Майкл Ридпат - Реальность на продажу
— Расскажи мне о нем, — тихонько попросила она.
Я начал рассказывать, поначалу запинаясь и стараясь сдержать слезы. В конце концов сдался и уже не стеснялся всхлипывать, вспоминая разрозненные эпизоды из жизни брата. Мы проговорили, вернее, проговорил один я, до поздней ночи.
Только теперь я понял, как она мне нужна. Я остался без мамы, да и без отца. До тех пор, пока Ричард не погиб, я не осознавал, в какой степени он заменял мне семью. Теперь я остался совсем один.
В течение нескольких следующих дней единственной опорой мне была Карен, она изо всех сил старалась меня всячески поддержать. Возможно, хотела отплатить мне за то, что я всегда оказывался рядом в трудную минуту, сразу после того, как тот тип ее бросил. Она была явно потрясена смертью Ричарда, однако справилась с первоначальным шоком и выработала в себе защитную реакцию. Я знал, что, когда в слезах рассказывал ей о брате, эта реакция подверглась испытанию на прочность и выдержала его с честью. Карен той ночью не проронила ни слезинки и сама о Ричарде не говорила, только слушала.
В понедельник я, измученный душевным напряжением последних сорока восьми часов, отправился на работу. Мне совсем не улыбалось тоскливо слоняться по дому в полном одиночестве. Хотел, чтобы вокруг меня были люди, поэтому я был рад вновь оказаться в операционном зале, с головой уйти в цены, доходность, разницу в курсах, в проценты, сосредоточиться на неизбежном ежемесячном подсчете прибылей и убытков. Прогноз на текущий месяц казался неплохим, однако апрель наверняка обещал стать убыточным. Я обдумал ряд потенциальных сделок, но заключать какую-либо из них желания у меня не возникло. Поэтому мы с Эдом просто наблюдали за рынком — акции «Рено» все продолжали подниматься, а десятилетние государственные облигации били своих двухлетних собратьев по всем статьям.
Все, и особенно Грег, обращались со мной с преувеличенным вниманием и сочувствием, Эд старался предугадать каждое мое желание. В какой-то момент, неожиданно взглянув на него, я заметил, что он смотрит на меня с необыкновенно горестным выражением. Вообще говоря, окружающие предоставили меня самому себе. Если я захотел выйти на работу, прекрасно. Однако никто не предполагал, что я стану заниматься повседневными делами — я мог поступать, как мне вздумается, а они под меня подстраивались. Мне казалось, что я веду себя как обычно, хотя и подозревал в глубине души, что это не совсем так. Тем не менее, мне никто не докучал, что очень меня устраивало.
Мысли, которые привели меня в смятение той ночью, когда я нашел Ричарда, стали постепенно упорядочиваться. Боль утраты была почти непереносимой, однако я твердо решил не позволить себе пасть духом. Я понимал, что с психологической точки зрения уязвим и беззащитен, так и не сумев оправиться от потрясения, вызванного разводом родителей и смертью мамы. Однако я стремился сделать все, что в моих силах, чтобы выдержать этот новый удар.
Меня преследовали чувства вины и гнева. Гнев порождался ощущением вины, я мучился от того, что не сумел предвидеть и предотвратить гибель Ричарда. Странным образом гнев этот обращался и против самого Ричарда. Мой старший брат, мой единственный в мире покровитель и защитник, бросил меня, позволил убить себя из-за своей дурацкой компании. Если бы он проявил больше благоразумия и, последовав моему совету, продал ее, то сейчас, может быть, был жив. Я осознавал что подобные мысли абсурдны и смахивают на предательство, однако понимание этого лишь подогревало во мне злость и раздражение.
Вот и мама у нас могла вспылить по любому поводу. Раздражение свое она выплескивала, придираясь ко всяким мелочам. То я вернулся с прогулки в перепачканных штанах, то отец, взявшись мыть посуду, разбил кувшин, то проклятое английское лето зарядило дождями с утра до ночи… Когда она взрывалась, это было нечто феноменальное — поток английских ругательств быстро переходил в лавину куда более выразительной брани на итальянском, ручьи слез и бешеная жестикуляция, даже летящие куда попало тарелки и стаканы, причем всегда из тех, что до свадьбы принадлежали отцу, свое приданое она не трогала. Однако буря быстро стихала. Через полчаса мама успокаивалась, к вечеру уже снова улыбалась и смеялась. А когда отец от нее ушел, приступ гнева длился целую неделю, и это чувство так и осталось у нее в душе до самой смерти.
Теперь оно перешло ко мне.
Я унаследовал ее характер. Из-за этого в школе нередко попадал в беду — ввязывался в драки, ссорился с подружками. Взрослея, я старался обуздать свою вспыльчивость. В этом мне очень помогла профессия — очень скоро я осознал, что лишь неукоснительная самодисциплина позволяет делать деньги из месяца в месяц, а потому мне необходимо обдумывать свою реакцию на события, а не опрометчиво следовать первому же порыву. В наших отношениях с Карен я был образцом терпимости и терпения. Однако гнев по-прежнему жил в моем сердце, только затаился в самом глухом его уголке.
Чем больше я об этом думал, тем яснее и четче становился объект той ярости, что пробудила во мне гибель Ричарда, — ублюдок, который его убил. Я молил Бога, чтобы полиция его нашла.
* * *Полиция вела расследование весьма тщательно. Компанию «Харрисон бразерс» посетил инспектор Керр, который побеседовал с Карен и Грегом; он, судя по всему, также предпринял поездку в Годэлминг и говорил с грозной Дафни Чилкот. Конечно, для того, чтобы нас отсеять. У меня не было никаких сомнений в том, что полицейские проверили и всех других, чьи имена я назвал им в Керкхейвене.
А телефонные звонки меня просто замучили. Звонил сержант Кокрин, сообщивший, что эксперты закончили работу в доме Ричарда и я могу заходить туда в любое время, когда пожелаю. Следствие, однако, продолжается, хотя, по его словам, зацепок у них оказалось не так уж и много.
Я позвонил в Купар поверенному, чтобы навести справки по поводу разных свидетельств и других необходимых документов. К моему разочарованию, он заявил, что, хотя вскрытие тела Ричарда и произведено, выдать мне его для погребения нельзя, поскольку адвокат будущего ответчика может затребовать повторную экспертизу. А поскольку ответчика пока не существовало, до появления оного с похоронами мне придется подождать.
Мне позвонил Грэм Стивенс, юрисконсульт из эдинбургской фирмы «Бернс — Стивенс», и познакомил с содержанием завещания Ричарда. Брату принадлежало восемьсот тысяч из двух миллионов акций «Фэрсистемс», то есть сорок процентов компании. После сообщения о его смерти цена акции упала до четырех с половиной долларов, таким образом, этот пакет номинально стоил около трех с половиной миллионов долларов. Эта сумма была поровну поделена между нашим отцом и мною. Из другого имущества, представлявшего хоть какую-то ценность, остался лишь Инч-Лодж, который Ричард завещал мне. К счастью для меня, оказалось, что весьма крупную сумму, за которую Ричард заложил дом три года назад, чтобы временно покрыть потребности «Фэрсистемс» в наличных средствах, можно было возместить за счет выплат по его полису страхования жизни.
Честно говоря, обладателем почти двух миллионов долларов я себя не ощущал. Дело в том, что Ричард также подписал обязательство не продавать свои акции в течение двух лет после их размещения. Кроме того, сбыть столь крупный пакет через посредника было практически невозможно. Чтобы получить деньги, необходимо избавиться от всей компании целиком. К тому же у меня не было никакой уверенности, что через восемнадцать месяцев «Фэрсистемс» все еще будет существовать.
Еще один телефонный звонок последовал в среду вечером, как только я вернулся домой. Голос незнакомый, громкий, властный и с явно американским акцентом.
— Марк Фэрфакс?
— Да.
— Добрый день, Марк. Это Уолтер Соренсон. Друг вашего отца и, полагаю, Ричарда.
С Уолтером Соренсоном я никогда не встречался, но знал о нем многое. Отец познакомился с ним в шестидесятых годах, когда работал в Стэнфорде. Соренсон был преуспевающим физиком и знаменитым в студенческом спорте футболистом — сочетание редкостное даже по тем временам. К началу семидесятых он стал весьма уважаемой и авторитетной фигурой в компьютерной индустрии, завоевав себе репутацию наставника и покровителя юных гениев, день и ночь просиживавших в гаражах Силиконовой долины. В середине семидесятых он на пару с одним из таких вундеркиндов основал компанию под названием «Сисеро сайнтифик» и занялся производством компьютерных программ. Спустя несколько лет продал свою долю со значительной прибылью. В настоящее время он числился не обремененным какими-либо обязанностями членом правлений группы стремительно развивающихся в Америке и Европе компьютерных компаний. Когда в прошлом году «Фэрсистемс» разместила свои акции в НАСДАК и ей срочно потребовался внушающий доверие председатель, отец порекомендовал Ричарду обратиться к своему старому другу Уолтеру Соренсону.
