Джим Томпсон - Дикая ночь
— Он не должен был появляться в Пирдэйле. Вы сами это знаете, сэр.
— Наверное, не должен. Но это не извиняет ваших действий. Мне это совсем не нравится, Чарли. — Он сурово покачал головой.
Я уставился в пол и замолчал.
— Вы не подождете нас в приемной, Мерф? Мне надо кое-что сказать Чарли.
— Конечно, — кивнул Фруктовый Пирог. — Можете не торопиться.
Усмехаясь, он вышел из комнаты.
Босс рассмеялся, и я поднял голову. Он протягивал мне нож.
— Не хотите воспользоваться им еще раз, Чарли?
Я уставился на него — надо полагать, довольно тупо. Он вложил нож мне в руку и сомкнул пальцы на рукоятке.
— Вы убили его брата, — сказал он. — Вам это известно?
— Господи Иисусе! — воскликнул я. Так вот в чем дело. — Когда?.. Кого?..
— Деталей я не знаю. Кажется, в Детройте, в сорок втором. Детройт, сорок второй год. Я попытался его вспомнить и, конечно, не смог. Фамилия мне ничего не говорила. К тому же в Детройте их было четверо... нет, пятеро.
— Меня насторожила его враждебность к вам. Я навел кое-какие справки, и... Ничего хорошего из этого не выйдет, Чарли. Он глуп и мстителен. Он может наломать дров.
— Ясно, — сказал я. — Но... сегодня?
— Да, сегодня. Вас здесь просто не было, Чарли. Он приехал ко мне, чтобы выяснить кое-какие финансовые вопросы. Когда он уходил, я проводил его до машины. Я увидел, как он остановился по дороге и посадил какого-то попутчика. Точнее, мы видели это оба, я и Токо. — Он снова рассмеялся. — Вы понимаете мои мотивы, Чарли? Я положился на Мерфа, а он меня подвел.
Как долго я продержусь, если буду позволять людям себя обманывать? Я просто не могу себе этого позволить, Чарли. Кого бы это ни касалось и как бы дорого мне это ни обошлось. Вся система основана на быстром вознаграждении и немедленном наказании.
— Я понимаю, — сказал я.
— В таком случае... — Он встал. — Не хотите выпить на дорожку?
— Думаю, не стоит, — ответил я. — Нет, спасибо, сэр.
Он проводил меня и Фруктового Пирога к машине, шагая между нами, обняв обоих за плечи. Он пожал нам руки и еще минуту постоял возле машины.
— Чудесный вечер, — сказал он, глубоко вдохнув. — Чувствуете этот воздух, Чарли? Бьюсь об заклад, даже в Аризоне не бывает лучше.
— Вряд ли, сэр.
— О, я знаю. Нет ничего прекрасней Аризоны, верно? Что ж... — Он игриво ткнул Фруктового Пирога в плечо. — Почему бы нам снова не увидеться как-нибудь на днях? Не по делам, а так, ради хорошей компании?
— Ну... — Болван начал надуваться от гордости. — Скажите только слово, и я...
— Ладно, пусть это будет воскресенье... Нет, лучше я сам к вам приеду. — Босс с сияющим видом отступил от машины. — Скажем, во второй половине дня. С нетерпением буду ждать нашей встречи...
Фруктовый Пирог вел машину, раздувшись так, что едва мог уместиться за рулем. А мне хотелось разразиться смехом. Или слезами. Потому что, хотя он был дерьмовый сукин сын, я ему сочувствовал.
— Представляю, какую головомойку он тебе устроил. — Сказав это, он бросил на меня быстрый взгляд. — Радуйся, что ты отделался только этим.
— Да, он устроил мне головомойку, — кивнул я. — Да, я радуюсь.
— Ты думаешь, он говорил серьезно? Насчет того, что сам ко мне приедет?
Я снова кивнул. Босс говорил это серьезно. У них будет тихая встреча во второй половине дня.
К этому времени Фруктового Пирога уже забальзамируют.
Глава 9
Проблема в том, что убивать слишком легко. Так легко, что почти перестаешь думать. Сначала делаешь, потом думаешь.
Я сказал Фруктовому Пирогу, что доберусь до города на метро, и он подкинул меня до «Квинс-Плаза». Я попросил его остановиться в тени под железной дорогой и сказал:
— Мне чертовски жаль, Фруктовый Пирог. Я хочу попросить у тебя прощения.
Он был в хорошем настроении, поэтому мотнул головой и ответил:
— Конечно, Малыш. Раз уж ты просишь извинения...
Я зажал его правую руку между колен. Я схватил пальцы его левой руки, загнул их назад и щелкнул лезвием ножа.
— Г-господи... — Его глаза становились все шире и шире, рот распахнулся, как мешок, и по подбородку потекла густая блестящая слюна. — Ты ч-что д-делаешь... ты... а-а-ах-х-х-х...
Я ударил его в шею. Почти вырезал ему адамово яблоко. Потом достал из его нагрудного кармана большой шелковый платок, вытер руки и лезвие и положил нож ему в карман. (Это даст им некоторую пищу для размышлений.) Потом уложил его на пол машины и поехал на поезде в город.
Я проехал целую станцию, прежде чем понял, какого дурака свалял.
Фруктовый Пирог... Он мог мне все сказать. Я мог бы заставить его сказать мне то, что представляло для меня вопрос жизни и смерти. А теперь он уже ничего не скажет.
Его брат... БРАТ, МАТЬ ЕГО! Я почти выкрикнул эти слова, мне показалось, что я произнес их вслух. Но я сидел в самом конце вагона, и меня никто не слышал. Люди вообще меня почти не замечают. Может быть, это одна из причин, почему я...
Его брат... Детройт, 1942-й... Деталей он не знает... Не знает! Босс — и не знает. Господи всемогущий! Как будто он мог взять в это дело Фруктового Пирога, не выяснив досконально, до самой распоследней мелочи все, что о нем следовало знать!
Он сам его сюда втравил. Фруктовый Пирог сидел на своем тепленьком местечке и в ус не дул; но пришел Босс и втянул его в чертовски рискованное дельце. И тот не смог отказать Боссу. Он не мог ему даже показать, что ему это совсем не нравится. А ему это не нравилось: он все время был точно на иголках. Но поскольку он не мог выплеснуть свои чувства на Босса, то отыгрывался на мне.
Вот в чем была его проблема. Я сразу должен был это понять. Так оно все и было... наверное.
Его брат. Даже если бы у него был брат, даже если бы у него было пятьдесят пять братьев и я бы их всех убил, он бы ко мне и пальцем не притронулся. По крайней мере, пока я не сделаю свою работу. Я должен был это понимать. И я это понял, как только начал думать. Но Босс разыграл все слишком быстро, он не дал мне опомниться. Зачем думать, если можно просто убить?
Босс хотел внушить мне мысль, что Фруктовый Пирог поехал в Пирдэйл по собственной инициативе. Если бы он не внушил мне эту мысль, я бы начал размышлять, по какой причине он там оказался... о настоящей причине. Потому что его туда послали. Если бы я это знал, то мог бы бросить дело. Бросить и сбежать... вместо того чтобы получить то, что обычно получают парни, провалившие работу.
Фруктовый Пирог был не слишком умен. Для поручений, которые подкидывал ему Босс, особого ума не требовалось: например, передать кому-нибудь деньги или подмазать нужных людей для заключения сделки. Но у него не хватало ума даже для этого. В тот раз он, наверное, разминулся с тем, кого должен был встретить, и, вместо того чтобы просто отложить встречу и уехать, болтался без дела в городе. А заодно решил подколоть меня.
Я пощекотал его ножиком, и назад он вернулся в некоторой тревоге. Он почувствовал, что допустил какой-то промах. Ему следовало лучше знать манеру Босса — когда он вами не доволен, вы ни за что об этом не догадаетесь, — но, как я уже сказал, он был не слишком умен, и...
Или все было по-другому? Может быть, я сам сбиваю себя с толку? И Босс просто выложил мне все как есть?
Может быть. Парни вроде меня... кто привык все время заглядывать за угол, тот плохо видит у себя под носом. Чем правдоподобней объяснение, тем меньше он ему верит. Босс мог играть со мной в открытую. Я был абсолютно уверен, что это не так, но все-таки он мог играть со мной в открытую. Мог или не мог? Не мог — или мог.
Я ничего не знал. Я ни в чем не был уверен. И дело было совсем не в Боссе и не во Фруктовом Пироге. Винить надо было только одного человека — безмозглого и выдохшегося сопляка по имени Чарльз Биггер.
Крутой парень... Головастый сукин сын...
Я чувствовал это. Холодная муть затягивала мне глаза. Сердце билось так, словно кто-то стучал в дверь. Оно колотилось, как испуганный ребенок, случайно запертый в шкафу. Я чувствовал, как мои легкие сжимаются, точно кулаки, — два тугих и твердых обескровленных комка. И вся кровь из них бросилась мне в мозг.
На Таймс-сквер поезда ждала целая толпа. Я прошел сквозь них. Я шел напролом. Расталкивал людей и наступал на ноги. И никто не сказал мне ни слова — наверное, все чувствовали, что во мне сидит, и понимали, что меня лучше не трогать. Правильно делали.
Навстречу шла женщина, и я заехал ей локтем в грудь, так сильно, что она едва не выронила ребенка, которого несла на руках. И ей тоже повезло, что она ничего не сказала, а вот ребенку, может быть, не повезло. Возможно, ему было бы лучше сразу упасть под колеса. Все бы на этом и кончилось.
Почему нет? Скажите мне — почему нет?
Я вернулся на Сорок седьмую улицу и по дороге купил пару газет. Свернув их в крепкий рулон, засунул его под мышку, и мне было приятно его твердое прикосновение. Потом свернул их еще круче и стал похлопывать ими по ладони. И это тоже было приятно. Я шел по улице, помахивая ими, как дубинкой, все сильнее и сильнее, все резче и резче, и...
