Когда приходит Рождество - Клейвен Эндрю

Когда я подошел к ней и встал рядом, снегопад усилился. Я бросил взгляд на темные очертания церкви, что возвышалась над нами, и внутри у меня разверзлось что-то мрачное – во мне было такое гулкое, навязчивое предчувствие, что здесь есть нечто жуткое. Как будто мы попали в историю папы Шарлотты, которую он рассказывал много лет назад.

Я стоял рядом. Смотрел туда, куда и она. На надгробие. Я не то чтобы ожидал увидеть на нем имя Аделины Вебер.

Но там было другое имя: Эмилия Шафер.

– Что такое? – снова спросил я. – Кто это?

– Это моя мама, – мягко сказала Шарлотта, не отводя взгляда от надгробия.

– Твоя мама? Я думал, она умерла до того, как вы переехали.

– Да, – ответила Шарлотта. – И я так думала. Отец всегда так говорил.

Мы посмотрели друг на друга. Я не понимал, что сейчас происходит у нее в голове, но чувствовал, что все это не случайно. Это было последнее звено в длинной цепи рассуждений, подтверждение тем ужасающим подозрениям, которые одолевали ее долгое время.

Шарлотта выпрямились. Ее взгляд стал холодным.

И она сказала лишь:

– Мне врали.

– У нас заканчивается время, – сказала Маргарет Уитакер.

Она внимательно следила за Кэмероном Уинтером. До этого момента она позволяла ему рассказывать свою историю, не прерывала, но он стал погружаться в своего рода фантазии. Мыслями он был в прошлом с Шарлоттой. И ему пришлось немного встряхнуться, когда он услышал голос Маргарет. Как будто она его разбудила, прервала его сон.

Пока Уинтер приходил в себя, Маргарет сидела молча. За это короткое время она смогла разглядеть в нем мальчика, которым он был когда-то давно. Это детское лицо напоминало пентименто – образ едва видно под внешним слоем. И она чувствовала сострадание к этому одинокому ребенку. Она подумала о своем сыне, который сейчас жил в отдаленном уголке страны – потерянный, не реализовавший себя. Это часть ее работы – осознавать подобные чувства в самой себе, чтобы они никак не искажали ее мнение о клиенте. Однако эта тоска на лице Уинтера все же заставила ее с сожалением подумать о своем мальчике.

– Тогда я закончу в следующий раз, – сказал Уинтер. – Если я вас не утомил своим рассказом.

Но Маргарет была довольно опытной и не попалась на его уловку. Она ответила:

– Мне очень интересно. Вы сказали, что вас когда-то подстрелили. Пырнули ножом. Почему? Еще вы сказали, что вас оставили умирать на улице незнакомого города. Как так вышло?

Маргарет почувствовала легкий укол удовлетворения от того, что застала его врасплох. Довольная, она наблюдала, как Уинтер ерзает на стуле.

– Вы хотите узнать именно это? – спросил он. – Я вам рассказываю целую историю про свою первую любовь, а вы спрашиваете меня об этом?

– Я думаю, что вы именно это и хотите мне рассказать, Кэмерон. Думаю, именно это вы пытались мне рассказать.

Он поморщился, будто пытаясь показать, что она говорит какую-то чушь.

– Правда, что ли? Я хочу рассказать об этом? Не о Шарлотте?

Маргарет улыбнулась. Даже Уинтер понимал, что сейчас он просто увиливает от ответа.

– Вы профессор английской литературы, – сказала она. – Вы должны понимать структурную сложность повествования. Вы рассказали мне историю о мужчине, который рассказал вам историю о призраке, а это, в свою очередь, оказалось историей о его покойной жене. Я допускаю мысль, что ее смерть каким-то образом его преследовала.

– Да, – согласился Уинтер. – Так и есть.

– И вот та история об истории, которая оказалась другой историей, это тоже другая история, которая на самом деле является другой историей.

Маргарет блистательно улыбнулась, как будто это была шутка. Но Уинтер не улыбнулся в ответ. Он только спросил:

– И о чем тогда эта другая история?

Она чуть махнула рукой и посмотрела на него с насмешливым укором, в который вложила больше материнского тепла, чем стоило бы – как терпеливая мать, которая поймала своего ребенка на безобидном обмане.

– Это я и хочу у вас узнать, Кэмерон. Мне кажется, вы пытаетесь рассказать о чем-то, что вас преследует. Разве нет? Что-то вас тяготит. Что-то заставляет вас чувствовать… Как вы сказали?

– Уверен, вы помните, – угрюмо сказал Уинтер.

– Да, точно. Меланхолию. Вас одолевает меланхолия. И с каждым днем она все сильнее, как вы сказали. Так что же это такое? Что тяготит вас? Почему вас подстрелили? Почему пырнули ножом? Почему вас оставили умирать на улице незнакомого города?

– Вы вроде сказали, что у нас заканчивается время, – сказал Уинтер и взглянул на свои часы. – А, все, закончилось. Мы дольше просидели.

– Если хотите, можете остаться. У меня найдется время послушать ваш рассказ.

Кэмерон вздохнул. Маргарет в очередной раз поразила его красота, его лицо, похожее на лицо ангела эпохи Возрождения. А еще ее поражало то, как часто в этой печальной жизни таланты человека становятся просто бесполезными и не могут помочь удовлетворить его истинные желания. Она лечила художников, которые мечтали научиться делать деньги, и людей, которые умели делать деньги, но хотели стать художниками. И вот сейчас перед ней сидит обаятельный мужчина, который хорошо выглядит и говорит, и у него вроде не должно быть проблем с поиском партнера, с которым он бы мог разделить жизнь. Тем не менее он застрял в своем одиночестве, а потому не может найти любовь, которую ищет с самого детства.

– А что, если я не хочу? – спросил он, пытаясь отшутиться. – Если я не хочу рассказывать вам то, что, как вы говорите, я хочу рассказать?

– Ну, тогда я ничего не узнаю, – ответила она.

Уинтер закивал в ответ. Кивал он тихо и долго, горько усмехаясь про себя. Он опустил взгляд на бежевый ковер и заговорил тихим, бесстрастным голосом, в котором все равно слышалось столько боли, что она пронзила ее сердце.

– Я убил людей, Маргарет.

Она не успела себя остановить и сразу же ответила:

– Да, дорогой. Я знаю.

Уинтер все еще был взволнован после сессии с терапевтом. Он зашел в торговый центр и подивился комичной сцене, свидетелем которой он стал. Сквозь потоки покупателей, что проходили мимо витрин, он заметил Стэна “Стэн-Стэн” Станковского. Он стоял прямо перед Санта-Клаусом. Этот Санта – механическая фигура размером с человека на витрине универмага позади Станковского. Санту поставили возле камина и рождественской елки. Он то и дело доставал подарки из своего мешка с радостным “хо-хо-хо!”. А вот Станковский – федеральный агент под прикрытием. Он стоял на холоде снаружи. И это его совсем не радовало. Никаких “хо-хо-хо!”.

Как и большинство агентов под прикрытием, Стэн-Стэн Станковский был примерно на сто процентов не в своем обожаемом уме. Он начинал каждое дело как актер, у которого есть метод подхода к роли. Но в этом был смысл, ведь его жизнь и воображаемое шоу по телику о его жизни – он это шоу постоянно прокручивал у себя в голове – были для него неразличимы. Вот в этом эпизоде он внедряется в банду мотоциклистов, которые занимаются торговлей людьми. Даже подготовился к этой роли: он, ростом чуть выше ста семидесяти сантиметров, здорово набрал массу, а еще отрастил густую седую бороду. И вот теперь он стоял там – сгорбившись и засунув руки в карманы кожаной куртки, надвинув черную кепку на кустистые брови, а на его потемневшем лице, усыпанном шрамами от акне, застыло выражение нечестивого гнева – и напоминал злого близнеца Санты.

Уинтер подошел поближе и сделал вид, будто рассматривает что-то на витрине. А Стэн-Стэн сделал вид, что ждет кого-то.

– Я поначалу даже не понял, какой из этих бородатых толстяков ты, – сказал Уинтер.

Стэн-Стэн фыркнул и пробормотал что-то явно не соответствующее духу праздника.

– Что тебе, черт возьми, надо? – кинул он проходящим мимо покупателям. – Я думал, ты сейчас работаешь учителем литературы или типа того.