Никки Френч - Голоса в темноте
— Вы получаете от работы удовольствие?
— Своего рода. Не могу себе представить, что буду заниматься тем же самым через десять лет или даже через год. Но вот окунулась в это дело и обнаружила, что неплохо с ним справляюсь. Бывает, мы лоботрясничаем. А иногда, когда запарка, работаем по ночам. За это нам и платят.
— У вас есть друг?
— Да, Терри. Мы познакомились с ним по работе, как большинство людей. Терри работает с компьютерными системами. Мы стали жить вместе что-то около года назад.
Айрин сидела и ждала, что я еще добавлю, и я, конечно, не удержалась, потому что всегда говорю слишком много, особенно когда возникают паузы. А теперь мне еще хотелось говорить о вещах, которые я раньше не решалась облечь в слова. И я принялась бормотать:
— Если честно, последние несколько месяцев были не ахти. А во многих отношениях — просто ужасны. Мы были очень загружены в компании. А когда Терри много работает, он пьет. Нет, он не алкоголик, просто выпивает. Но беда в том, что он не расслабляется. Зато становится плаксивым и злится.
— На что?
— Сама не очень понимаю. На все. Его раздражает жизнь и я, наверное, потому что нахожусь рядом. И... он... — внезапно я запнулась. Это было очень трудно произнести.
— Он приходит в неистовство? — спросила Айрин.
Я почувствовала, что скатываюсь по наклонной к таким вещам, о которых толком никому не рассказывала. И пробормотала:
— Иногда.
— Он вас бил.
— Пару раз было. Я всегда считала себя женщиной, которая не позволит себя стукнуть больше одного раза. Если бы вы спросили меня несколько месяцев назад, я бы ответила, что ушла бы от мужчины, который вздумал бы меня ударить. Но я не ушла. Не знаю почему. Он так всегда страдал, а я переживала из-за него. Звучит глупо? Но я чувствовала, что ему больнее, чем мне. Когда я сейчас об этом рассказываю, понимаю, что говорю не о себе. Я не похожа на женщину, которая остается с мужчиной, если тот плохо с ней обращается. Я больше смахиваю на такой тип женщины, которая бежит из темницы, а теперь хочет справиться с жизнью.
— И у вас это потрясающе получается, — сочувственно проговорила она.
— Я так не думаю. Просто стараюсь изо всех сил.
— И делаете это неплохо. Я немного изучала такой тип психопатов...
— Вы мне об этом не рассказывали, — удивилась я. — Говорили, что как психиатр не интересуетесь этой стороной.
— Во-первых, вы вели себя удивительно жизнелюбиво, и это позволило вам уцелеть. И потом ваш потрясающий побег. Это почти беспрецедентно.
— Вы слышали только мою версию. Может быть, я все преувеличила, чтобы казаться более смелой.
— Не представляю подобной возможности, — возразила Айрин. — Вы ведь здесь и живы.
— Это правда, — согласилась я. — Ну вот, теперь вы все обо мне знаете.
— Я бы этого не сказала. Может быть, завтра или позже мы могли бы встретиться снова.
— С удовольствием, — ответила я.
— А сейчас пойду добывать нам ленч. Вы наверняка проголодались. Только хочу попросить вас об одолжении.
— Каком?
Айрин не ответила, а стала рыться в сумке. А я тем временем думала о ней. И с трудом избавилась от мысли, что она была тем типом мамы, которую я придумала для себя: приветливой, в то время как моя настоящая родительница отличалась холодностью, уверенной и умной, а не такой, как моя мать, которая часто суетилась и, мягко говоря, не имела способностей Эйнштейна. Айрин была глубокой, сложной, интересной.
Она вытащила из сумки папку, положила на стол, достала лист бумаги — печатный формуляр — и пододвинула мне.
— Что это? — спросила я. — Вы хотите продать мне страховку?
Айрин не улыбнулась.
— Я хочу вам помочь и правильно оценить ситуацию, — сказала она. — А для этого мне необходимо как можно полнее восстановить всю картину. Нужно посмотреть вашу историю болезни, но для этого требуется ваше разрешение. Я прошу вас подписать вот здесь.
— Вы серьезно? — удивилась я. — Там куча всякой чуши о прививках, которые положено делать перед тем, как поехать в отпуск, и об антибиотиках, которыми меня пичкали, если донимала инфекция.
— Это может оказаться полезным. — Айрин подала мне ручку.
Я пожала плечами и подписала.
— Не завидую вам. А что теперь?
— Я хотела бы, чтобы говорили вы. Мне интересно посмотреть, куда вас это заведет, — ответила она.
И я согласилась, отдалась этому занятию. Айрин Беддоз сходила в больницу и принесла сандвичи, салат и шипучую воду. Солнце двигалось по небу, а я все вспоминала, иногда плакала, когда мне казалось, что в последний год жизнь сделалась сплошной морокой, но главным образом говорила, пока не выдохлась. Во дворе стало темно и холодно, и Айрин отвела меня по гулким коридорам в палату.
На кровати у меня лежал букет нарциссов и записка на использованном конверте: «Жаль, что тебя не было. Ждала, сколько могла. Заеду снова, как только сумею. Миллион поцелуев, думаю о тебе. Сэди».
Ослабев от огорчения, я опустилась на кровать.
* * *— Как проходит расследование?
— У нас нет ничего, чтобы его вести.
— А те женщины?
— Это только пять имен.
— Шесть со мной.
— Если вы... — Кросс остановился и как-то странно посмотрел на меня.
— Если я что-нибудь вспомню, вы узнаете об этом первым.
* * *— Вот это ваш мозг.
— Мой мозг, — повторила я, посмотрев на прикрепленный к светящемуся стеклу компьютерный снимок, и дотронулась до висков. — С ним все в порядке?
Чарли Маллиган улыбнулся:
— На мой взгляд, все отлично.
— Какой-то темный.
— Так и должно быть.
— О, я по-прежнему ничего не могу вспомнить. В моей жизни образовалась пустота.
— Не исключено, что она останется навсегда.
— Дыра в форме беды.
— Но возможно, память станет постепенно возвращаться и заполнит ее.
— Я могу что-нибудь сделать для этого?
— Не волнуйтесь и расслабьтесь.
— Вы не знаете, с кем говорите.
— Бывают вещи гораздо хуже, чем потеря памяти, — заметил врач. — Ну, мне пора.
— К своим мышам?
Он протянул теплую и сильную руку, и я ухватилась за нее.
— Свяжитесь со мной, если что-нибудь потребуется.
«Мне нужно все, что вы способны сделать с моей памятью», — подумала я, но в ответ просто кивнула и попыталась улыбнуться.
* * *— Я где-то читала, что в жизни можно влюбиться всего два, от силы три раза.
— Вы думаете, это правда?
— Может быть. Но в таком случае я влюблялась либо много раз, либо никогда. Доходишь до точки, когда не можешь ни есть, ни спать, чувствуешь себя больной и бездыханной и не знаешь, это счастье или беда. Хочется одного — быть с ним, а остальной мир пусть идет куда подальше.
— Да.
— Я испытывала это чувство много раз. Но оно продолжалось недолго. Иногда несколько дней или до того момента, пока я не ложилась в постель. А потом любовь начинала растворяться, и я видела, что осталась ни с чем. Словно зола после того, как пламя погасло. Думаешь: Господи, что это на меня нашло? Но иногда сохраняется привязанность, чувство, желание. Так разве это любовь? Сильнее всего я влюбилась, когда училась в университете. Боже, как я его обожала. Однако и это длилось недолго.
— Он вас бросил?
— Да. Я плакала неделями. Думала, не переживу.
— А как сложилось с Терри? Чувство к нему оказалось сильнее, чем к остальным?
— По крайней мере продолжительнее. Наверное, сыграло свою роль ощущение долга. Или терпение. — Я рассмеялась, но смех получился какой-то неестественный. — Понимаете, мне кажется, я знаю его самые незначительные интимные детали. Все, что он прячет от других... Более того, чем больше я вижу причин его оставить, тем мне труднее это сделать. Неужели в этом есть какой-то смысл?
— Вы говорите так, словно находитесь в ловушке.
— Вы немного драматизируете. Я просто пустила все по накатанной колее.
— Из которой всеми силами хотели выбраться?
— Постепенно погружаешься в какие-то вещи, но не понимаешь, в каком ты положении, пока внезапно не наступает кризис. Тогда все становится ясным.
— Так вы утверждаете...
— Что это мой кризис.
* * *На следующий день, когда Айрин пришла в мою комнату... Мою комнату! Я поймала себя на слове. Разве я собираюсь провести здесь остаток жизни? Неужели не сумею приспособиться к внешнему миру, где мне придется самой покупать для себя вещи и принимать решения?
Она была, как всегда, сдержанна. Улыбнулась и спросила, как я спала. В реальном мире люди время от времени интересуются самочувствием других, но не потому, что хотят об этом знать. Надо просто ответить: «Хорошо». Они не станут уточнять, как вы спали, что ели, каковы ваши ощущения.
Им это просто неинтересно. А Айрин Беддоз надо было знать все. Она смотрела на меня умными глазами и ждала, чтобы я заговорила. И я сообщила ей, что спала превосходно, но покривила душой. Да, мне предоставили отдельную палату, но поскольку она располагалась не на острове посреди Тихого океана, каждую ночь примерно в два тридцать меня непременно будила криком какая-нибудь дама. К ней приходили, ею занимались, а я продолжала лежать, смотреть в темноту, думать, что значит быть мертвой, и вспоминать голос в подвале.
