Уоррен Мерфи - Корабль смерти
Скуратис испытующе смотрел на банкира и ждал. Казалось бы, он все разложил по полочкам, чего же он ждет от швейцарца? Но как выяснилось, самое главное еще не было сказано.
— Вы можете меня спросить: зачем мне понадобилось строить крупнейший в мире корабль? Я отвечу: сеть один человек, которого я хочу превзойти.
— Это вы сами? — предположил банкир, неожиданно ударяясь в философию.
— Не будьте ослом! Оставьте эти глупости тяжелоатлетам и другим субъектам с мощной мускулатурой. Я хотел встать выше Аристотеля Тебоса.
— Я понимаю. Дружеское соперничество?
— Дружеское?! Ха-ха-ха!
— Но ваши финансовые интересы никогда не сталкивались. Вот я и подумал...
— Разве волк может схватиться с медведем? Да никогда в жизни! Волк нападает на оленя, а медведь ломает лосей. Вот почему мы не ведем борьбу друг против друга в финансовой сфере. Это было бы опасно для каждого из нас. Мы воюем в моральной сфере, и я это сражение проиграл.
Банкир знал о приеме, который устроил Тебос в Скаггераке, когда стало известно, что построенное судно ожидает участь гигантской ненужности.
Банкир уже тогда не понимал, почему Тебос поступил так неразумно.
Швейцарец знал: когда Тебос женился на кинозвезде, Скуратис взял в супруги известную оперную певицу. После этого Тебос женился на вдове американского президента, с которой потом развелся.
Банкир припомнил, как в свое время ему было приказано потратить двести тысяч долларов, чтобы сделать фотографию, которую потом продали за две тысячи. Львиная доля средств ушла на покупку и ремонт старой, построенной еще во времена второй мировой войны подводной лодки; были приобретены специальные японские объективы, немецкая фотокамера; восемнадцать тысяч долларов заплатили фотографу, не считая большого количества мелких выплат разным людям, только за то, чтобы они подвели подводную лодку с аппаратурой к острову, купленному Тебосом в Эгейском море. Фотограф снял жену Тебоса в голом виде и потом продал фотографии в американский порнографический журнал. Чистые убытки составили сто девяносто восемь тысяч.
Это показалось банкиру абсурдным помещением капитала, но он не был бы швейцарским банкиром, если бы позволил себе задавать нескромные вопросы человеку такого размаха, как Скуратис.
Банкир знал также и о суммах, которые были израсходованы вскоре после того, как Тина, дочь Демосфена, стала встречаться с одним известным сутенером. Познакомились они на вечере у Тебоса. Он не был неполноценным раньше. Этого субъекта отыскали в одно прекрасное весеннее утро в парижских трущобах после того, как в Париж было сделано несколько денежных переводов. Отыскали, но не целиком. А то, чего у него не хватало, предмет его мужской гордости, уже на следующую ночь преподнесли на серебряном блюде Аристотелю Тебосу в одном из ресторанов Люцерна.
Владелец ресторана, разумеется, не мог объяснить, как мог произойти столь непристойный инцидент. На следующий день банкир перевел на счет ресторана солидную сумму.
После этого Аристотель Тебос женился на Тине сам, хотя ему было пятьдесят семь лет, а ей — двадцать. Не прошло и года, как она покончила с собой.
Говоря, что отношения между Тебосом и Скуратисом основаны на дружественной конкуренции, швейцарский банкир имел в виду, что они не основаны на чем-то, затрагивающем их жизненно важные интересы Под «жизненно важными интересами» он понимал прибыль. В этом смысле их соревнование вполне можно было назвать дружественным.
— Я построил этот большой корабль, чтобы досадить Тебосу. Я хотел, чтобы это судно стало символом моего могущества, чтобы оно заходило во все порты, заявляя во всеуслышание: «Я — величайший корабль, построенный величайшим из людей». Мне надо было взять верх над этой седовласой гадиной, над этой мразью Когда я потерпел неудачу, он не преминул сообщить о ней всему свету. После этого я просто не мог пустить судно на слом. Не мог, потому что не хотел, хотя это и влетело мне в копеечку.
— Но ведь вы покрыли убытки, продав судно Организации Объединенных Наций.
— Это верно. Однако теперь оно стало кораблем смерти. Тебос мечтает превратить его в бесполезную, не нужную людям посудину, в памятник, символизирующий мое поражение. Он повернул мой замысел против меня. Нечто подобное я сделал с его любовником, баронетом Рамсеем Фраулом.
— Разве сэр Рамсей был гомосексуалист?
— Он был английский аристократ, а они на все способны.
Банкир не стал распространяться о том, что то же самое он мог бы сказать о греках, о шведах — практически обо всех нациях, кроме швейцарской. И то с оговорками: он не был вполне уверен насчет своего дяди Уильямса. Оставалось надеяться, что полотенце на талии Скуратиса завязано крепко.
— Но, сэр! Откуда вам известно, что за этими убийствами стоит Тебос?
— Во-первых, они начались сразу после того, как я получил прибыль.
Во-вторых, они требуют ловкости, скоординированности действий, знакомства со схемой судна и больших затрат. В-третьих, они не преследуют других целей, кроме как прекратить использование корабля. В наше время нет такой страны — Скифия. Фронт освобождения скифов не может никого освободить. Это только предлог. Тебос хочет поглумиться надо мной.
— Но, может быть, это какие-то сумасшедшие?
— Нет. Потребовались многие годы и многие миллионы долларов, чтобы превратить воздвигнутый мною прекрасный монумент в мерзкое чудовище, грозящее людям смертью. Сумасшедшие не могут быть так хорошо организованны. Но если у вас осталось хоть малейшее сомнение в моих словах, задумайтесь над тем, кто оплачивает богатейший прием, который намечен на сегодня и на завтра, двухдневный прием для делегатов ООН, размещенных на борту корабля. А как вы думаете, кому он посвящен?
— Наверное, вам, господин Скуратис?
— Вот именно, — негромко произнес тот. — В настоящий момент я на щите. Я уподоблюсь Говарду Хьюзу. Знаете, почему он стал затворником? Все началось с гордыни. Когда страдает уязвленное самолюбие, вы начинаете избегать общества, светских сборищ, опасаясь, что кто-то или что-то напомнит вам о вашем унижении. Постепенно отшельническая жизнь входит в привычку, и в полном одиночестве вы скатываетесь по наклонной плоскости, усыпанной вашим золотом, в могилу. Если бы я был простым тружеником, мне приходилось бы рано вставать и отправляться на работу, мучаясь от болей в спине, и я бы как-то приспособился Но когда есть возможность жить в одиночестве на яхте и радикулит вас не мучит, вы стремитесь продолжать такую жизнь изо дня в день, пока не кончится череда отведенных вам лет.
— Зачем вы говорите мне все это, господин Скуратис?
— Потому что нам предстоит битва, и я хочу, чтобы вы знали настроение вашего главнокомандующего. Я не могу идти на войну сам — я конченый человек. Следовательно, многое придется делать вам.
Банкир записывал его инструкции в течение двух часов. Под конец Демосфен Скуратис улыбнулся, будто жаба, проглотившая жирную муху. Теперь уже банкир потянулся за «маалоксом», чтобы успокоить резь в животе.
* * *Все было так, как им обещали: пассажиры «Корабля Наций» не ощущали килевой качки, потому что мощное судно не резало, а дробило волны.
Римо прогуливался по палубе номер 18. Ощущение было такое, как если бы вы ехали на крыше Эмпайр Стэйт Билдинга по самой кромке моря. Вы смотрите вниз, видите под собой убегающую воду и не чувствуете скорости передвижения. Если бы вы не знати, что плывете по морю, вам могло бы показаться, что вы находитесь где-то высоко в горах, где воздух чист и насыщен парами солей, будто в самом начале существования планеты. Позади вас Америка, где-то впереди — Африка, а вы стоите на одном месте совершенно неподвижно. Море спокойно, как вода в графине. Не менее сорока пяти человек подошли в этот день к Римо, чтобы отметить, как быстро они на самом деле плывут, и подивиться достижениям современной техники.
В тот вечер должен был состояться большой банкет, устраиваемый Аристотелем Тебосом в честь своего земляка Демосфена Скуратиса. На расстоянии полумили от судна виднелась яхта «Одиссей», принадлежащая Тебосу.
Руководство службы безопасности ООН передало по телетайпу сообщение своим агентам во всех представительствах, что корабль теперь вполне безопасен. Чиун предупредит? Римо, что нет нужды сообщать другим секретную информацию, которой владеет Дом Синанджу. Это означало, что иранское правительство тоже не должно знать о «двойной» конструкции судна. Всему свое время, пока еще рано — так считал Чиун.
— Привет, — сказала Римо незнакомая молодая женщина. — Вам грустно одному?
Это была брюнетка с правильными чертами лица и здоровым румянцем. Она не производила впечатление женщины, которая часто пользуется косметикой.
Ее лицо и фигура дышали здоровьем.
Римо посмотрел назад, туда, где была Америка.
— Боюсь, что да, — признался он.
