Пьер Леметр - Три дня и вся жизнь
– Валентина!
Девушка извинилась.
– Там мама, она заперлась у себя в спальне, никому не открывает и не отвечает… Папа просит, может…
– Иду!
Госпожа Куртен заметалась между прихожей и кухней, сдергивая фартук и ища пальто.
– Да зайди же, Валентина!
Вблизи лицо девушки оказалось совсем не таким, каким Антуан видел его во время мессы – обидно-высокомерное выражение, презрительный взгляд. Яркая помада подчеркивала ее бледность. Глаза, сильно подведенные синим, были мокрыми от слез. Она сделала шаг в гостиную и бросила взгляд на Антуана. Тот поднялся. Валентина кивнула, он в ответ махнул рукой. Он рассматривал девушку, которая теперь выглядела более отрешенной, чем обычно, как если бы осталась одна и никто на нее не смотрел.
На ней была та же одежда, что во время мессы, – красные джинсы и теплая белая куртка. Она со вздохом расстегнула ее, как будто вдруг осознала, что в комнате чересчур жарко. Под курткой оказался розовый мохеровый свитер, тесно облегающий грудь, показавшуюся Антуану невероятно круглой. Он задумался, как груди могут быть такими, он никогда не видел ничего подобного, очень уж они круглые. Сквозь ткань можно было даже различить соски. Духи имели аромат какого-то очень знакомого цветка, знать бы какого…
– А ты, – госпожа Куртен уже надела пальто, – что же, еще не готов?
– Я тоже иду? – спросил Антуан.
– Разумеется, да, а как же! При подобных обстоятельствах…
Она смущенно взглянула на Валентину.
Антуан не понимал, почему «подобные обстоятельства» требуют его непременного присутствия. Или она сказала так для Валентины?
– Ладно, я побежала, ты меня догонишь, да, Антуан?
От перспективы зайти к соседям, оказаться лицом к лицу с господином Дэме у него сводило живот.
Дверь хлопнула.
Антуан озирался, ища предлог, чтобы остаться дома.
– Это что?
Он быстро оглянулся. Валентина не пошла за госпожой Куртен, она стояла здесь, перед ним. В руке она держала пульт игровой приставки, направив обе рукоятки в потолок. Она обхватила одну из них, будто это была рукоятка топора. Весь ее вид выражал крайнее любопытство. Потом своей тоненькой ручкой принялась ощупывать ее, водить по ней указательным пальцем, будто изучая и желая оценить ее гладкость. При этом Валентина неотрывно смотрела Антуану в глаза.
– Это что? – повторила она.
– Это… чтобы играть, – одними губами ответил Антуан.
Она улыбнулась и снова уставилась на него, не переставая ощупывать джойстик.
– Ах, чтобы играть…
Антуан едва кивнул, а потом удрал, стремительно взлетев по лестнице. Он вбежал в свою комнату, сделал глубокий вдох. Сердце выскакивало из груди. Он пытался понять, зачем пришел сюда. Ах да. Ботинки. Он сел на кровать.
И снова на него накатила усталость, он не смог воспротивиться желанию улечься, закрыть глаза.
В его воображении возникла рука Валентины, он ощущал ее магнетическое присутствие. Его охватило такое сильное и болезненное возбуждение, что ему стало невтерпеж ждать.
Ждать, чтобы его взяли, чтобы его арестовали.
Ждать, чтобы сделать признание. Стать наконец свободным. Чтобы спать, спать…
Пугающие последствия его признаний постепенно блекли на фоне невозможности жить в постоянном страхе, с этими видениями. Стоило, как сейчас, закрыть глаза, как ему являлся Реми.
Всегда одна и та же картина.
Маленький мальчик, лежащий в глубокой яме и тянущий к нему ручки…
Антуан!
Иногда он видел только руку, которая силилась за него уцепиться, а голос Реми удалялся, слабел.
Антуан!
– Уже лег?
Антуан подскочил, как от удара током.
В дверном проеме стояла Валентина. Она сняла куртку, небрежно забросила ее за плечо и держала за петельку на согнутом указательном пальце.
Девушка оглядела комнату с любопытством, на самом деле не имеющим ничего общего с интересом, и сделала несколько шагов плавной танцующей походкой. Прежде Антуан за ней такого не замечал. Аромат, который он ощутил в гостиной, заполнил все пространство.
Валентина не смотрела на него. Она медленно перемещалась по комнате, словно рассеянная и равнодушная посетительница музея.
Антуану было очень жарко, он пытался взять себя в руки.
Нагнувшись, он схватил ботинки и, наклонив голову и глядя в пол, принялся завязывать шнурки.
Он почувствовал, что Валентина подошла и оказалась в поле его зрения, суженном, насколько это было возможно. Она встала перед ним, слегка раздвинув ноги, он видел только ее белые кроссовки и намокшие снизу красные штанины. Если бы он поднял голову, его взгляд оказался бы на уровне ее пояса. Антуан продолжал свое занятие, но дрожащие руки не слушались, его настигла почти болезненная эрекция. А Валентина не двигалась. Казалось, она терпеливо ждет, когда же он закончит возиться со шнурками. Тогда Антуан резко вскочил, постарался обогнуть ее, чтобы избежать прикосновения, но места было так мало, что он повалился на кровать. И тут же, с живостью выброшенной из воды рыбы, перевернулся на живот, чтобы девушка не заметила бугорка, приподнявшего его брюки. Снова встал, вот он уже у двери…
Валентина даже не оглянулась. Ее куртка упала на пол. Он видел ее со спины.
Твердо стоя на ногах, она скрестила перед собой руки и обхватила себя за плечи. Антуан заметил ее ногти, покрытые ярко-розовым лаком. Он не мог отвести взгляда от круглых ягодиц, таких крепких на вид, от узких ляжек и бретельки лифчика, едва заметно выступающей посреди спины.
Ему стало нехорошо. Он не мог понять, то ли это он теряет равновесие, то ли Валентина покачнулась и в неподвижном, беззвучном и чувственном танце едва заметно поводит бедрами.
Антуан прислонился к дверному косяку. Ему необходимо на воздух. Выйти. Немедленно.
Он скатился по лестнице, перепрыгивая через ступеньки, бросился к кухонной раковине, открыл кран, подставил под струю ладони и побрызгал на лицо. Потом отряхнулся, схватил полотенце и вытерся.
Отнимая полотенце от лица, он мельком увидел силуэт идущей по коридору к двери Валентины. В кухне повеяло свежим воздухом. Антуан побежал. Валентина уже была на улице и шла неторопливым уверенным шагом. Она спокойно пересекла родительский сад и вошла в дом, не потрудившись закрыть за собой дверь, настолько она была уверена, что Антуан бежит следом.
Он даже не успел понять, как оказался у Дэме.
В нос ему ударил характерный запах этого дома. Антуану он никогда не нравился: какая-то смесь капусты, пота, мастики…
Он сделал шаг и замер.
В гостиной, прямо перед ним, в торце длинного стола, сидел господин Дэме и пристально смотрел на него.
Антуана вдруг пронзила догадка, что на самом деле Валентина пришла за ним с единственной целью – привести его сюда, к отцу.
Девушка делала вид, что просто болтается по комнате, небрежно включила телевизор, рассеянно провела пальцем по краю комода. Потом она в упор взглянула на Антуана. Теперь это был совсем другой человек.
Развязную девчонку словно настигла тень ее младшего брата, витавшая в комнате как угроза. Валентина резко развернулась, поднялась по лестнице и исчезла без единого жеста, без единого взгляда.
– Они наверху, – сказал господин Дэме глухим голосом и повел головой в направлении второго этажа, откуда доносился неясный шепот.
Гостиную освещала только кухонная лампочка и елочная гирлянда, точно такая же, как у Куртенов. Купленная, разумеется, в том же магазине.
Антуана словно парализовало. Перед господином Дэме стоял пустой стакан и бутылка вина. В задумчивости он опустил глаза. Прошли долгие минуты, пока он вспомнил, что не один. Он указал Антуану на стул возле себя. Антуан испугался, что господин Дэме встанет и двинется за ним к дверям, чтобы заставить сесть. Он робко подошел. По мере приближения, видя этого огромного грубого человека совсем рядом, Антуан все больше боялся его.
– Сядь…
Стул, отодвинутый Антуаном, издал противное скрежетание, как мел по школьной доске. Господин Дэме долго, не отрываясь, смотрел на мальчика.
– Ты ведь хорошо знаешь Реми… А?
Антуан закусил губы: да, вроде так, то есть немного…
– И ты полагаешь, что этот ребенок мог сбежать? В шесть лет?
Антуан отрицательно покачал головой.
– Ты можешь себе представить, чтобы он вот так ушел к черту на кулички? И не нашел дороги назад. Ведь он здесь родился!
Антуан понял, что слова господина Дэме – это не вопросы, а мысли, которые он перебирал долгие часы. Он не ответил.
– И с какой стати они не ищут его ночью? У них там, в жандармерии, фонарей, что ли, нет, а?
Антуан слегка развел руками. Он не мог объяснить.
От господина Дэме исходил неприятный запах, вдобавок к нему примешивался выхлоп вина, которым он явно злоупотребил.
– Я пойду… – пробормотал Антуан.
Господин Дэме не двигался, поэтому мальчик осторожно встал, словно не хотел будить его.
Но тут господин Дэме вдруг развернулся, дернул его за штаны и притянул к себе. Его руки обхватили Антуана вокруг пояса, взрослый мужчина прижался головой к его груди и зарыдал.
