Кэти Сьюэлл - Западня
По обе стороны пирса располагались крытые лавочки — маленькие кабинки, нависавшие над водой. Здесь влюбленные парочки могли укрыться от ветра. Сегодня парочек не было; вечер был не очень романтичным. Однако сиденья были сухими, и он уселся на одно из них, периодически отхлебывая из бутылки и наблюдая, как на спокойной глади залива слегка покачиваются танкеры. Вода постепенно отступала в море, обнажая грязно-коричневую тину под пирсом.
Давид поплотнее запахнул куртку. Он думал о своей работе. Вся эта ситуация с опровержением предполагаемого отцовства оказала ему одну услугу: ушла общая инертность, медлительность, которая постепенно вкрадывалась в его жизнь. Казалось, он смиренно будет делать то, что и остальные доктора: добросовестно выполнять свои обязанности, копить деньги, выплачивать залог за дом и ждать пенсии. А потом жизнь пойдет всерьез, как длинная игра в чертов гольф. Именно тогда у большинства случаются инфаркты и они умирают. Он все это знал — ведь так и произошло с его отцом. Его собственный маленький бунт против этого привычного курса, например отказ от машины и частной практики, не давал почувствовать себя героем. Может, когда будут готовы результаты анализа ДНК, все изменится. Жизнь начнется сначала, да и брак тоже.
Было уже темно, но это его не беспокоило. Тучи немного разошлись, и огоньки «Уэстон-Супер-Маре» слабо мерцали. Когда-то он обещал себе, что проедется на этом старом колесном пароходике, но так и не случилось. Давид опрокинул бутылку и выпил остатки виски. Алкоголь впитался в кровь и оставил горячее ощущение опасности. Он встал, сунул бутылку в мусорник и пошел назад. Рыбаки по-прежнему сидели не шелохнувшись.
Пивная на эспланаде была открыта. Ему хотелось отлить, а еще пропустить пинту пива с пакетиком орешков. В доме ничего съестного не было: холодильник пустой, не считая разных бутылочек с витаминами и китайскими снадобьями, которые, по идее, должны были способствовать зачатию.
Через два часа он вернулся к своему мотоциклу, чувствуя себя прекрасно. Здорово, когда есть время побыть одному и подумать. Когда все это смехотворное дело закончится, он будет жить по-другому: смахнет пыль со своей гитары, может, даже займется чертовой рыбалкой, чтобы медитировать в одиночестве. Снова начнет бегать, и зад станет твердым, как камень. Вышвырнет телик и прочитает наконец все те книги, которые покупает, но не находит на них времени…
Он слегка покачнулся, когда заводил мотоцикл, и в голове мелькнула мысль: разумно ли садиться за руль в таком состоянии? Но, черт побери, сейчас, должно быть, уже десятый час или даже десять. Движение стало поменьше. А он — такой супер-пупер, у него даже нет ни одной отметки в правах!
Ура! Мотоцикл завелся с первого раза. Давид нежно похлопал его по топливному баку. Молодец, старичок! Выехав со стоянки, он двинулся вверх по холму, мимо скал, вздымающихся у берега, по дороге с односторонним движением, ведущей в город. Он не заметил знака у Вестбурнского шоссе, предписывающего уступить дорогу транспорту. Он ехал аккуратно, но был абсолютно пьян. Зеленая «вольво» врезалась в него по касательной на скорости тридцать миль в час.
* * *Давиду показалось, что где-то далеко он увидел свет. Распадаясь на фрагменты, он рассыпался на сетчатке глаз, как крошечные капельки ртути. Эти капельки прыгали и дрожали так, что глазам было невыносимо больно. Давид решил закрыть глаза, но оказалось, что они и так закрыты. Чтобы избавиться от мучительного света, он повернул голову, неожиданно большую и тяжелую, как свинцовый шар, а когда пошевелил ею, его накрыла волна пульсирующей боли.
Он прислушался к ощущениям в остальных частях тела. Тяжелые, окоченевшие привески — это руки и ноги. Давид слегка приоткрыл глаза. В нескольких сантиметрах от лица он увидел металлические трубки на зеленом фоне. Где-то он их уже видел, и это его приободрило. Он позволил себе вернуться в темные объятия глубокого сна.
Боль пронзила запястье, и он посмотрел вниз. Его укусила лисица. Она все еще была там, сосредоточенно смотрела на него зелеными глазами. Беспокойно ерзая туда-сюда, она вдруг взвизгнула. Странный звук, будто предупреждение о чем-то. Она повернулась и бросилась бежать по голой заснеженной земле. Он хотел побежать следом, даже крикнул, чтобы она его подождала. Попытался двинуться вперед, но ноги были тяжелыми и негнущимися, как бревна. Его затошнило от усилий, и это заставило открыть глаза. Он находился в какой-то комнате. Попытался сесть, но тело не слушалось. В голове безжалостно стучало, и он медленно опустил ее назад на подушку. Где-то вдалеке раздавался пронзительный звук, похожий на сирену. Давид поднес руку вверх и обнаружил, что рот чем-то закрыт. Он ощупал голову. Лоб какой-то вздутый, чужой, будто на нем шляпа. Давид постепенно приходил в сознание и наконец полностью очнулся. Он находился в больничной палате, а голова была забинтована. Теперь он нащупал края повязки. Сел — резкое движение вызвало сильную тошноту, и он огляделся по сторонам в отчаянных поисках какой-нибудь посудины… На столике возле кровати стоял какой-то алюминиевый горшок. Когда его вырвало, голова, казалось, треснула, как спелый арбуз при ударе о цементный пол. Подошла медсестра, легонько опустила его голову на подушку.
— Мистер Вудрафф, вы в отделении неотложной помощи. Не беспокойтесь, с вами все в порядке. Вы попали в аварию на своем мотоцикле.
— Когда?
— Несколько часов назад. Небольшое сотрясение и несколько ссадин.
— Что случилось? Кто-нибудь еще пострадал?
— С водителем машины все в порядке, а вот вы — просто счастливчик. Ничего серьезного, всего несколько царапин и синяков. А ваш мотоцикл… он разбился вдребезги.
— О черт, нет! — зарычал Давид, и в голове снова застучало.
— Мы сканировали голову. Все в порядке, небольшое сотрясение.
— Я ничего не помню!
— Ничего страшного. Вам ввели… снотворное. Вы были в полном сознании, когда вас привезла «скорая». — Она усмехнулась, протирая его лицо влажной салфеткой. — Вы тут устроили небольшой скандал. — Она сделала паузу. — Но в конце концов все же дали согласие сдать кровь на анализ.
— Что значит — дал согласие?
— Полиции.
— Полиции? Что я?..
— Доктор Абдулла скоро подойдет к вам, — быстро произнесла сестра. — Не беспокойтесь об этом сейчас. Просто считайте, что вам повезло, мистер Вудрафф.
Давид отбросил все мысли и снова провалился в глубокий сон. Он чувствовал, как кто-то проверял его пульс. Слышал, что кто-то говорил о нем, называл его имя, но он слишком устал, чтобы слушать. Несомненно, ему что-то вкололи. Беспощадная боль в голове исчезла. Ему казалось, он скользит куда-то назад, в прошлое. Он поставил подпись в какой-то книге, потом поцеловал Изабель. Странная женщина, одетая в халат в мелких цветочках, с оборками, распоряжалась на их свадьбе. Когда она вышла через тяжелую дубовую дверь, подул сильный сквозняк. Изабель повернулась к нему: «Ты уверен, что хочешь этого?» Конечно, он хотел — он ведь любит ее. Она — сама стабильность, на нее можно положиться при любых невзгодах.
Он оглядел свою одежду. Это было какое-то рванье, вроде выброшенного кем-то пальто; вывернув карманы наизнанку, он чертыхнулся. Он что-то оставил в Канаде. Он по кому-то скучал. Какая-то частица его души осталась там, с ней. Она была мягкая и красивая, и так далеко! Он никогда не сможет вернуться к ней. Он посмотрел на женщину рядом с собой. Ее звали Изабель, а у той было другое, странное имя. Давид крепко стиснул зубы, чтобы не заплакать, и повернулся на бок, натягивая тонкую простыню на лицо. Раздался стук в дверь. Стучали снова и снова. Вошла Шейла и спросила, не сделает ли он ей аборт… прямо сейчас.
Он медленно покачал головой, так, чтобы не было больно. Аборт? Здесь?
— Я неважно себя чувствую, — сказал он, пытаясь быть убедительным. — Почему бы тебе не слетать в Йеллоунайф? Ты вернешься через денек-другой. Никто не узнает.
— Ой, да ладно, столько мороки из-за такой мелочи? Кроме того, мой бойфренд не знает о беременности. Он заподозрит неладное, если я вдруг уеду. — Она подошла к нему и села на кровать. Она была не в больничной форме, а в очень короткой зеленой замшевой юбке, и хотя он старался не смотреть, все-таки заметил между ног завитки рыжих волос на лобке.
— Что ты имеешь в виду, говоря «он заподозрит неладное»? — спросил он, зная, что все это как-то касается его.
Она помолчала.
— Слушай, ребенок… — она наклонилась и накрыла его руку своей, — ребенок не от него.
— В самом деле? — Давид убрал руку и спрятал ее под одеяло.
Она выпрямилась и печально посмотрела на него.
— Ты ведь не знаком с ним, да? Скажем так, если он узнает… он сделает отбивную из каждого, кто со мной знаком. Включая тебя. Именно тебя. И ты сам знаешь почему, правда? Помнишь, что ты со мной сделал?
