Тони О'Делл - Темные дороги
– Типа того.
– Ты сам себя слышишь, Харли? Связать себя с другим человеком на всю оставшуюся жизнь в виде наказания. Считаешь, на этом должен быть основан брак?
– Я не знаю.
– Не знаешь?
Она откинулась на спинку стула и бросила взгляд на нетронутый пластиковый стаканчик с водой, стоявший на столе по соседству с салфеткой и моей бейсболкой «Реди-Микс».
– А как же быть с твоими родителями? Они поженились очень молодыми, потому что твоя мама забеременела. Это была глупость с их стороны?
– Да.
– И, несмотря на такую оценку, ты бы поступил точно так же, если бы твоя девушка забеременела?
– Да.
Она глядела на меня своими молодыми глазами, ярко выделяющимися на старом лице, а я отворачивался. Раскусить меня старается. Это всегда выводило меня из себя. По мне, так лучше бы занялась привычной работой – попыталась меня разговорить.
– У твоих родителей был счастливый брак, как по-твоему?
Надо соглашаться, мало кто задал бы мне этот вопрос на голубом глазу.
– Пожалуй.
Она кивнула.
– Что заставляет тебя так считать?
Я задумался. Если по правде, не знаю. Вот разве:
– Они ладили друг с другом.
– Другими словами, находили общий язык?
– Да. То есть они не дрались и не писали друг другу любовных писем. Ничего такого.
– А откуда ты взял, что они находили общий язык?
– Значит, мама всегда выходила его встречать к воротам, хотя и так знала, что он никуда не денется.
И она касалась его. Не лапала, нет. Типа как мать прикасается к своим детям, когда они потерялись в магазине и вот нашлись.
– А как обстояло с отцом? Какие знаки внимания оказывал он маме?
Я еще подумал.
– Когда мама, накрывая стол, рассказывала ему, как прошел день, отец закрывал глаза и лицо у него делалось такое умиротворенное… Словно ему стихи читали. Настоящих-то стихов он и слушать бы не стал, просто такое складывалось впечатление.
Бетти улыбнулась:
– Это придает его образу человеческие черты.
– Что вы имеете в виду?
– Ты всегда описывал его такими красками, что получался какой-то злодей из мультфильма. Тип личности, а не сама личность. Это характерно для оскорбленных детей – представлять обидчиков чудовищами или святыми.
– Он был тот еще козел, – сказал я.
Где же тут подвох?
– А ты не думаешь, что он был более сложным человеком, чем представлялось на первый взгляд?
– Что значит «сложным человеком»?
– Личностью, у которой различные эмоциональные и психологические факторы обуславливают реакцию на ситуацию, а не тупым животным, следующим только физическим стимулам или инстинкту.
– Про животное это вы верно, – сказал я. – Папаша и был скотиной.
– А как же быть с тем, что ты мне только что рассказал?
– Забудьте.
– Тебе нравился отец, Харли?
Каждые пару месяцев она задает мне один и тот же вопрос, а я даю на него один и тот же ответ.
– Я его недостаточно хорошо знал, чтобы решить, нравится он мне или нет.
– А какая была бы твоя первая реакция на него?
– Он был свой парень.
– Значит, ты его уважал, несмотря ни на что. Ведь так?
Я пожал плечами:
– Он во всем поступал как положено.
Она приподняла брови:
– Даже когда бил своих детей? Так полагалось?
– Он считал, что да.
– Хорошо, – сказала она. – Что заставляет тебя так думать?
– Мне не хочется говорить про отца, – категорическим тоном произнес я и отвернулся к окну.
Она помолчала, поднялась с места, подошла к древнему серому металлическому столу из числа тех, что даже директора школ давно велели выкинуть, достала ежедневник в кожаной коричневой обложке, ткнула пальцем в какой-то пункт на странице и захлопнула блокнот.
Я ее как-то спросил, откуда у нее такая шикарная вещь (куда круче, чем дребедень, которой торгует на своих прилавках «Холлмарк»). Похоже, ее даже слегка напугал мой вопрос. Но она моментально пришла в себя и объяснила, что купила его во время поездки и что порой человеку хочется шикануть.
– Ты подумал о том, чтобы навестить своего друга Скипа? – спросила она, не выпуская ежедневник из рук.
– Я купил себе нижнее белье, – ответил я.
– Боюсь, я не вижу связи.
– Я гол как сокол, трусы для меня – большая покупка.
– Не понимаю.
– Я не могу себе позволить поездку к Скипу, – растолковал я. – Нужны деньги на бензин, на еду, на пиво, на всякое такое. У меня нет средств.
– Понятно, – сказала она.
Куда ей понять.
Тут я заметил, что свою руку она с ежедневника так и не убрала. Опасается, мне тоже захочется шикануть?
– Я пока не обсуждала с тобой твое материальное положение. Как обстоят дела? Ты вступил в права наследования?
Права наследования. Курам на смех. Имущество отца надето на меня.
– Я вам уже как-то говорил: у него только жизнь была застрахована в рамках социального пакета по работе. Треть забрало правительство, остальное съели налоги на дом, гонорар маминому адвокату, похороны…
Я не стал оглашать весь список. Расходы на похороны потрясли меня не меньше, чем стоимость собачьего корма.
Довольно с меня. Я потянулся за своей бейсболкой и опрокинул стакан. Знаю, следовало извиниться, сказать: «Я сейчас вытру», но на меня словно столбняк напал. Вода лужей растеклась по столу, подступила к кожаному блокноту, закапала на ковер. Что-то мне это напомнило, даже желудок скрутило, только что конкретно?
Воспоминания закопошились у меня в голове. Что и когда пролил, какое наказание получил. Подзатыльник. Или деревянной ложкой по лицу. Или ремнем по заднице. Или по щеке тыльной стороной ладони. Провинился – получи. Без лишних разговоров. Если бы Бетти это видела, она бы согласилась: все происходило на уровне инстинктов.
Она вскочила с места, попыталась вытереть воду салфеткой и все уговаривала меня, мол, не стоит беспокоиться, оставайся на месте… Но я ноги в руки и вперед. Всю дорогу до своего пикапа бежал, в кабине по газам ударил. Она выбежала за мной на парковку и замерла у двери, немолодая женщина с юными глазами, знающая всю мою подноготную.
Меня до того колотило, что я чуть было не забыл заехать к Ии. Наверное, вид у меня был тот еще, судя по тому, как он вымучил улыбку. Даже воды мне предложил. Я хохотал, пока не разревелся.
По пути домой меня подташнивало. Да тут еще все кому не лень устроили во дворах костры из накопившегося мусора. Горел пластик, сухая трава и обкаканные бумажные пеленки, и вонь эта наполняла кабину и забивала аромат горячего яичного рулета.
У многих на деревьях и кустах еще висели пасхальные яйца. Кое у кого они провисят до Хэллоуина. А кое-кто повытаскивал во двор всякую мишуру, что призвана украшать лужайки. Начнется сезон охоты, они всю эту чепуху уберут обратно. А то, того гляди, с пулей повстречаешься.
Мне попалась на глаза женщина, не знаю, как зовут, мимо которой я езжу всю свою жизнь; она протирала зеленой тряпочкой блестящий синий шар, переливающийся, будто павлиний глаз. Женщина приветственно помахала мне рукой, и я помахал ей в ответ.
Свою Деву Марию она выставила рядом с миникупальней для птиц; перед ними возвышались два огромных пятнистых гриба, на шляпках у них сидели эльфы. Эта Мария не имела ничего общего с теми серыми каменными скульптурами, которые сейчас все понакупили, у них еще глаза этак скромно потуплены. Нет, у этой старомодной пластиковой статуи взгляд был устремлен в небо, на ней красовалось синее одеяние, а на розовых губах играла легкая улыбка. Маме такие были по душе, нравились их разноцветные одежды и безмятежные белые лица. Таких Мадонн она впервые увидела, только когда после гибели семьи уехала из Иллинойса, и ей подумалось, что это Господь посылает ей знак: здесь твоя жизнь сложится счастливо. Мама ехала по нашей долине и возносила молитвы Богородице.
По дороге домой я совершенно успокоился. Пульс стал нормальным. Руки меня слушались. Мысли не мешались. Меня даже не взбесило, что свадебная фотка родителей опять валяется поверх кучи мусора. Я только вытянул ногу и затолкал фото поглубже.
Когда я подъехал к дому, Элвис приподнял голову. Пес лежал на недогоревшем диване. Паленым разило уже меньше, и Элвис признал мебель своей. Застолбил участок.
Девочки насчет дивана не вспоминали. Побросали на пол в гостиной подушки и устраивались на них перед телевизором. Порой и я к ним присоединялся.
Безмолвная Мисти не появилась на крыльце в ожидании яичного рулета. Джоди не выбежала навстречу за своими печеньем и зонтиком. Вообще-то я о них и думать забыл. Но стоило коснуться ручки входной двери, как меня пронзила ужасная мысль: они все мертвы. Кто-то застрелил их и сложил тела штабелем в гостиной на том месте, где стоял диван. И не разберешь, где кто, пока не посмотришь в пустые безжизненные глаза, взирающие с залитых кровью лиц. У Джоди глаза серые, как у мамы. У Мисти папины темные глаза. У Эмбер радужки голубые, как у меня. Только так и можно разобраться в этой груде тел, застывших рук и ног, в мешанине волос, золотых, рыжих, каштановых…
