Леонид Бершидский - Дьявольские трели, или Испытание Страдивари
— Легко сказать, найти Боба… Он ни на звонки не отвечает, ни на письма. Был Боб — и весь вышел.
— Я собираюсь его найти, — говорит Иван. — Только для этого мне надо понять, как он пропал.
— Ты из ментовки, что ли? — Чернецов ставит бутылку на пол, словно в ней может быть какой-нибудь полицейский яд.
— Нет. Я работаю на американскую страховую компанию.
— Ни фига не понимаю.
— Это длинная история.
— Длинную не надо, — машет рукой альтист. — К длинной я не готов.
— Если коротко, я хочу знать, что случилось с Ивановым. Почему он пропал.
— Мы тоже голову ломали, но так и не поняли. Этот гондон Иноземцев чего-то недоговаривает. Знаешь Иноземцева?
— Вчера познакомились.
— Гондон.
Штарк чувствует, что разговору недостает содержательности.
— Иноземцев сказал мне, что вы были в клубе после концерта, Боб играл там на скрипке, а потом ушел.
— Играл — не то слово. Он так играл, что… Анечка даже расплакалась. Знаешь Анечку Ли?
Вот как, оказывается, звали женщину, которая была с музыкантами в клубе, думает Иван.
— Не знаю. У тебя есть ее телефон? Я хочу поговорить со всеми, кто там был.
— Анечкин телефон только у спонсора есть. Это спонсорская Анечка, — качает головой Чернецов под хихиканье Ксю.
— Спонсор — это Константинов? Из «Госпромбанка»?
— Угу. Он везде таскал ее с собой.
— Это она в клубе попросила Боба сыграть?
— Да. А он не хотел. Чуть ее не послал. Но Константинов сказал выполнять, он и пошел на сцену.
— А потом сразу ушел, да?
— Принял стакан и ушел. Потом Анечка ушла, потом мы тоже скоро. Устали после концерта.
Штарк понимает, что все вполне могло быть так, как предположила Софья. Иванов сыграл для этой Анечки, да так, что она прослезилась. И ушла она вскоре после него. К нему? Спонсорская Анечка…
— А сам ты чего пиво не пьешь? — спрашивает Чернецов.
— Так… не пью я по утрам, — пожимает плечами Иван.
— А я пью — утром, днем и ночью тоже пью. Мы с Ксю все время пьем. — Альтист обнимает подружку, присевшую на подлокотник кресла.
— Зачем? — спрашивает Штарк.
— А фигли нам, кабанам?
Ивану уже очевидно, что большего он вряд ли добьется. Может быть, Дорфман уже проснулся. Так что он поднимается, слегка кланяется развратной Ксю, у которой совсем сползло махровое полотенце, и машет рукой Чернецову.
— Я позвоню еще, если узнаю что-нибудь.
— Давай. Я тут буду.
У Дорфмана в час репетиция в Доме музыки на Красных холмах, так что он готов встретиться там минут через сорок.
— Вы с кем уже говорили? — спрашивает Штарка виолончелист.
— С Иноземцевым и Чернецовым.
— Н-да.
— Простите?
— Тогда вы вообще ни черта не поняли.
— Пожалуй, не понял, — легко соглашается Иван. — Может, вы мне что-нибудь проясните.
— Это я могу.
Впрочем, Иван слышит в тоне Дорфмана насмешку.
На скамейке перед Домом музыки музыкант сладко потягивается, подставляя пухлые щеки солнышку. Этот точно не пил всю ночь, думает Штарк, просто поспать любит, вот и не ответил на звонок.
— Объясните первым делом, в чем ваш интерес? — спрашивает виолончелист.
Штарк даже не знает, что ему больше нравится: похмельный ступор Чернецова или вот такое хитрое — евреистое, мелькает у него неизбежная мысль — любопытство. Но и в этот раз, не видя никакого смысла врать, коротко излагает суть дела. И снова достает фотографии.
— Похоже на скрипку Боба, но на самом-то деле только он может точно сказать, — говорит Дорфман, рассмотрев распечатки.
— Да, поэтому мне важно найти Боба, — кивает Штарк и добавляет, чтобы придать своему статусу немного официальности: — Дело вообще довольно важное для нас, «Мидвестерн мьючуал» — крупный клиент.
— Сколько бы вы заплатили за информацию о Бобе?
Тьфу, надо было молчать про крупного клиента!
— Об этом мне надо советоваться с партнером. Ну, и все зависит от того, какая информация.
— У меня никакой нет, — честно признается Дорфман. — Но Боб может выйти на связь, когда ему надоест прятаться. Мы же его искали с Чернецовым, пока Вовка не запил. На работу Боб никуда не устроился, ни в один оркестр, на что он живет — черт его знает. Не в переходе же играет на китайской скрипке за сто баксов. Хотя всякое может быть.
— Почему всякое?
— Боб непростой. Тихий, но черти в нем водятся будь здоров. Я до сих пор забыть не могу, как он в клубе выступил. Никогда такой игры не слышал, разве что в записи, от какого-нибудь Перельмана.
— Вы же хорошо его знали, играли вместе; то есть тогда, в клубе, он показал что-то особенное?
— Играли вместе — да, и выпивали вместе, но чтоб я хорошо его знал — сказать не могу. А что показал особенное — это мягко говоря. Аж искры летели.
— Михаил, а скажите, много там было народу? В клубе?
— Нет. Сидели компании по углам. Двое каких-то с сигарами, я помню, в шахматы играли. Какие-то иностранцы в пиджаках коньяк пили; один крикнул «браво», когда Боб доиграл.
— Как вы думаете, из тех, кто слышал Боба, мог кто-нибудь украсть у него скрипку? Или отнять?
Дорфман ненадолго задумался.
— Теоретически — да. Вообще, в «Реставрации» публика не такая, там дорого и много своих… ну, знакомых хозяина. Но черт его знает. Это же Москва.
— Вы не москвич?
— Я из Новосибирска. Боб у нас был москвич. Чернецов из Ростова, Иноземцев… Пес его знает, откуда он.
— Мне Чернецов сказал, что когда Боб доиграл, то одна женщина плакала. Которая с вами была. Анечка.
— Да. Это девушка банкира, Константинова. Он наш спонсор был. Она же и попросила Боба сыграть.
— А правда, что она почти сразу за Бобом ушла оттуда? Из клуба?
Дорфман некоторое время смотрит на Ивана ничего не выражающими глазами, затем медленно переставляет футляр с виолончелью к дальнему концу скамейки, поднимается и вдруг резко хватает Штарка за грудки.
— Я так и думал, что тебя Константинов прислал. Мьючуал-фуючуал… Какого хрена вам еще надо? Сам пусть разбирается со своей личной жизнью. А квартета нет больше, каждый крутится как умеет, — оставьте нас в покое, понял?
От неожиданности Штарк на секунду перестает соображать — еще и очки свалились у него с носа, — а потом рефлекторно наклоняет голову и бьет Дорфмана лбом в переносицу. Откуда у него такие рефлексы, он будет раздумывать еще долго: Иван не дрался со школы и убедил себя, что никогда не будет. Насилие всегда претило ему.
Размазывая по лицу кровь левым рукавом, Дорфман замахивается правой: кулак у него нешуточный. Но Иван выставляет вперед длинную руку и слегка отклоняется в сторону, так что ослепший от слез виолончелист промахивается.
— Да погоди ты! Не присылал меня Константинов! Я с ним только сегодня встречаюсь в первый раз, в два часа! Задам ему те же вопросы!
Говоря это, Штарк извлекает из кармана пиджака пачку бумажных салфеток, оставшуюся от недавней простуды, и протягивает Дорфману, а сам наклоняется за очками. Слава богу, целы.
Виолончелист, явно парень отходчивый, садится, берет салфетку и продолжает размазывать кровь уже ею.
— Дайте я вам помогу, — с состраданием говорит ему Штарк.
Вместе им удается наконец превратить Дорфмана из персонажа дешевого ужастика в виолончелиста, у которого через четверть часа репетиция. Нос у музыканта, однако, распухает на глазах.
— Ну почему вы решили, что я от Константинова?
— Потому что он уже присылал людей. Из службы безопасности, — уже спокойно отвечает Дорфман. — Очень Анечкой интересовались. Я так понял, она тоже исчезла.
Ну и дела, думает Штарк. Нужно будет хорошенько поразмыслить по дороге, как говорить с Константиновым.
— Михаил, вы простите меня за… ну, за ваш нос. Просто вы так неожиданно меня схватили, и я…
— Да ладно, говно вопрос, — ворчит Дорфман, подбирая виолончель. — Я думал, ты еще один из этих. А я шлю «Госпромбанк» к едрене матери. Играю в оркестре, никого не трогаю… Найдешь Боба, скажи мне, ладно? Может, Вовка бухать перестанет, замутим что-нибудь опять.
— Скажу, — обещает Штарк.
У него чуть больше часа до встречи в «Госпромбанке», на Чистых прудах. Так что еще некоторое время он сидит на скамейке, смотрит на замерший в пробке кусочек Садового кольца и, вместо того чтобы обдумывать предстоящий разговор с Константиновым, корит себя за давешний удар головой. «Совсем я отвык от людей, — думает он. — Никуда не годится, пора заняться каким-нибудь делом. Может, даже из вот этого что-то получится. Почему бы и нет». Один товарищ Штарка по финансовому институту работает же в фирме «Кролл», занимается экономическими расследованиями — никакой он не оперативник, такой же аналитик, как Иван, но, видимо, душа лежала к такой работе, не забыл читанные в детстве книжки. А сам Штарк до сих пор не уверен, что способен что-то расследовать, кого-то ловить, — сегодня вот ударил человека по лицу, а завтра что? Застрелит какого-нибудь жулика?
