Галина Войцеховская - Холодно
-Ну да, парень в субботу вечером был - краше в гроб кладут. И потом - что ему за смысл был бы ко мне приезжать, расспрашивать, если бы он знал Голубенко, и с кем он дружит, и прочее. Приехал в субботу, свое дело сделал - и тихо уехал. Зачем светиться-то? Нет, Конькова он не знал, это точно. Да и по разговору не похоже, чтобы он тут что-то выхитривал.
-Ну да, ну да - ты все его хитрики увидела насквозь! Ну, ну....
-Ну и увидела.... Я тут увидела присутствие кучи народу! Кто их из лесу вывозил после обстрела? Сергей охранник, ездил по работе - что за фирма? Московская милиция, я так понимаю, сюда с вопросами не обращалась. Значит, о нападении фирма не заявила. А труп водилы куда дели? Пистолет Сергей - если не сам ребятам подложил, значит, отдал - а кому? И как этот кто-то вышел на Конькова со товарищи? И как еще им всунули этот пакет? Что, прям так на улице подошли к Конькову, и всучили ему пакет? И зачем, и как Сергей меня отыскал?
-Ну, это-то просто.... Фамилию твою он знал, зашел в паспортный стол... Я вот туда тоже, пожалуй, зайду...
-Ой, Владька... слушай... - Оленька подпрыгнула, и опрометью кинулась на кухню. Через минуту вернулась, бережно держа за пробочку и под донышко коньячную бутылку.
-Тю... с этого начинать надо было!
-И не мечтай, Дубинин! Тебе налей - потом Катерина со свету сживет. Коньяк я вовсе не для того принесла.
-А для чего?
-А вот смотри - бутылка в шкафчике простояла сто лет, никто ее не трогал, и она малость запылилась. И я ее хорошенько полотенцем вытерла. И Сергею к кофе коньячку предложила. И он налил - не в кофе, а рюмку взял из серванта. Рюмку я, конечно, вымыла, а...
-На бутылке его пальчики остались! Молодец, Воронцова!
-Ну вот, держи бутылку.
-Так не пойдет!
-Как так? Почему не пойдет?
-Бутылку надо изъять в установленном порядке. А то мало ли, где я ее взял? Короче, нужно соблюсти политес. Обязательно!
-И что? Ты меня в свидетели запишешь?
-Затруднительно. Ты пока что сюда никак не прикладываешься. Да и не желательно. В чужую игру лезть всегда опасно. Охрану к тебе не приставишь.... Ты вот что.... Дай, подумаю.... Вот что - завтра побеги в райотдел, и заяви о краже.
-О какой краже?
-Заяви, что этот парнишка у тебя что-нибудь украл! М-м-м... пятьсот долларов, например. Мол, пришел в гости визуально знакомый товарищ, на ночь остался, и в процессе - твою заначку спер.
-А зачем?
-Возбудят дело. Законным образом изымут бутылочку. Под протокол - как положено. Пальчики мы по всем каналам проверим. И в случае чего, будет повод парня задержать. А нет - можно потом дело прекратить без труда. Дескать, простите, господа милиционеры, запамятовала, куда заначку спрятала, а тут вот и нашла по случайности.
-Дубинин, но ведь это же клевета!
-Ага. А мальчик - ангел небесный. Ты, Воронцова, дура! Пойми - он убийца! Он Голубенко на твоих глазах застрелил!
-Ну вот - опять "дура".... Сам дурак.... И одно другому не мешает - он убийца, а это клевета! А Голубенку он застрелил в пределах необходимой обороны...
-Гляди, какая честная! Не дергайся, Воронцова, делай, что говорят! И вот еще что - заявление подашь, бутылку пристроишь, протокол подпишешь - и съедь куда-нибудь.
-Зачем?
-Целее будешь! А то действительно - зачем этому Сергею было тебя искать? Про Голубенко его дружки, или хозяева, или кто они там - и без того знали. Раз подкинули пистолет. А если хозяева сами же организовали и нападение, и последующую зачистку свидетелей - вы оба вообще расходный материал. Думаю, парня использовали втемную, чтобы нашел случайного свидетеля, а теперь тебя и уберут - чтобы не трепалась. А его - за то, что много знает.
-Вот спасибо, Дубинин, утешил....
-Завсегда, пожалуйста!... И знаешь - что-то я забоялся. Уж очень на правду смахивает.... Иди-ка, собери свои манатки - пока у нас переночуешь.
Женщина лежала, лениво откинувшись на подушки, и прислушивалась к мерному дыханию спящего рядом с ней мужчины. Дышал он легко - не храпел, не сопел. Молодой. Сильный. Хороший любовник. Хотя и она сама - еще очень даже ничего. Следит за собой. Может себе это позволить... Женщина повернулась, и принялась разглядывать спящего. "Хорош.... Ничего не скажешь - хорош! Голая спина бугриться мускулами. Такой сильный... и совсем чужой. Всегда где-то рядом и никогда не вместе. Чужой. За столько лет ни разу не попытался переступить отведенных ему рамок. Просто я ему не нужна... позову - он приходит, а сам ... Я хотела играть по своим правилам. И играю! И почему-то бешусь от того, что он тоже играет только по моим правилам. И всегда остается чужим..." Она провела ладонью по гладкой горячей коже, от плеча к ягодице. Ритм дыхания чуть заметно изменился. Расслабленное тело чуть отвердело под ее рукой. Проснулся.... Женщина надавила на ягодицу, стиснула пальцы, вонзила ногти в податливую плоть. Почувствовала, как каменеет накачанный мускул под ее рукой, разжимается ладонь, ногти скользят, оставляя веер багровых полос. Женщина всхлипнула - горячий шарик прокатился от горла до бедер, и растаял, разломил тело негой.... Она коротко размахнулась, и впечатала острый, твердый кулак в напряженную ягодицу. Мужчина тихо вскрикнул. Неуловимо быстрым движением перевернулся на спину, поймал ее руку...
В утренней полутьме гибкие тела сплетались и расплетались в извечном танце. Потом она ушла, оставив изнеможенного любовника досыпать на скомканных простынях. Металлическая дверь сыто чавкнула, отделив друг от друга женщину и мужчину. Разделив их пространство и время - для него этот момент был окончанием долгой напряженной ночи, для нее - началом долгого напряженного дня.
Несколько часов мужчина спал, а потом нежился в ленивой дреме, пока голод, наконец, не выгнал его из постели. Вкусный завтрак, необременительная разминка и прохладный душ вернули телу упругость, а мыслям ясность. Подумать было над чем... Правда, здесь ему плохо думалось - в просторной светлой квартире было много роскоши, много стиля, много дизайна, много всего... Только вот жизни в ней было мало. Ничего человеческого - ни брошенной вещи, ни недочитанной книги, ни малейшего беспорядка. Чертоги Снежной Королевы. Чертовски чопорные чертоги.
На улице было холодно и слякотно, и дул промозглый ветер, но Рыжов несколько минут постоял возле машины, глубоко дыша, подставляя лицо колким каплям. Свидания им выпадали редко - Амалия была деловой, преуспевающей, очень занятой женщиной. И после каждой ночи с Амалией у Сергея было странное ощущение, будто он только что вернулся из долгой командировки - все вокруг неуловимо менялось. Все было таким же - и не таким. Город казался каким-то чужим - ярче, резче, крикливее, чем обычно. Потом Рыжов несколько дней ходил, подавляя раздражение и злость. Наконец, Амалия выветривалась из его головы, глухая досада понемногу стихала, и можно было жить дальше. Сергей Амалию не любил. Она была женщиной сильной, умной, насмешливой. Она была немолода. Она не любила Рыжова. С ней никогда не было спокойно. Но - с ней никогда не было скучно.
Сергей Рыжов и Амалия Стэмпень познакомились несколько лет назад. После дефолта все денежное обращение как-то невзначай принакрылось, и деньги по стране частенько перемещались "налом", в потрепанных портфелях, потертых чемоданах и нательных поясах рисковых бизнесменов. Амалия не была исключением. Отдавая дань женской слабости, она нанимала двух-трех охранников - и ехала. И заехала однажды в убогий, при царе Горохе построенный постоялый двор, где-то на границе Белоруссии и Литвы. И отбивались они там - сначала кулаками, а потом и до пистолетов дошло - от местных рыцарей с большой дороги. А потом неделю жили на хуторе у ее родителей - чинили машину, зализывали раны. Там же, на хуторе, Амалия стала его любовницей. Романтики в этом не было - она сразу же расставила все по своим местам. Поначалу Рыжев был обижен и разъярен, и даже несколько оскорблен - но потом все сложилось так, как хотела она. Может быть потому, что она была так всепобеждающе властна. Может быть - потому, что Рыжов помнил, как дрожала и всхлипывала Амалия при каждом выстреле, сжавшись в комочек за его спиной. А потом вдруг принялась жарко и непонятно молиться Святой Деве Марии, торопливо осеняя себя перевернутым, непривычным православному глазу католическим крестом... и это воспоминание помогало ее всепобеждающую властность перенести.
Улыбка. Неуловимая и мимолетная. Навевающая опасливую мысль о скалах за спиной Джоконды... Красовский понял, наконец, что его так тревожило - улыбка Моны Лизы на лице Амалии Карловны Стэмпень. Давно прошли те времена, когда она звалась "Емеля Штемпель", была комсоргом факультета, веселой язвой, звездой всех институтских КВНов. На пятом курсе за ней ухаживал Здислав Сенчевский, по прозвищу "Здесь-и-Сейчас" - ужасно романтически, со всей шляхетной галантной роскошью. Но как-то это ничем не кончилось, если не считать последствиями рождение маленькой Ренаты. Емеля отвезла Ренату бабушке, куда-то в Гродненскую область, а сама занялась бизнесом и карьерой. И весьма преуспела. Но за ее неистощимой деловой энергией Красовский всегда ощущал холодную и злую волю, твердость, даже жестокость. Улыбка на лице Амалии Карловны всегда была дежурным американским "ч-и-из". Это было привычно, спокойно и надежно, хотя не слишком приятно. А сейчас они сидят в ее изысканно-строгом кабинете, беседуют о вещах весьма непростых - и вдруг это отстраненно-мечтательное, нездешнее, бездумное выражение...
