Харлан Кобен - Чаща
Я промолчал.
— Что бы вы сделали, чтобы защитить его?
— Во-первых, никогда бы не отпустил на вечеринку в студенческое общежитие, где проживал ваш сын.
Он посмотрел на меня:
— Не смешно.
— Мы закончили?
Он глотнул виски.
— Я дам девушке сто тысяч долларов. И пожертвую в благотворительный фонд вашей жены еще столько же.
— Отлично. Хотите прямо сейчас выписать чеки?
— Вы снимете обвинения?
— Нет.
Он встретился со мной взглядом.
— Эдуард — мой сын. Вы действительно хотите, чтобы следующие десять лет он провел в тюрьме?
— Да. Но решение примет судья.
— Он всего лишь ребенок. Просто потерял контроль над собой.
— У вас есть дочь, не так ли, мистер Дженретт?
Э-Джей уставился в стакан. Я продолжил:
— Если бы парочка черных парней из Ирвингтона схватили ее, затащили в комнату и проделали все то, что проделали ваш сын и ею дружок с Шамик, вы хотели бы спустить все на тормозах?
— Моя дочь не стриптизерша.
— Да, сэр, она не стриптизерша. У нее есть все, что только можно иметь. Перед ней открыты все двери. С чего ей идти в стриптизерши?
— Сделайте мне одолжение. Давайте обойдемся без этой мути. Вы говорите, что Шамик так обездолена, что у нее не было иного выбора, кроме как идти в шлюхи? Ладно. Но этим вы оскорбляете всех тех обездоленных, кто благодаря трудолюбию и упорству выбрался из гетто.
Я приподнял брови:
— Из гетто?
Он промолчал.
— Вы живете в Шот-Хиллсе, не так ли, мистер Дженретт? — задал я вопрос.
— И что?
— Скажите мне, многие ли ваши соседи пошли в стриптизерши или проститутки?
— Мне это неизвестно.
— Чем бы ни занималась Шамик Джонсон, это не имеет никакого отношения к ее изнасилованию. Вашему сыну не дано право решать, кого можно насиловать, а кого — нет. Да, Шамик Джонсон показывала стриптиз, потому что возможностей выжить у нее не так уж много. Вашей дочери этим заниматься не нужно. — Я покачал головой. — Вы действительно не понимаете.
— Не понимаю чего?
— Тот факт, что ей приходится показывать стриптиз и торговать своим телом, не уменьшает вину Эдуарда. Если на то пошло, даже усугубляет ее.
— Мой сын ее не насиловал.
— Вот почему у нас есть суды. Мы закончили?
Он наконец-то поднял голову:
— Я могу усложнить вам жизнь.
— Похоже, вы этим уже занимаетесь.
— Вы об отказе от пожертвований? — Он пожал плечами. — Это ерунда. Разминка. — Он встретился со мной взглядом и не отводил глаз.
Мне наша беседа уже порядком надоела.
— До свидания, мистер Дженретт.
Он протянул руку, сжал мою повыше запястья.
— Они выскользнут.
— Посмотрим.
— Сегодня вы набрали очки, но этой шлюхе еще предстоит перекрестный допрос. Вы не можете объяснить тот факт, что она называет их чужими именами. С этого начнется ваше падение. Вы это знаете. Так что послушайте, что я предлагаю.
Я ждал.
— Мой сын и молодой Маранц признают себя виновными во всем, что не тянет на тюремный срок. Пусть это будут общественные работы. Сколь угодно большой условный срок. Это справедливо. Но в дополнение я дам денег женщине, которая заварила всю эту кашу, и прослежу, чтобы у фонда «Под опекой Джейн» не возникало проблем с финансированием. Для вас в этом одни только плюсы.
— Нет.
— Вы действительно думаете, что эти парни могут вновь совершить что-то подобное?
— Скорее всего нет.
— Я думал, вы хотите посадить их в тюрьму для перевоспитания.
— Перевоспитание — не по моей части. Я занимаюсь установлением справедливости.
— Вы считаете, отправить моего сына в тюрьму — это справедливо?
— Да, — кивнул я. — Но опять же для этого у нас есть присяжные и судьи.
— Вы когда-нибудь совершали ошибки, мистер Коупленд?
Я промолчал.
— Видите ли, я собираюсь порыться в вашем прошлом. И буду рыться, пока не раскопаю каждую вашу ошибку. А потом я этим воспользуюсь. У всех есть скелеты в шкафу, мистер Коупленд. Мы оба это знаем. Если вы продолжите эту охоту на ведьм, я собираюсь вытащить их и показать всему миру. — Уверенности в его голосе прибавлялось, и мне это совершенно не нравилось. — Возможно, мой сын совершил серьезный промах. Мы пытаемся найти способ компенсировать причиненный им ущерб, не поставив крест на его жизни. Можете вы это понять?
— Мне больше нечего вам сказать.
Он не отпускал мою руку.
— Последнее предупреждение, мистер Коупленд. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы защитить моего ребенка.
Я посмотрел на Э-Джей Дженретта, а потом удивил его. Улыбнулся:
— Это хорошо.
— Что хорошо?
— Что вокруг так много людей, которые готовы бороться за вашего сына. В том числе и в зале суда. За Эдуарда переживает целая толпа.
— Его любят.
— Это хорошо, — повторил я и отнял руку, которую он сжимал. — Но когда я смотрю на людей, которые сидят за спиной вашего сына, знаете, чего я не могу не заметить?
— Чего?
— Это сразу бросается в глаза. За Шамик Джонсон нет никого.
— Я хотела бы прочитать классу вот это сочинение, — начала Люси Голд очередной семинар.
Люси нравилось, когда студенты сдвигали столы, образовывая круг. Сама вставала по центру. Конечно, выглядело театрально ее хождение по кругу — как говорится, весь вечер на арене, — но она находила эту методику весьма эффективной. Когда студенты садятся в круг, каким бы большим он ни получался, все они в первом ряду. Так что отсидеться за чужой спиной никому не удается.
В классе находился и Лонни. Люси думала попросить его зачитать текст, чтобы получить возможность изучать лица слушателей, но рассказ велся от лица женщины, так что мужской голос смазал бы впечатление. А кроме того, автор сочинения знала, что Люси будет следить за ее реакцией. Не могла не знать. И, конечно же, постаралась бы ничем не выдать себя. Вот Люси и решила, что читать будет сама, а Лонни — всматриваться в лица студентов. И, разумеется, Люси намеревалась часто отрываться от текста, поднимать голову в надежде что-то да заметить.
Сильвия Поттер сидела прямо перед ней. Сложила руки на столе, широко раскрыла глаза. Люси встретилась с ней взглядом и чуть улыбнулась. Сильвия просияла. Соседний стол занимал Элвин Ренфро, известный лентяй. Сидел, как и большинство студентов: создавалось впечатление, что костей у него нет и он может без труда соскользнуть со стула и превратиться в лужицу на полу.
— «Это случилось со мной в семнадцать лет, — читала Люси. — В летнем лагере. Я работала там помощницей вожатого…»
Продолжая читать о рассказчице и ее бойфренде П., о поцелуе под деревом, о криках в темноте, она ходила по кругу. Ранее Люси прочла присланный отрывок не меньше десятка раз, но теперь, читая вслух другим, чувствовала, как то и дело сжимается горло и ноги становятся ватными. Она быстро взглянула на Лонни. Он что-то услышал в ее голосе, а потому смотрел на нее. Ее взгляд послал команду: «Ты должен наблюдать за ними, не за мной». Он быстро отвернулся.
Закончив, Люси попросила прокомментировать прочитанный текст и в принципе знала, что последует за такой просьбой. Студенты понимали: автор среди них, в этом самом классе, — но поскольку подняться выше они могли, лишь столкнув вниз других, начинали рвать сочинение на куски. Обычно начинали вводной фразой «Как мне представляется» или «Я, возможно, не прав/права», после чего следовало:
— Повествование вялое, невразумительное…
— Я не почувствовала никакой страсти к П. Такое впечатление…
— Руку под блузку? Пожалуйста…
— Честно говоря, я подумал, это полный бред…
— Рассказчица пишет: «Мы продолжали целоваться. Нас переполняла страсть». Не говорите мне о страсти. Покажите мне…
Люси смягчала пыл студентов, не позволяла дискуссии перерасти в перепалку. Она полагала, что такие семинары едва ли не самый важный элемент учебного процесса. Учить студентов — нелегкая задача. Люси часто размышляла о том времени, когда училась сама. О лекциях, которые отнимали столько времени, но практически ничего не давали. Что оставалось в памяти, а потом приносило пользу, так это короткие реплики преподавателей, ухваченные по ходу таких вот семинаров. В обучении важно скорее качество, чем количество. Если ты говоришь слишком много, то становишься раздражающим звуковым фоном. Говорить надо редко, но метко.
Учителя любят внимание. И здесь тоже таится опасность. Один из профессоров Люси как-то дал ей на этот счет простой и понятный совет: помни, что речь на лекции не о тебе. Люси всегда это помнила. Однако студенты не любили, когда преподаватель полностью устранялся от обсуждения. Вот и приходилось искать разумный компромисс.
Еще одна проблема — неискренность студентов. Обычно они старались произвести впечатление, а не говорить то, во что верили. Разумеется, с этим Люси приходилось сталкиваться и на заседаниях кафедры. Главное не правду сказать, а чтобы слова звучали красиво. Так полагало большинство.
