Ларс Кеплер - Гипнотизер
— Никке? Это ты? Скажи что-нибудь.
Черная драпировка разошлась, и вышла девочка с прижатым к уху мобильным телефоном. Выше пояса на ней ничего не было. По шее стекали капельки крови. Лицо сосредоточенное и встревоженное.
— Никке, — серьезно повторила девочка в телефон, — что случилось?
Грудь покрывали мурашки, но девочке, похоже, было все равно, что она полуголая.
— Можно спросить кое-что? — сказала Симоне.
Девочка выбежала из салона. Симоне бросилась следом за ней к дверям, как вдруг услышала за спиной чей-то голос.
— Аида? — взволнованно позвал какой-то мальчик.
Симоне обернулась и увидела Беньямина.
— Где Никке? — спросил он.
— Кто?
— Младший брат Аиды, у него задержка в развитии. Ты его где-нибудь видела?
— Нет, я…
— Такой высокий, в черных солнечных очках.
Симоне медленно вернулась в салон и села на стул.
Аида вернулась вместе с братом. Он остановился перед дверью, с испуганным видом кивал в ответ на все, что она говорила, потом вытер нос. Девочка вошла, прикрыв грудь рукой, прошла мимо Симоне и Беньямина, не глядя на них, и скрылась за занавеской. Симоне успела заметить, что у нее покраснела шея — девочка сделала татуировку в виде темно-красной розы возле маленькой звезды Давида.
— Что случилось? — спросил Беньямин.
— Я увидела каких-то дураков — они держали девочку над перилами. А брат Аиды просто стоял там и…
— Ты им что-нибудь сказала?
— Они оставили девочку в покое, когда я подошла. Но им как будто нравилось над ней издеваться.
Беньямин очень встревожился. Щеки покраснели, глаза забегали; он заозирался, словно хотел убежать.
— Мне не нравится, что ты с ними связался, — сказала Симоне.
— Я могу делать что хочу.
— Ты еще слишком маленький…
— Перестань, — перебил он сдавленным голосом.
— А что? Тоже собрался сделать татуировку?
— Нет, не я собирался.
— По-моему, это ужас — делать татуировку на шее и на лице…
— Мама, — перебил он.
— Гадость.
— Аида тебя слышит.
— Хотя мне кажется…
— Ты не можешь выйти? — резко перебил Беньямин.
Симоне посмотрела на него. Она не узнавала свой голос, но знала, что она и Эрик все чаще говорят с одинаковой интонацией.
— Поехали домой, — спокойно сказала она.
— Поехали, только сначала ты выйди.
Симоне вышла из салона и увидела Никке — он стоял перед витриной, скрестив руки на груди. Она подошла к нему, пытаясь выглядеть приветливой, и указала на его карточки с покемонами.
— Все любят Пикачу, — сказала она.
Мальчик с отсутствующим видом кивнул.
— Хотя мне больше нравится Мью, — продолжала Симоне.
— Мью учится всяким вещам, — осторожно сказал мальчик.
— Извини, что я накричала на тебя.
— С Вайлордом ничего нельзя сделать, никто с ним не справится, он больше всех, — продолжал он.
— Он правда больше всех?
— Да, — серьезно ответил мальчик.
Симоне достала карточку, которую он уронил.
— Кто вот это?
Подошел Беньямин, глаза у него блестели.
— Арцеус, — ответил Никке и положил карточку сверху.
— Он очень симпатичный, — сказала Симоне.
Никке широко улыбнулся.
— Пойдем, — вполголоса позвал Беньямин.
— Пока, — улыбнулась Симоне.
— Покавсегохорошего, — заученно ответил Никке.
Беньямин молча шел рядом с Симоне.
— Давай лучше поедем на такси, — решила она, когда они подошли к метро. — Надоело ездить под землей.
— Ладно, — согласился Беньямин и повернулся.
— Подожди чуть-чуть, — попросила Симоне.
Она заметила одного из мальчишек, которые издевались над девочкой. Он стоял возле турникетов метро и как будто кого-то ждал. Симоне почувствовала, как Беньямин тянет ее прочь.
— В чем дело? — спросила она.
— Ну пойдем, нам же надо поймать такси.
— Я только поговорю с ним.
— Мама, да ну их, — умоляюще сказал Беньямин.
Он побледнел, явно встревожился, но остался стоять на месте. Симоне решительно направилась к мальчику.
Она положила руку ему на плечо и развернула к себе. Ему было лет тринадцать, но он не испугался и не удивился. Мальчишка ухмыльнулся, словно Симоне попалась в расставленную им ловушку.
— Пойдем-ка со мной, к охранникам, — решительно сказала она.
— Ты чего, старушка?
— Я видела, как ты…
— Захлопни пасть! — оборвал ее мальчик. — Заткнись, если не хочешь, чтобы тебя отымели.
От изумления Симоне не нашлась, что ответить. Мальчик сплюнул ей под ноги, перепрыгнул через турникет и исчез в переходе метро.
Симоне затрясло. Она вышла и подошла к Беньямину.
— Что он сказал? — спросил тот.
— Ничего, — устало ответила она.
Они подошли к стоянке такси и забрались на заднее сиденье первой же машины. Когда машина выезжала из центра Тенсты, Симоне сказала, что сегодня звонили из школы.
— Аида хотела, чтобы я был с ней, когда она будет менять татуировку, — тихо объяснил Беньямин.
— Очень мило с твоей стороны.
Они в молчании ехали по Юльставеген вдоль ржавых рельсов на насыпи из бурого гравия.
— Ты говорила Никке, что он идиот? — спросил Беньямин.
— Я сказала глупость… это я идиотка.
— Как же ты могла?
— Иногда я делаю глупости, Беньямин, — ответила она вполголоса.
Когда проезжали по мосту Транебергсбрун, Симоне глянула вниз, на Стура-Эссинген.[5] Лед еще не лег, но вода казалась застывшей и бледной.
— Похоже на то, что мы с папой разведемся, — сказала Симоне.
— Вот как… Почему?
— Ты здесь совершенно ни при чем.
— Я спросил «почему».
— У меня нет хорошего ответа, — начала она. — Твой папа… Ну как объяснить? Он — любовь всей моей жизни, но… любовь может закончиться. Об этом не думают, когда встречаются, рожают детей и… прости, не нужно было об этом говорить. Я просто хочу, чтобы ты понимал, почему я сейчас не в себе. И вообще, мы еще не решили наверняка, что разведемся.
— Я не хочу иметь к этому отношения.
— Прости, что я…
— Ну хватит, — огрызнулся он.
Глава 10
Эрик знал, что не сможет уснуть, но все равно попытался. Сон никак не приходил, хотя комиссар вел машину очень мягко. Они ехали по дороге номер 274, через Вермдё,[6] к домику, где, как предполагалось, находилась Эвелин Эк.
Когда проезжали старую лесопилку, в днище машины застучал гравий. Эрик ощущал боль и сухость в глазах — это из-за кодеина. Щурясь, он разглядывал узкие газончики с деревянными дачными домиками. Голые деревья в стерильной декабрьской прохладе. Свет и краски заставили Эрика вспомнить, как в школе их водили на экскурсии. Запах гнилых стволов, грибной запах, идущий от земли. Мать Эрика полдня работала школьной медсестрой в гимназии в Соллентуне и свято верила в пользу свежего воздуха. Именно она захотела, чтобы его звали Эрик Мария. Необычное имя явилось результатом того, что мать Эрика отправилась в Вену изучать немецкий язык и там сходила в «Бургтеатр» на «Отца» Стриндберга. В главной роли был Клаус Мария Брандауэр. Мать Эрика так впечатлилась, что долгие годы помнила имя актера. Ребенком Эрик всегда пытался скрыть среднее имя, Мария, а подростком узнал себя в песне «Парень по имени Сью» — услышал ее на пластинке Джонни Кэша, записанной в тюрьме Сан-Квентин. «Some gal would giggle and I'd get red, and some guy'd laugh and I'd bust his head, I tell ya, life ain't easy for a boy named Sue».[7]
У отца Эрика, служащего Государственной страховой кассы, было в жизни одно-единственное настоящее увлечение. Отец был иллюзионист-любитель. Он наряжался в самодельную мантию, купленный по случаю фрак и складной цилиндр, который называл шапокляком. Эрику с друзьями приходилось сидеть на жестких стульях в гараже, где отец устроил маленькую сцену с потайными люками. Большую часть трюков отец почерпнул в каталоге «Бернандос мэджик» в Брумёлле: волшебные палочки, которые звенели и складывались, бильярдные шары, множащиеся при помощи скорлупы, бархатный сачок с двойным дном и блестящая ручная гильотина. Сейчас Эрик думал об отце с нежной радостью, вспоминал, как тот ногой запускал магнитофон с записью Жана-Мишеля Жара, одновременно производя магические пассы над летающим черепом. Эрик от души надеялся, что папа не замечал, как, став постарше, сын стыдился этих представлений и перемигивался с приятелями у него за спиной.
Наверное, сложного объяснения тому, почему Эрик стал врачом, не существовало. Он никогда не хотел быть никем другим, не представлял себе иной жизни. Помнил дождь в первый день летних каникул, помнил, как поднимали флаг, пели летние песни… Эрик всегда учился на «отлично» по всем предметам — этого от него ждали родители. Мать частенько говаривала, что шведов избаловали, что они воспринимают свое благополучие как нечто само собой разумеющееся, тогда как оно, скорее всего, не более чем маленькое историческое примечание в скобках. Она считала, что система с бесплатной медициной и стоматологией, бесплатными яслями и детскими садами, бесплатными школами и бесплатными университетами может рухнуть в любой момент. Но сейчас самый обычный юноша, самая обычная девушка могут выучиться на врача, архитектора или доктора экономических наук в любом университете страны, и им не потребуются для этого состоятельные родители, специальные стипендии или подаяние.
