Евгений Крестовский - Холодное солнце
Когда Донской проходил мимо столика профессора, Барский вдруг задержал на нем взгляд и, нервно поблуждав зрачками по его пиджаку, перевел взгляд на собеседника, продолжая что-то говорить.
Глеб вздрогнул. Ему показалось, что Анатолий Андреевич узнал его. Он быстро повернулся к Барскому затылком, приглаживая ладонями волосы.
Но, кажется, профессор его не узнал.
Как ни в чем не бывало Донской продолжил свое движение в сторону кухни. В шаге от столика Барского он остановился и принялся завязывать шнурок на ботинке.
– …наверняка что-то знает, – услышал Глеб приглушенный голос профессора.
– Ну и пусть, – спокойно ответил Барскому подтянутый.
– Но он искал его доклад! Он был в фондах! Этот человек может докопаться.
– Это его право. Он, кажется, его родственник?
– Дальний… Знаете, он спросил меня, в каком костюме был тот: в коричневом или в синем. Странно, правда? – Собеседник профессора промолчал. – И потом, самое главное: под конец он спросил меня…
– Вы что-нибудь потеряли? – услышал Глеб над собой голос официанта и вздрогнул.
Донской поднялся: перед ним стоял молодой человек с горячим на подносе. Улыбнувшись парню и стараясь держаться так, чтобы профессор видел только его спину, Глеб пробурчал:
– Шнурок…
Барский замолчал. Донской спиной почувствовал, что профессор и его собеседник смотрят сейчас на него.
Донской вернулся к своему столику вслед за официантом, стремясь побыстрей скрыться за портьерой. Официант положил перед ним тарелку и принялся собирать грязную посуду.
– Еще водки? – спросил он.
– С удовольствием. И себе стопку принеси!
– Нам не положено, – сухо ответил молодой человек.
Глеб осторожно скосил глаза на столик Анатолия Андреевича. Столик был пуст.
– Знаю, что не положено… Вот тебе, парень, за. сервис, – Глеб протянул официанту десять долларов, которые тот моментально сунул в карман и, в меру угодливо склонив голову, приготовился слушать. – Скажи, тех мужиков тогда много было?
– Четверо. Вместе с Анатолием Андреевичем четверо. Причем один из них – не местный. Ну, не городской, что ли…
– Почему?
– Я провинциалов за версту чую. Посмотришь на физию – и все ясно. Но мужичок с бабками! А почему они вас интересуют?
– Потом объясню.
– Можете не объяснять. Мне-то какое дело.
Глебу показалось, что официант обиделся. Он торопливо вытащил из бумажника еще десятку и протянул ее парню.
– Не обижайся, я же сказал, потом объясню. Скажи, а был среди них седой мужик в коричневом пиджаке, среднего роста, лет этак сорока?
– Ну, уж этого я не помню… Был вроде блондин. А может, седой. А в каком пиджаке – не вспомню. Он все больше молчал. Зато остальные наседали на него. И больше всех провинциал. Маленький такой, лысый, на грека смахивает. Все время уговаривал блондина на что-то там согласиться. Какой-то контракт, что ли? Анатолий Андреевич тоже наседал на него. А! Вот еще вспомнил! – воскликнул официант. – Их, как я сказал, было четверо. Так вот четвертый, такой шумный товарищ, ближе к ночи на провинциала и Анатолия Андреевича набрасываться стал: кулаками размахивал, матом крыл. Кричал, что Россия не продается и что их – как я понимаю, вместе с этим самым седым – за тридцать сребреников не купишь. Анатолий Андреевич его успокаивал, за руки хватал, не давал приставать к лысому. А тот возьми да и грохни Анатолия Андреевича кулаком. Да так, что тот со стула упал! Крик, звон! Охранники вошли в зал и бросились на чумового этого. Так он и с ними драку затеял. Ну мужик, я вам скажу! – у официанта заблестели глаза. Видно было, что ему нравится вспоминать эту историю. – Как дрался! У нас ребята качки, – официант перешел на шепот, – а он их знай лупит: только хруст стоит. В общем, раскатал мальчиков. Да, блондин ему помогал: тоже дрался. Только когда повара с ножами вышли, ребята утихомирились, сели на место. И вроде мужик-то не огромный, а драчун отчаянный. Физиономия в смятку, а сам смеется, довольный. Странно, знаете ли: костюм с отливом, ботиночки первый класс, а дерется, как урка. Кстати, к тому времени Анатолий Андреевич с тем маленьким лысаком свалили.
– Спасибо, выручил.
Глеб поднялся из-за стола, оставив на скатерти деньги.
– А водочки?
– Достаточно. – Глеб похлопал парня по плечу и направился в зал.
– Да, знаете, – бросил вдогонку смеющийся официант, – этот четвертый очень оригинальный мэн! После шашлыков и миноги принялся всех воблой угощать. Это уже после драки. – Глеб остановился из вежливости дослушать официанта. – Под нос ее совал! А потом знаете, – официант, смеясь, глядел на Глеба, – стал потроха рыбьи поджигать спичкой и жрать их. Кричал: «У нас в Сыктывкаре это деликатес!»
– Потроха – деликатес? – Глеб обернулся к официанту.
– Да, – усмехнулся тот. – Но деликатес только чумовой этот, по-моему, и ел, больше никто не отважился… Кто же дерьмо рыбье добровольно есть станет? Гадость такая!
– Гадость?
– Вот именно! – официант, улыбаясь смотрел на Глеба. – А разве нет?
– Да нет, рыбьи потроха не едят. Наверняка это были рыбьи пузыри.
– А я что сказал? Ну, правильно. Или пузырь не потроха?
Донской не вслушивался в то, что говорил парень. Его зацепило какое-то произнесенное парнем слово… Ах да, «гадость»! Кажется, именно это произнесла Нина Павловна, когда говорила о том, что обнаружили в желудке Юрия при вскрытии. Она также говорила о миногах. Значит, среди этих четверых в тот вечер наверняка был и Юрий!
Комбинация, которая должна была немедленно объяснить необъяснимое, вертелась у него в голове отдельными фрагментами, фактами и догадками. Вертелась и никак не могла уложиться.
16
Блюм ожидал Аптекаря. Тот был уже где-то на подходе к Лабораторному корпусу.
«Зверь настаивает на том, что Эталон через дверь не выносили, – думал Илья Борисович. – Ничего удивительного. Иначе придется проносить его через хомут. Но хомуты сегодня молчали. А что если перебросить Эталон через верхнюю арку хомута? Но тогда кто-то должен поймать его с той стороны. На пути до двери три хомута. Значит, те, кто сидит у хомутов, должны участвовать в похищении? Бред! Эти идиоты не смогут между собой договориться. Как минимум двое из них тут же прибежали бы ко мне с доносом!»
В кабинет вошел один из мальчиков и молча положил перед Ильей Борисовичем лист бумаги.
– Это его идея? – спросил Блюм.
– Не моя же! – раздраженно ответил молодой человек, под глазами которого уже легли тени усталости. – Медицина здесь! Звать?
– Зови! И трех охранников с хомутов! – бодро скомандовал Блюм.
Прочитав очередной вывод компьютера, он загорелся одной идеей.
В кабинете Блюма, куда ввели троих охранников, кроме хозяина находились еще двое в белых халатах.
Аптекарь, человек с глумливой улыбочкой и саквояжем, скорее химик, нежели врач. И местный доктор по прозвищу Многостаночник: терапевт, при необходимости вырезавший клиенту аппендикс, удалявший страдальцу зуб или на скорую руку вскрывавший беднягу-инфарктника, испустившего дух. Разумеется, в обязанности Многостаночника не входила хирургическая практика, и он баловался скальпелем исключительно из любознательности.
Зловеще поглядывая на побледневших охранников, Илья Борисович сообщил им, что пропажа Эталона – вовсе не обычное ЧП, как это им кажется, а стихийное бедствие, поскольку теперь безопасность всего Объекта под вопросом. Почему? Потому что Эталон – вещь сверхсекретная.
– У меня нет времени, – мрачно говорил он испуганным парням, стоявшим перед ним навытяжку, – на всякие допросы, следственные эксперименты и прочие гуманистические изыски. Мне надо спасать положение. Так что…
Охранники засучили рукава, и вежливый Многостаночник вкатал каждому по несколько кубиков психотропного препарата, любезно предоставленного ему улыбчивым Аптекарем. После инъекции здоровенные парни утратили волю и понесли какую-то слюнявую чушь.
– Они готовы, Илья Борисович! – тихо сказал Аптекарь, вглядываясь в зрачки охранников, – Нам можно отчаливать? Признаться, мы устали: пришлось помаяться с вашей Вероникой…
Аптекарь замолчал, нагловато глядя в глаза Илье Борисовичу.
– Да-да, отдыхайте. Если надо, вызову. Думаю, я теперь сам тут разберусь.
Медицина бесшумно вышла за дверь.
Илья Борисович приказал охранникам сесть, а сам вдруг выскочил из-за стола и стал носиться по кабинету, как тигр в клетке, бросая на обалдевших от такого напора и уже по-детски всхлипывающих парней свирепые взгляды. Наконец Блюм заговорил. Он угрожал охранникам, пугал их страшной карой, если они только не скажут ему всю правду. Всякий раз, когда разъяренный Илья Борисович подбегал к бедным парням, те вжимались в спинки стульев и заслонялись от этого зверя рыкающего. Блюм тянул жилы из парней.
Очередь дошла до сладосграстца. Испуганно моргая и вытирая прыгающие от волнения губы, бедняга ни с того ни с сего принялся расхваливать шелковые бабьи задницы и жаловаться на судьбу. Блюм ничего не понял. Он ожидал услышать совсем другое, и потому ткнул парня кулаком в плечо. Охранник заскулил от страха.
