Жан-Кристоф Гранже - Пурпурные реки
— Чего тут надо этой крысе?
— Я забуду, что ты назвал меня крысой, приятель. Давай потолкуем?
Скин надвигался на Карима, мотая головой. Он был выше и шире полицейского. Молодой араб вспомнил о своих косах: в случае драки они давали противнику идеальную возможность для захвата. А скин был уже совсем рядом. Его растопыренные пальцы напоминали железные клещи. Но Карим не отступал ни на миллиметр. Краем глаза он заметил, что остальные, справа, подбираются к его оружию.
— Ну, ты, арабская свинья, чего тебе…
Молниеносный выпад головой — и полицейский раздробил главарю нос. Парень схватился за лицо. Карим сделал полный разворот и ударом каблука в горло отшвырнул от себя хулигана метра на два; тот взлетел в воздух и шлепнулся на пол, вопя от боли.
Один из скинов схватил пистолет Карима и нажал на курок. Но выстрела не последовало. Только легкий щелчок. Он попытался вогнать пулю в ствол, но обойма была пуста. Карим выхватил из-за спины «беретту» и направил ее на бритоголовых. Припечатав поверженного вожака ногой к полу, он взревел:
— Вы что думали, я оставлю заряженную пушку гребаным психам вроде вас?
Скины окаменели. Вожак на полу с трудом прохрипел:
— Ладно, твоя взяла… Давай в открытую…
Карим пнул его в пах. Парень завопил не своим голосом. Сыщик нагнулся и скрутил ему ухо так, что треснули хрящи.
— В открытую, значит? С такими вонючими гнидами? — И он разразился нервным хохотом. — Ну, насмешил… Эй, вы, сучьи дети, к стенке! Руки за головы! Девки тоже!
И он выстрелил в неоновые трубки на потолке. Яркая голубоватая вспышка озарила помещение, лампы рухнули наземь и с грохотом взорвались. Скины в панике заметались по ангару, жалкие, теперь совсем не страшные. Карим заорал, не жалея голосовых связок:
— Всем вывернуть карманы! Кто дернется, разнесу колени к чертовой матери!
Он видел происходящее сквозь багровые волны тумана, застлавшего глаза. Ткнув пистолетом в ребра вожака, он спросил чуть тише:
— Чем ширяетесь?
Тот все еще плевался кровью:
— Че…чего?
Карим прижал пистолет посильнее.
— Я спрашиваю, какие у вас дурики?
— Амфет… таблетки… и еще клей…
— Какой клей?
— «Ди…Диссопластин».
— Где он?
— В мешке для мусора… там, возле холодильника.
Карим попятился, не сводя глаз ни с раненого вожака, ни с остальных, стоявших к нему спиной, и держа их на мушке. Левой рукой он опрокинул мешок, и оттуда высыпались тысячи ампул, таблетки и тюбики с «Диссопластином». Подобрав тюбики, он пересек ангар и выдавил весь клей на пол рядом со скинами. Попутно он пинал их в икры, в спины и отшвыривал подальше брошенные ножи.
— А теперь повернитесь и слушайте меня, парни! Сейчас вы сделаете легкую зарядку: будете отжиматься на руках — за мое драгоценное здоровье! И девки тоже. А ну, все живо, руки — в клей!
Ладони скинов дружно зашлепали по «Диссопластину», который брызгал между пальцами. На третьем шлепке их руки намертво прикипели к битуму. Скины корчились на полу, выворачивая запястья, но встать никто не мог.
Карим подошел к вожаку, сел рядом, скрестив ноги в позе «лотос», и глубоко вдохнул, чтобы успокоиться. Теперь его голос звучал почти нормально:
— Где вы были вчера ночью?
— Это… это не мы!
Карим насторожился. Он усмирил скинов из чистой бравады и задал свой вопрос лишь для проформы, в полной уверенности, что они не имеют никакого отношения к осквернению могилы. И вот, нате-ка, оказывается, этот что-то знает. Араб нагнулся к парню.
— Ты о чем?
Бритый с трудом приподнялся на локте.
— О кладбище… Это не мы.
— Откуда же тебе известно?
— Мы… мы там ошивались…
У Карима мелькнула мысль: значит, Крозье раздобыл свидетеля. Наверно, кто-то еще утром сообщил ему, что скинов видели около кладбища. И комиссар послал его, Карима, к этим бандитам, не обмолвившись ни единым словом! Ладно, с ним он разберется позже.
— Давай говори!
— Ну… мы туда наладились…
— В котором часу?
— А хрен его знает… Часам к двум, что ли…
— Зачем?
— Да так… коней валить. Мы искали строительные бытовки… Хотели отмудохать черножопых…
Карима передернуло.
— Ну, и?..
— Ну, значит, топаем мимо кладбища… Глядим, а решетка-то открыта… И какие-то тени… выходят из склепа…
— Сколько их было?
— Вроде… вроде двое.
— Описать сможешь?
Парень хихикнул.
— Ты что, трехнулся? Мы ж были бухие!
Карим врезал ему по вывернутому уху. Скин подавил крик и только приглушенно зашипел от боли.
— Итак, их приметы?
— Да темно ж было, как у негра в жопе!
Карим призадумался. Теперь он был абсолютно уверен, что в склепе орудовали спецы.
— Ну а дальше?
— А хрен его знает, что там было дальше. Мы сразу усекли, что надо делать ноги, а то навесят на нас и это дельце… из-за Карпантра.
— Это все? Больше ничего не видели? Какие-нибудь мелочи?
— Какие еще мелочи — посреди ночи! Все как вымерло…
Кариму представилась глухая тишина кладбищенских аллей, единственный фонарь — робкое белое пятнышко в полумраке, приманивающее ночных бабочек. И банда бритоголовых наширявшихся ублюдков, горланящих нацистские марши. Он повторил:
— И все-таки?
— Ну… Чуть позже… мы вроде засекли тачку восточной марки, «Ладу» или типа того… Она шла со стороны кладбища. По Сто сорок третьему шоссе…
— Цвет?
— Бе…белый…
— Особые приметы?
— Она… она была вся в грязи…
— Номер запомнил?
— Мать твою, мы ж не легаши какие-нибудь!..
Карим двинул его каблуком в район селезенки. Парень скорчился, извергая кровавую рвоту. Полицейский встал и отряхнул джинсы. Все, больше ему здесь делать нечего. Он слышал за спиной жалобные завывания других скинов. Это действовал клей. Наверняка ожог третьей или четвертой степени. Карим приказал главарю:
— Будь любезен явиться в комиссариат Сарзака. Сегодня же. Дашь письменные показания. Скажи, что ты от меня, и тебя примут как дорогого гостя.
Скин послушно кивал трясущейся головой. В глазах его застыл испуг, точно у загнанного зверя.
— Зачем… зачем ты так, парень?
— Затем, чтоб ты покрепче запомнил, — тихо сказал Карим. — Сыщик — это всегда проблема для таких, как ты. Но сыщик-араб — это самая хреновая из всех проблем. Попробуй еще раз тронуть араба, и я тебя познакомлю с проблемой под названием «сыщик-араб». — Карим последний раз двинул его ногой. — Усек?
И лейтенант пятясь вышел из ангара. По пути он прихватил свой «глок».
Сев в машину, он рванул с места и остановился, лишь проехав несколько километров, в какой-то роще, чтобы прийти в себя и подвести итоги услышанному. Значит, склеп вскрыли до двух часов ночи. Злоумышленников было двое, и они, вполне вероятно, уехали в машине восточноевропейской модели. Карим взглянул на часы: он едва успеет составить рапорт. А расследование придется вести самым серьезным образом: объявить розыск преступников, проверить все водительские права, опросить людей, живущих вдоль шоссе № 143…
Но мыслями Карим был уже далеко. Он выполнил поручение Крозье. Теперь комиссар должен предоставить ему свободу действий. И он сможет вести расследование сам, как сочтет нужным — например, выяснить, кем же был мальчик, умерший в 1982 году.
III
11
«…Осмотр передней части грудной клетки выявил длинные продольные раны, нанесенные, вероятнее всего, каким-то режущим орудием. Зафиксированы также аналогичные разрезы тканей, сделанные тем же орудием, на плечах, предплечьях…»
Патологоанатом носил мятую непромокаемую куртку и маленькие очочки. Звали его Марк Кост. Это был молодой человек с острыми чертами лица и туманным взором. Он сразу понравился Ньеману, который признал в нем страстно увлеченного своим делом специалиста; может, ему еще не хватало опыта, но в нем горел исследовательский азарт. Он размеренно читал свое заключение:
«…Множественные ожоги на туловище, плечах, боках, руках. Мы насчитали примерно двадцать пять следов данного типа; большинство из них совпадает с вышеописанными разрезами тканей…»
Ньеман прервал его:
— Что это означает?
Врач робко глянул на него поверх своих смешных очков.
— Я думаю, убийца прижигал раны. Вполне вероятно, он брызгал на них каким-то легковоспламеняющимся веществом, чтобы лучше горело. Я бы сказал, что здесь применялся иностранный аэрозоль типа «Karcher».
Ньеман снова прошелся по аудитории, где он устроил свой штаб; она находилась на втором этаже факультета психологии и социологии. Именно здесь, вдали от любопытных глаз, он решил побеседовать с судебным врачом. Тут же, в позах прилежных студентов, сидели капитан Барн и лейтенант Жуано.
