Владимир Орешкин - Рок И его проблемы-4
— Да.
— Вам хорошо вместе? Когда вы спите?
— Мы не спим.
— Дядя Миша, вы хотите сказать, что вы — мужчина, который без этого не может, и ни разу не спали со своей девушкой?
— Да.
— Но вы хоть целовались?
— Нет, мы с Машей ни разу не целовались.
— Ну вы, дядя Миша, даете, — всплеснула руками Гера. — Вы врете…
— Нет.
— Ее зовут Маша, — сказала Гера.
— Я ее так зову. И — другие… У нее есть иное имя, настоящее. Но она не знает его сама.
— Какого цвета у нее глаза?
— Черные.
— Я так и знала. Она — ведьма… Она вас приворожила. Неужели вы не понимаете.
— Зачем?
— А ни зачем. Просто так… Ради спортивного интереса. Для многообразия впечатлений.
— Ты же, вроде, начала про мои недостатки.
— Ваши недостатки, продолжение ваших достоинств… Впрочем, я уже сама теперь не знаю.
— Как же так бывает, — спросил я Геру, — только что знала, и вот теперь уже не знаешь?
— Выходит, бывает… Ваша ведьма и меня сбила с толку.
— Гера, не называй ее больше так. Ты ее ни разу не видела, и не знаешь…. Я почему-то думаю, что вы бы подружились.
— Мы? — ахнула Гера.
— Конечно… Маша — брюнетка. Ты — блондинка. Вы замечательно смотрелись бы со стороны вместе.
5.Запах женщины.
В ночи.
Когда ты — мужчина.
А с неба спряталась — круглая Луна. В полнолуние. И ты, немного, — зверь.
Нечестно…
Никогда.
— Я подумала, — сказала Гера, — там, на чердаке. Я подумала: я люблю, но знаю, что вы мне совсем не нравитесь. И чем дальше, тем больше… То есть, я не слепая, — все вижу. Все чувствую… То есть, я отдаю себе отчет, в том, что происходит. И понимаю, лучше вас в моей жизни уже ничего не будет. Может, эта ночь, — самая лучшая ночь в моей жизни… Поэтому я пришла сюда, чтобы провести ее с вами… То есть, чтобы стать вашей.
Вы не думайте. В любви, каждый старается для себя. Я — знаю.
Я — стараюсь для себя. Вы не мучайтесь… Вы здесь не при чем. Только постарайтесь не обидеть меня… Хорошо?
— Никогда, — сказал я.
— Никогда, — прыснула Гера. — Это так смешно…
И, словно желая доказать, что между нами происходит юмористическая сценка, а мне нельзя верить, по крайней мере, в моем категорическом заявлении, — она встала с табурета и переселилась ко мне на постель.
Села рядышком, аккуратно, по-прежнему, сложив руки на коленях. И — замолчала…
Она была права.
Эта — девочка.
Запах — женщины.
Запах ее волос, светящихся во тьме, — наигрывание равнодушного сверчка. Невдалеке.
Тепло ее прохладных ног рядом.
— Это — невозможно, — сказал я тихо.
— Почему? — невинно спросила она.
— Я — зверь.
— Дядя Миша, бедненький, вы просто врете… — она нагнулась, потянулась ко мне, обняла, и прижалась изо-всех сил. Стала шептать мне на ухо, так чтобы никто, кроме меня, ее не услышал, даже сверчок. — Я все знаю. Про вас… Вы — один. На целой земле. Никого у вас нет. Кроме меня… Вы — сильный. Вы самый сильный. Никого нет сильнее вас…. Вы боретесь с собой. Мне вас так жалко.
Вы самый нежный на земле. Я ждала вас всю жизнь. Вы понимаете?.. Я не шучу. Я ждала вас.
Я верю в судьбу. Она — есть… У каждого — своя. В моей, самое лучшее, что там находится, — встреча с вами. Я это поняла сегодня.
Я потом уйду, если вы захотите. Вернусь в Александров… Как скажите… Но вы не захотите.
Я жила — для этой ночи… Родилась, воспитывалась в детском доме, потом сдавала экзамены, переселилась в институт. У меня были подружки и друзья. И много знакомых… И все — для этой ночи. Для того, чтобы сидеть вот так сейчас с вами, и болтать вам на ухо всякие глупости…
Это не глупости. Я хочу, чтобы вы стали моим мужчиной. Я хочу, чтобы вы были во мне. И там началась жизнь… Самое загадочное, самое восхитительное из всего, что происходит на свете с женщиной.
Вы же — мужчина. Вы меня хотите. Я вижу… Я всегда это вижу.
Дядя Миша, поцелуйте меня.
— Ты хоть понимаешь, какую ерунду городишь, — сказал я.
Но обнимал ее, — не дружески. Я чувствовал теплую хрупкость спины Геры, ее волосы касались моих ноздрей, — от этого дыхание мое стало чаще. Я почти потерял голову.
— Ничего не нужно говорить, — шептала Гера. — Поцелуйте меня…
Тогда она стала единственной моей женщиной, которую и я хотел, — всю жизнь. Ради которой рос, делал глупости, и, в конце концов, оказался здесь. Рядом с ней.
Единственной.
Тело которой мерцало в темноте лунный светом. Потому что та Луна, которой не стало на небе, — сошла сюда.
Молчаливые губы ее были горячи, но тело — прохладно.
— Какого цвета у тебя глаза?
— Голубые. Вы разве не помните…
Грудь ее была холодна, как дыхание зимы. Живот, когда я коснулся его, — испугался меня.
— Ты вся дрожишь, — сказал я.
— Я — боюсь, — ответила Гера.
— Бедная девочка, — сказал я. — Меня не нужно бояться.
— Я знаю, — согласилась она, — но ничего не могу с собой поделать. Я так устроена. Мне — страшно.
— Тогда возвращайся на свой чердак, — улыбнулся я в темноте. — Там тебя никто не тронет.
Она никак не отпускала мою шею, чтобы я мог прогнать ее.
— Вы, дядя Миша, колючий… Могли бы и побриться для такого случая.
Я поцеловал ее в уголки губ, и сказал:
— Я тебя ждал всю жизнь. Ты мне веришь?
— Да, — сказала она.
— Ради тебя я пришел сюда.
— Да, — сказала она.
— Я хочу, чтобы когда-нибудь у нас был сын.
— Да, — сказала она. — Как ты захочешь.
— Ты назвала меня на «ты».
— Да, — сказала она.
Грудь ее по-прежнему была холодна, живот — боялся меня, а ноги крепко сжаты. Хотя она и прижималась всем телом ко мне. Я никак не мог ее согреть.
В доме было душно и жарко.
И тихо.
— Ты — дрожишь, — сказал я.
— Да, — сказала Гера, — ты такой горячий.
Мне понравилось, как она говорила мне «ты», так мне еще никто и никогда не говорил. Ее «ты», было как «я». Как-будто между ними не было никакой разницы.
— У тебя было много женщин? — спросила Гера.
— Никого.
— Я тебе верю.
Я прикоснулся к ее груди. Гера сделала попытку убрать мою руку, но я поцеловал ее.
— Она — моя, — сказал я ей.
— Как ты захочешь, — ответила она мне.
Основной инстинкт шевелил мои раздувшиеся ноздри. Я рычал от нетерпения и скулил одновременно.
Я — зверь, добравшийся наконец-то до самки.
Запах самки, прикосновение к ее начинавшему становиться влажным телу, — бесили меня, возбуждали, ослепляли мой мозг.
Извечная игра, когда лучшая самка достается победителю. Не тем, дрыхнущим по разным углам заброшенной деревни шавкам, не бобикам, изображавшим моих помощников, — мне.
Никто из них не пожелал схватиться со мной из-за нее. Таков страх, — который я внушаю. Таков ужас, — который они испытывают при виде меня.
Такова моя власть над ними…
Лучшая самка, — достается победителю. Таков закон.
От дня, когда я появился на свет, до этой минуты, — таков закон.
Победитель, — я…
Я возьму ее, эту невинную, но хитрую самочку, доставшуюся мне в награду, я выпью ее до дна, до последней капли ее крови. Я дам ей жизнь, о которой она просит, — во мне много, много всяких жизней. Во мне кишат разные жизни, которые требуют выхода, — меня переполняют жизни, они распирают меня.
Я продолжусь в ней, и в тысяче других самок, — которые будут доставаться мне, — победителю.
А я буду, буду побеждать, — пока иду твердо по земле, пока зорок глаз, решительна рука, пока нет жалости, и трезв расчет.
То есть, всегда…
О, ее лицемерная игра в невинность, — это так возбуждает.
Она знает, что делает, знает, как поступать с настоящим мужчиной. Знает, как завести его, как погорячить его кровь, знает меру, знает, на чьей стороне будет победа, и на этот раз, и знает, как стать частью ее, этой победы, чтобы извлечь из нее пользу для себя.
Она все знает…
Я рычал, этак, не грозно, — нависнув над ней. Противоположным полом… И чувствовал, что нетерпение все больше охватывает меня.
Хватит, детка, поиграли, порезвились на просторе. Провели необходимый ритуал. Ну и достаточно.
Я — твой царь. Мужчина. Пора и тебе — познать мою власть…
— Дядя Миша, дядя Миша, что с вами?
В последний момент я усмирил ярость и отвел руку.
Потому что, хотел ударить Геру…
— Я, наверное, болен, — сказал я, тяжело дыша. — Что-то, наверное, с головой. Голова закружилась, что-ли… Или давление.
Она молчала.
— Тебе нужно идти, — сказал я. — Извини… Я клятвы дал, но дал их выше сил, как сказал как-то классик… Ты, кстати, не помнишь, кто? Вы не учили в школе?
Я опустился рядом с ней, на соломенный матрац, и посмотрел в потолок. Где роились сгустками тени.
Я был весь в поту. Наверное, что-то с центральной нервной системой. Какой-нибудь очередной сбой.
