Салла Симукка - Белый, как снег
Наконец Белоснежка опустила голову на подушку и представила, как к ней приходит сон. Но он не пришел.
Taivaan tähdet, valkoisina
Loistivat meille
Kuin meitä katsellen[27].
Случайная шутка Иржи о сне в одной кровати заставила вспомнить, что она никогда больше не сможет ни в кого влюбиться, ведь она еще так горячо любит Огонька. Так она его любила. Поэтому тоска и не отпускала. Не ослабляла хватку. Сможет ли она когда-нибудь еще флиртовать? Сможет ли хотя бы подумать о том, чтобы довериться кому-то, подпустить к себе кого-то, полностью, до самой кожи?
Она не знала…
Звездной августовской ночью они сидели на деревянной лавке возле башни Таммела, и все было хорошо. Белоснежка гладила пальцами татуировку созвездия на затылке Огонька и искала ту же картинку на небе. Когда она отыскала ее, к ней пришли спокойствие, уверенность и радость.
– Я люблю тебя, – сказала Белоснежка.
Слова были простыми и естественными. Так легко, хотя их содержание тяжелее всего, что она когда-либо говорила.
– И я тебя, – ответил Огонек так же естественно.
Небо над ними было темным и полным звезд. И каждая сейчас светила именно им.
Vielä paljon olisin ollut,
Sulle paljon, paljon enemmän[28].
19 июня
Воскресенье
16
…Холодная вода реки обняла женщину. Она потянет ее ко дну. Она раскачает женщину, как жадный любовник. Она поцелует ее в губы, в ноздри, наполнит легкие и вытолкает оттуда воздух…
В своей жизни Белоснежка успела столкнуться с большим количеством забавных слов, но «фуникулер» все же одно из самых смешных. Фуникулер. Фуникулер. Фуникулер. Ей хотелось повторять это слово вслух, пока двигался вагончик. А вот «канатная дорога» не звучит так приятно, хотя речь идет об одном и том же – о железной дороге на тросе, которая используется на крутых подъемах. Белоснежка гадала, стоит ли забираться на Петршин пешком, но утром она спросила мнения Иржи, и он сказал, что лучше воспользоваться фуникулером, если это возможно. Кроме того, непонятно почему, на него еще не повысили цену как на туристический объект, поэтому заплатить за него можно, как за проезд на общественном транспорте.
Утром Белоснежка и Иржи решили следующее: журналист продолжит свое исследование, а его гостья из Финляндии попытается расспросить Зеленку и выяснить, какие планы могут быть у общины. Вечером они снова встретятся у Иржи и обменяются сведениями. Он убежденно придерживался того мнения, что для Белоснежки безопасно останавливаться только у него. Девушка это вполне допускала.
Сейчас она смотрела на зеленые склоны холма, а фуникулер медленно и ровно поднимался все выше и выше. Глаза ее жадно всматривались в окрестный пейзаж, который был совсем не таким, как в Финляндии. Долины, холмы, склоны, лестницы, крыши… Сердце билось от такого разнообразия. Бо́льшая часть пассажиров – туристы, которые иногда подскакивали и восторженно вскрикивали. Некоторые – явно местные – сидели мрачно, как финны в автобусе в ноябре. Белоснежка уже успела понять, что пражане отнюдь не болтливые и шумные весельчаки. Это ей подходило. Кассирша не улыбнулась – вот и ладненько, не нужно скалиться в ответ.
Дело – делом, улыбка – улыбкой.
Не было еще даже десяти, а температура уже беспощадно поднималась. Однако на холме дул приятный ветерок, который залетал в открытые окна фуникулера. Белоснежке на секунду показалось, что она делает именно то, зачем и приехала в Прагу. Как будто она одинокая туристка, которую никто не знает и которая никого не знает. В своем ритме, в своих мыслях. Захотелось забыть, что она едет на встречу с Зеленкой.
Напротив сидел отец с двумя дочерями. Девочкам было на вид три и пять лет, и они определенно были сестры. Обе с косичками. У младшей они закручены двумя смешными рогаликами вокруг ушей, у старшей подняты вверх короной. Как у Зеленки. Девочки сидят так, что левое колено младшей и правое старшей слились между собой. У младшей на коленке пластырь Hallo kitty.
Белоснежка вдруг вспомнила, как мягкие и немного неуклюжие, но нежные руки приклеивали ей на колено пластырь с Микки-Маусом. Голос, который шептал: «Старшая сестра подует, и все пройдет». А затем сильное дуновение, и на колено падают две капельки слюны. Белоснежке смешно…
Нет, неправильная картинка. Кто-то точно пытался наклеить пластырь. Подруга постарше или кузина. Но не старшая сестра. Тогда Белоснежка и Зеленка еще не встретились. Видимо, наблюдение за девочками вызвало в памяти Белоснежки какое-то детское воспоминание, а мысли добавили туда то, чего не было и в помине. Человеческое мышление так и работает. Именно так люди манипулируют несуществующими воспоминаниями. Некоторые помнят радости и горести из детства, которых на самом деле не было.
Еще более навязчивая картинка всплыла в памяти Белоснежки. Кошмар, который больше всего на свете не хотелось видеть. Как она наклеила пластырь, но крови было так много, что пластырь стал мокрым и красным… Слишком много крови… Почему боль не уходит, когда приклеивают пластырь?..
Фуникулер ударился о землю. Тряска выбила из головы Белоснежки все лишнее, пугающее. Но в тот же момент в ее памяти всплыло кое-что еще – и это не могло быть фантазией…
Лица мамы и папы парят где-то вверху, вероятно, над ее кроватью. Белоснежка лежит в кровати, и ей кажется, что она тяжелая, как слон, спрессованный в мячик. Кажется, так ей тогда и казалось. Тяжелый мячик, контуры неразличимы. Лица мамы и папы серые, утомленные и грустные.
– Твоя старшая сестра… – говорят они.
Каждый по отдельности и оба сразу. По какой-то причине они больше ничего не сказали…
Люди стали проталкиваться мимо Белоснежки из вагончика. Она тоже заставила свои ноги двигаться, хотя на нее давили воспоминания. Все они – сущая правда, она вдруг отчетливо это поняла.
У нее была старшая сестра.
Изображенное на бумаге родовое древо выглядело так, как будто кто-то проредил его ветви пилой.
– Ты никого больше не знаешь? – спросила Белоснежка.
Зеленка замотала головой.
На родовом древе были Зеленка, ее мама Хана Гавлова, ее родители Мария Гавлова и Франц Гавел, брат Франца Клаус Гавел и их сын Адам.
– Адам – самый главный в вашей семье? – уточнила Белоснежка.
Она чуть не сказала «в вашей общине», но это бы заставило Зеленку насторожиться.
– Адам – это… – Она задумалась. – Он Отец. Мы все называем его Отцом, даже его родители, потому что он заботится о нас, как отец. И мне он как отец, которого у меня никогда не было.
– Сколько ему лет?
– Не знаю. Лет шестьдесят. А что? – удивилась Зеленка.
Белоснежка ничего не ответила, лишь пожала плечами. Ей захотелось расспросить об Адаме побольше, но по дерганым движениям и напряженному голосу Зеленки она ощутила, что беседа уже подошла к той грани, когда та может прервать ее в любой момент.
Они сидели на вершине холма и смотрели на стада туристов, которые восхищались башней на макушке Петршина. Своим внешним видом она напоминала более известную свою сестричку, Эйфелеву башню, но была меньше и в какой-то мере красивее.
Иногда Белоснежка поглядывала на тонкие пальцы Зеленки. Могли ли эти пальцы наклеивать на ее коленку пластырь? Что, если они встречались, а Зеленка этого не помнит? Или если она врет, что узнала ее по фото? Но почему? Это ни разу не разумно.
Белоснежка думала, что они сейчас сидят так близко, настолько рядом, что их колени могли бы соприкоснуться; и в то же время их разделяет стена тайн. Белоснежка ничего не рассказала ей ни об Иржи и его рассказе, ни о наемном убийце, поскольку допускала, что Зеленка может скрывать нечто невероятное.
Жила-была девочка, которая хранила тайну.
Жили-были две девочки, и обе хранили тайны, которыми они не делились друг с другом.
Одна семья, одна кровь, одни тайны… Белоснежка чуть не усмехнулась вслух.
– Разве твоя мама никогда не рассказывала тебе об Адаме? – спросила Белоснежка.
– Нет. Я же уже это говорила. Никогда не встречала никого из своих родственников. Мамины родители умерли еще до моего рождения. Я даже не слышала о том, что у дедушки был брат и что у него был сын. Не понимаю, почему мама никогда о них не говорила. Она же жила с ними.
Белоснежка вздрогнула.
– Твоя мама жила в этой семье? До твоего рождения?
– Да. Но потом ушла. Не могу объяснить это ничем, кроме как тем, что ею овладела тьма. Иначе зачем ей уходить от таких добрых людей?
Зеленка смотрела своими огромными глазами на Белоснежку, словно ее взгляд был ответом. Белоснежку трясло от страха. Если мама Зеленки ушла из секты и порвала с ней все связи, на это должны были быть серьезные причины. А потом, после ее смерти, они пришли и взяли ее дочку, словно сорвали спелое яблочко с ветки.
