шанс»! И от кого мне приходится это слышать? От этой девчонки! Вы знаете, сколько лет я отбарабанил в гостиничном бизнесе?
Соня не знала, сколько лет он отбарабанил в гостиничном бизнесе.
— Сорок восемь лет! Сорок восемь летних и сорок восемь зимних сезонов, да еще столько же осенне-весенних! Получается сто девяносто два сезона. — Он сделал паузу, чтобы Соня как следует прочувствовала это число. — Почти двести сезонов. А теперь какая-то юная избалованная дилетантка — в свой первый сезон! — дает мне последний шанс! Вы бы на моем месте такое стерпели?
— А вы уже стерпели? — спросила Соня.
— А что мне оставалось делать? — растерянно пожал плечами Казутт.
— Мне казалось, ночные портье нужны в любом отеле.
— Да, но не те, которым через два года на пенсию.
Соня подула на чай.
— Кислоту в кадку с фикусом могли налить и днем. И мне действительно позвонили и сказали, чтобы я в двенадцать подменил Кайзер. Я же не сошел с ума. — Он осторожно сделал глоток кофе. — «Последний шанс»!
— Она что, так и сказала? «Даю вам последний шанс»?
— Она сказала: «Давайте попробуем продолжить наше сотрудничество». Это то же самое.
— Ничего подобного. Это гораздо более позитивная формулировка. И дружелюбная.
— Вы думаете?
— Конечно. «Давайте попробуем продолжить наше сотрудничество» — это обещание. Это больше похоже на Барбару Петерс. Она очень приятный человек.
— Приятный? Для этого она слишком красива.
— А что, красивые люди не могут быть приятными?
— Очень красивые — нет. Просто красивые — могут. Как вы, например.
— Спасибо.
— Людям, которые так же красивы, как наша начальница, не нужно быть приятными, чтобы окружающие тоже были по отношению к ним приятными. Поэтому они в принципе не могут этому научиться. Поверьте мне. Я повидал на своем веку немало красивых людей. Благодаря своей работе.
— Со мной она всегда очень любезна.
— Она притворяется любезной. Когда вам будет столько же лет, сколько мне, вы увидите разницу.
Если Барбара Петерс и в самом деле только притворялась любезной, то в тот вечер у нее это получалось особенно хорошо. Соня зашла к ней в кабинет, чтобы извиниться за свое отсутствие после обеда.
— Ничего страшного! — рассмеялась ее начальница. — На вашем участке работы мы пока не испытываем острой нехватки кадров.
Ее кабинет был единственным помещением в старом здании, обставленным дизайнерской мебелью. Стены, окрашенные в матовый, пастельный бирюзовый цвет, обновленный и начищенный воском старинный паркет, фотографии Дианы Арбус, Ли Фридлендер, Ричарда Аведона и других знаменитых американских фотографов.
На черной крышке письменного стола из стальной трубы а-ля Брейер[15] стоял плоский жидкокристаллический монитор с беспроводной мышкой и клавиатурой.
Соня почувствовала назойливое желание хоть краем глаза взглянуть на монитор, чтобы проверить достоверность слухов о том, что Барбара Петерс тайно играет у себя в кабинете в «Симсов».
— Как вы себя чувствуете?
— Чувствую себя застоявшейся лошадью, — ответила Соня.
Барбара Петерс рассмеялась.
— Это ведь лучше, чем быть загнанной лошадью?
— Я предпочла бы что-нибудь среднее между тем и другим. Как вы думаете, это возможно в обозримом будущем?
Начальница пожала плечами.
— Конечно, загруженность отеля оставляет желать лучшего. Похоже, нам предстоит спокойное лето. А если погода не улучшится, то даже очень спокойное. Но зато мы все можем потихоньку, без спешки войти в форму, вработаться.
— Для зимнего сезона?
— Для летнего. В следующем году. На зиму мы закрываемся. Как зимний курорт Валь-Гриш совсем не котируется. К тому же я ненавижу холод. А вы хотели поработать и зимой?
— Нет, просто хотела узнать, продержусь ли я здесь до конца сезона.
— А почему нет?
Барбара Петерс, казалось, была искренне удивлена.
— Я имею в виду свою рентабельность.
— Ах, вот вы о чем. Нет, нет, в первый год вопрос рентабельности не самый острый вопрос.
Это было то, что интересовало всех.
— Для кого?
— Для меня. Кстати, у вас нет желания выпить коктейль? Скажем, в половине седьмого в баре? Будет сюрприз.
— Я люблю и то и другое, — ответила Соня. — И коктейли, и сюрпризы.
Сюрпризом был бар-пианист. Не такой, какими Соня привыкла видеть их в своей прежней жизни, — те были, как правило, пожилыми мужчинами с усталыми глазами и желтыми от никотина пальцами. А этому было не больше тридцати пяти. Пятидневная борода и такая же щетина на голове. Новые костюм и рубашка, слишком большой и слишком свободно завязанный узел галстука.
Он играл «Неге we go again». С ленцой и элегантной небрежностью. Он не пытался ни с кем встретиться глазами, как другие бар-пианисты. Казалось, будто он играет для себя. Будто пробует какую-то мелодию, забавляясь и удивляясь тому, что у него это получается.
В баре никого не было, кроме бармена Ванни и гостя, которого Соня до этого в отеле не видела. Он был похож на индийского государственного деятеля — густые седые волосы, расчесанные на пробор и смазанные гелем, вялые черты лица, серо-оливковая кожа, чуть более темные губы и круги под глазами, черные с проседью кустистые брови над очками без оправы.
Гость сидел у стойки, подперев левой рукой подбородок, и слушал музыку. Когда вошла Соня, он посмотрел на нее оценивающим взглядом, кивнул ей, и глаза его вновь устремились куда-то внутрь, следуя звукам рояля.