Ли Чайлд - 61 час (в сокращении)
— Где вы ищете?
— По всем аэропортам и на судах в Мексиканском заливе между Корпус-Кристи и Новым Орлеаном.
— Он в мотеле к северу от Остина. Почти наверняка в Джорджтауне. Почти наверняка во втором мотеле к северу от автобусного терминала.
— На нем что, радиомаячок, о котором я не знала?
— Нет, он один и испуган. Ему нужна помощь. Получить ее неоткуда, кроме как от людей за морем, с которыми он спутался. Но он боится им звонить. Они ему помогут, если он не запачкан; если скомпрометирован — бросят на произвол судьбы. Он это понимает. Если просто беглый — их устраивает. Если политически замаран — уже хуже. Они побоятся, что мы проследим его до дома, где бы этот дом ни был. Поэтому ему надо знать новости. Знать, как осветит пресса убийство в Форт-Худе. Как нормальную семейную разборку — тогда он позвонит. Если нет — вставит пистолет себе в рот.
— Подоплеку мы не раскрыли. И отправиться он мог куда угодно. В Уэйко, в Даллас, даже в Абилин.
— Нет, он аккуратно выбрал место. Абилин слишком далеко и слишком маленький; Уэйко и Даллас — слишком патриотичные. Он думает, что телевидение и радио могут ухватиться за шпионский мотив. Он откуда, из Четвертой пехотной? Аудитории в Уэйко и Далласе неприятно услышать, что капитан Четвертой пехотной дивизии повел себя плохо. Он это знает. Остин более либерален, и телевидение там не будет так распаляться.
— Вы сказали про Джорджтаун.
— Он боится большого города. Слишком много полиции, слишком много всего происходит. Его машина еще на базе, да?
— Да.
— Значит, он сел на автобус в Худе и вышел раньше. Джорджтаун близко к Остину, но не слишком близко. Подъезжая, он смотрел в окно. Один мотель за другим. Он вылез на автовокзале и пошел назад. В ближайший к вокзалу мотель он не захотел. Это слишком очевидно. Поэтому он дошел до второго.
Трубка молчала.
— Кто из ваших находится ближе всего? — спросил Ричер.
— У меня есть люди в Форт-Худе.
— Пошлите их в Джорджтаун. Всего пятьдесят миль.
Молчание. Ричер сказал:
— Не забудьте, мне нужна информация завтра. — Он положил трубку.
21.55. Осталось тридцать часов.
Часы тикали. Ричер не понимал, почему он не идет. Его мишень — старуха в доме. Чего он ждет?
В половине одиннадцатого Джанет Солтер предложила сварить кофе. Ричер ей не позволил. Может быть, этого как раз он и дожидается. Для кофейника нужна вода. Вода идет из крана. Кран — над раковиной. Раковина у окна. Седая голова в двух футах от окна может быть мишенью. Поэтому он сварил кофе сам, предварительно осмотрев близлежащий участок. Он вышел из задней двери без куртки, без шапки и перчаток. Минус двадцать, не меньше. Он вернулся в дом. Никто не будет там караулить. Через минуту начнешь дрожать, так что толком выстрелить не сможешь. Через час впадешь в кому. Через два ты мертвец.
Ситуация прояснилась. Никто не станет долго подкрадываться по снегу. Опасности надо ждать с фасада. Он должен подъехать на машине, вылезти и действовать быстро. Поэтому, сварив кофе, Ричер разлил его в две кружки и отнес в гостиную. Там он сказал хозяйке, что следующий час они будут поочередно дежурить у окна — десять минут она, десять минут он.
Час тянулся долго. К дому никто не подошел.
22.55. Осталось двадцать девять часов.
Ричер еще раз обошел дом внутри. Когда он спускался со второго этажа, его позвала Джанет Солтер.
— Кто-то идет, — сказала она.
Ричер прошел мимо нее к окну гостиной. Посередине дороги в сторону дома шел человек. Он был маленького роста, но закутан в громадное пальто с капюшоном. Под капюшоном был шерстяной шлем. Шарф, перчатки, сапоги. Руки у него были свободны.
Человек остановился. Ричер спросил:
— Вы его знаете?
Человек отвернулся и посмотрел в другую сторону. За ним трусила собака. Большой белый зверь. Косматый. Человек и собака пошли дальше. Джанет Солтер сказала:
— Не его, а ее. Соседка. Миссис Лоуэлл, но узнать было трудно — она так закуталась.
Ричер выдохнул и сказал:
— Она жена полицейского?
— Бывшая. Лоуэлл ушел от нее год назад.
— Из-за чего?
— Не знаю.
— Вы знаете напарника Лоуэлла?
— Каплера? Да, мы знакомы. Он приехал сюда из Флориды. Что меня удивило.
— Меня тоже. — Часы в голове у Ричера подсказывали, что дело идет к полуночи.
Полчаса они провели в молчании. Потом Джанет спросила:
— Вы были единственным ребенком?
— У меня был брат, двумя годами старше меня. Он работал в Министерстве финансов. Его убили.
— Жаль. Значит, вы последний в роду.
— Видимо, да. Впрочем, род — ничего особенного.
— Как у меня. Все негодяи.
— Ваши родители были живы, когда вы уехали учиться?
— А что?
— Если были живы, то, наверное, писали вам о всяких местных новостях. Может быть, о слухах, сплетнях. Должны были что-нибудь написать и об этом военном объекте к западу от города.
— Знаю только, что его построили и никогда им не пользовались. Вероятно, назначение его было каким-то отвратительным. Был какой-то небольшой скандал в связи с этим.
— Каково было его назначение?
— Не знаю. Никто со мной об этом не говорил.
23.55. Осталось двадцать восемь часов.
Ричер еще раз обошел дом и вернулся в гостиную. Револьвер Джанет Солтер по-прежнему лежал у нее в кармане. Она держала на нем руку. Ричер спросил:
— Как вы?
— Я пришла к выводу, что мне оказана честь, — сказала она.
— В каком смысле?
— У меня появилась возможность вести себя согласно моим принципам. Я считаю, что у обвиняемого есть право на справедливый суд и право противостоять тем, кто дает против него показания. Но говорить об этом легко. А делом подтвердить не всякий может. Я теперь могу.
— Вы молодец, — сказал Ричер.
Он прошел мимо нее к окну. На улице прыгали лучи фар. Автомобиль, и едет быстро.
Это был Питерсон, и он вел за собой как будто всю болтонскую полицию. Девять автомобилей. Они заполонили всю улицу. Из них высыпали пятнадцать полицейских и с револьверами наготове строем двинулись к дому, поспешно, но осторожно. Они не знали, какое их ждет зрелище. Безмятежный дом или двойное убийство. Ричер вышел в прихожую и встал у входной двери со стороны петель. Он распахнул дверь, оставаясь за косяком.
— Питерсон? — крикнул он. — Это Ричер. Здесь все спокойно.
В дом хлынул холодный воздух и голос Питерсона:
— Ричер?
— У нас все нормально, — откликнулся Ричер. — Заходите.
Они вбежали в дом — первым Питерсон, за ним четыре женщины, потом трое из автомобилей охраны и, наконец, еще семеро, Ричеру не знакомых. У всех были красные, обветренные лица.
Четыре женщины окружили Джанет Солтер и быстро увели ее в кухню. Питерсон отправил троих дежурных с машинами на их посты, а остальных в отделение. Потом спросил:
— Так что здесь было?
— Вообще ничего, — сказал Ричер. — А там что произошло?
— Заваруха. Но обошлось без нас. Они сами быстро справились.
— Потому что фальшивая. Отвлекающий маневр.
— Но их человек сюда не явился, — сказал Питерсон.
— И вопрос — почему, черт возьми?
— Потому что увидел вас.
— Но я его не видел. Если он такой умелый, что увидел меня, а я его не видел, почему не попробовал нас убрать?
— Понятия не имею. — Питерсон прижал обе ладони к носу. Нос, наверное, болел. Температура кожи у него подскочила на тридцать градусов за шестьдесят секунд. — Нехорошо так говорить, но я почти жалею, что он сегодня не явился. Не уверен, что мы еще месяц выдержим такую беготню.
— Думаю, вам и не придется. Этот трюк себя исчерпал.
— Они могут устроить бунт когда угодно.
— Не могут. Для бунта должна накопиться критическая масса. Треть тюремного населения готова бузить каждый день, дай только повод. Другая треть вообще этого не хочет. Все зависит от последней трети. А сейчас она выдохлась. Запала нет. А ваш друг байкер не может быстро организовать побег. Так что вас пока не дернут.
— Вы думаете? — сказал Питерсон.
— Возможно, вы больше не услышите сирены, — сказал Ричер.
00.55. Осталось двадцать семь часов.
В 1.15 зазвонил телефон в прихожей. Подошла Джанет Солтер.
— Это женщина из военной полиции, — сказала она.
Ричер сел на стул. Взял трубку. Спросил:
— У вас есть для меня ответы?
— Пока нет. Просто хотела сказать вам, что мы своего поймали.
— Я был прав?
— Не собираюсь отвечать на ваш вопрос.
— Значит, я был прав.
— Не совсем. Он был в третьем мотеле к северу от автовокзала.
— В каком он был виде?
— Вы мне расскажите.
— Не спал, — сказал Ричер. — Сидел в обуви с заряженным пистолетом. Сопротивлялся не дольше десяти секунд и сдался.
— Вы очень сообразительны.
