Антонио Аламо - Ватикан
Брат Гаспар не знал, что ответить, и однако же ответил:
— Я думал, что приехал по вашему зову, Ваше Святейшество.
Голос его дрожал, и мысли трепетали.
— А зачем нам было вас призывать? Вы что — важная шишка? Что вы такого сделали, чтобы мы пожелали вас видеть? Книжки пишете? Велика новость! Многие пишут книги — так что же: нам всех их принимать? Эх вы, щелкоперы: все вы тщеславные, а тщеславие — грех, который не заслуживает ни нашего любопытства, ни снисхождения. По правде говоря, не представляю себе ничего более скучного, чем тщеславный человек.
— Что? — залившись краской, спросил Гаспар, поскольку никак не мог переварить слова Его Святейшества, несмотря на все свои старания принять их в душу.
— Каковы ваша повестка дня и цель пребывания в Ватикане? Или вы храните их в тайне?
Брат Гаспар резко отрицательно покачал головой, при виде чего Папа выдвинул ящик стола и достал пакет, в котором бедняга Гаспар тут же признал документы, переданные ему кардиналом Кьярамонти и — теперь сомнений уже не оставалось — выкраденные у него монсиньором Лучано Ванини, личным слугой Римского Первосвященника — вором и предателем.
— Прошу вас, брат Гаспар, — сказал Папа, обмахиваясь пакетом, как веером, — пооткровенничайте с нами, ваша задача, ваше поручение, ваша миссия? В чем они? Шпионить за нами? Если нет, то какого черта все это значит? Почему вы за нами следите? Мы так устали… Так устали от бесконечных жалких интриг… Как мы одиноки. Самый одинокий человек на свете, всеми покинутый. Мы живем в стеклянной клетке, как шимпанзе. Знаете, брат Гаспар, мы чувствуем себя частью какой-то декорации, словно мы в чужом доме. Нам не дают свободы выражения, не дают… Кто мы такие для большинства людей? Едва ли больше, чем ярмарочный аттракцион, марионетка в белом. Почему нас так одевают?
— Чтобы вы лучше выглядели, — сказал Ванини.
— А ты молчи, Лучано, вечно ты говоришь, когда не просят, а когда открываешь рот, обязательно сморозишь какую-нибудь глупость.
— Простите, — сказал монсиньор и несколько раз поклонился, — простите, простите…
— Червь, — вполголоса произнес Папа и снова обратился к Гаспару: — Хорошо, вернемся к нашим делам, кто передал вам этот пакет? — спросил он, хотя явно уже знал это, потому что ему сболтнул некий монсиньор. — Кьярамонти, верно?
Гаспар кивнул.
— И что вам сказал мой государственный секретарь? Помимо клеветы и преувеличений, которые он излагает письменно, что он вам еще сказал? Потому что он должен был сказать вам что-нибудь, правда, мой глубокоуважаемый брат? Потому что не мог же он просто так передать вам эту гнусность.
Он швырнул пакет на стол с безграничным презрением, взял кота, спустил его на пол и остановил на нем взгляд.
— Пошла прочь, киска! — сказал он, медленно махая рукой, но с явным намерением испугать кота.
Кот после минутного колебания, мягко ступая и с достоинством урча, направился к дверям, на мгновение остановившись, чтобы потереться о ноги монсиньора Ванини.
— Ответьте мне, брат Гаспар. Что сказал вам Кьярамонти?
— Его высокопреосвященство предполагает, — признался доминиканец, — что Ваше Святейшество поддерживает отношения не совсем с тем, с кем следует.
— С кем же это? — спросил Папа, не сумев подавить выражения величайшего любопытства, промелькнувшего на его лице.
— С дьяволом.
Папа недоверчиво поглядел на Гаспара, поднял руку, словно собираясь что-то сказать, но так и не промолвил ни слова. Щеки его раздулись, и мгновение спустя он будто выплюнул презрительный смешок. Затем бросил взгляд на монсиньора, который тоже посчитал уместным хохотнуть.
— Ну а вы как специалист, каково ваше мнение? — И, так как Гаспар молчал, папа добавил: — Почему вы ничего не говорите? Молчание вам не на пользу.
— Предположение его высокопреосвященства, — ответил брат Гаспар не торопясь, скорее со спокойствием человека, успевшего хорошо обдумать дело, — при всем к нему уважении кажется мне по меньшей мере недопустимым.
— Вот как. И почему же?
— Потому что, по крайней мере исходя из формулировки его высокопреосвященства, это было бы все равно что допустить одержимость самого Святого Духа, и, хотя мы можем в конце концов прийти к подобному богословскому противоречию, мы не должны пренебрегать мыслью о том, что если Папа поддерживает отношения с Нечистым, то это случай из ряда вон выходящий, тут нет ни малейшего сомнения, но отвечающий Божественному промыслу, и горе нам, если мы лелеем мечту постичь замыслы Божии. В откровении нам явлена истина: именно уступив этому искушению — отведать плода с древа познания и уподобиться самому Богу, — наши прародители обрекли себя на изгнание из рая. С другой стороны, святой Хуан де ла Крус с его несокрушимой логикой учит нас, что дьявол гораздо выше ценит душу, преданную Богу, чем бесповоротно осужденную, потому что последней нечего терять, тогда как первая теряет очень многое, поэтому в порядке вещей, что отец лжи наведывался ко всем святым, тогда как безбожники проводили жизнь, ни разу не подвергнувшись его нападкам и не сталкиваясь с ним въяве. Если Папа поддерживает сношения с дьяволом, то по причине своей святости, а не грехов. В любом случае предположение кардинала Кьярамонти есть нечто такое, что я даже не хотел бы подвергать рассмотрению, хотя в то же время вынужден засвидетельствовать, — закончил брат Гаспар, искоса поглядывая на Лучано, — что Нечистый появляется в некоторых уголках Царства святого Петра.
Папа, похоже, не поверил словам доминиканца.
— Признайтесь, брат Гаспар, вы действительно верите в дьявола?
— Естественно, Ваше Святейшество.
— Естественно! — воскликнул Папа. — Боже мой, конечно! Как же иначе? Значит, вы решили, что мы каменные… Каменные, — повторил он, как эхо. — Никогда не было так хорошо сказано, как в данном конкретном случае, — добавил он после длительного молчания. — Вот это, насчет камня и Петра: «И на сем камне Я создам Церковь Мою», Матфей, глава шестнадцатая, стих восемнадцатый и так далее. Значит, вы решили, что мы каменные. Поистине, наша фантазия достойна восхищения. Конечно же, возлюбленный брат мой, мы читали вашу книгу.
— Я очень рад, — сказал Гаспар.
— Чего мы не можем сказать о себе. Никогда в нашей жизни нам еще не встречался такой ворох нелепиц. Какую цель вы перед собой ставили, когда писали вашу книгу? Еще больше запутать нашу паству? Все дело в том, брат Гаспар, чтобы найти слова, которыми можно было бы говорить о Боге так, чтобы Он не показался безумной выдумкой, а по вашей книге можно сказать только обратное. Дьявола не существует, мой друг. К чему распространять подобные небылицы?
— Монсиньор Лучано Ванини, который состоит на вашей службе и которого мне волей-неволей пришлось наблюдать с близкого расстояния в последние дни, — торжественно произнес брат Гаспар, — не кто иной, как слуга Вельзевула.
Папа взглянул на него с еще большим изумлением, а потом перевел такой же взгляд на монсиньора, который прикрыл лицо рукой, словно стыдясь чего-то или задумавшись о чем-то.
— Это Вельзевул? — спросил Папа с выражением лица, в котором читалось глубокое недоверие. — С чего вы взяли?
— Он мне в этом признался.
— В чем? Когда?
— Два дня назад.
— И вы ему верите? Как можете вы верить ему, если всем известно, что он отъявленный лжец. Разве вы не знали? Никто в Ватикане не воспринимает его всерьез. Если бы Лучано назвался Наполеоном — вы бы тоже ему поверили? Какой же вы наивный, брат Гаспар. Это крайне меня удивляет. Дьявол — это суеверие, друг мой. Не осталось ни одного католика, который попался бы на эту удочку. В любом случае, если бы он реально существовал, как вы пытаетесь доказать в ваших абсурдных книгах, то мне жаль бедного дьявола, которому пришлось доверить какое-нибудь важное поручение такой бездари, как Лучано. Итак, — обратился он непосредственно к монсиньору, — итак, Лучано, признавайся — ты служишь Вельзевулу? А может, ты сам — Вельзевул? Или кто-нибудь в этом роде?
— Ни то, ни другое и ни третье, Святой Отец.
— Тогда зачем ты распускаешь свои химеры, когда у брата Гаспара голова и без того забита бог весть чем?
— Я сказал это, только чтобы напугать его.
— А зачем тебе понадобилось пугать этого бедного монаха? Что он тебе сделал? Как не стыдно. Тебе не кажется, что такое поведение недостойно христианина? — Монсиньор Ванини покаянно и пристыженно склонил голову. — Мы довольны и недовольны, брат Гаспар. Довольны? — переспросите вы. Почему мы довольны? Потому что вы как дитя, и то, что такие агнцы еще остались в нашей Церкви, вызывает у нас глубокую нежность, хотя и не без примеси сожаления. Вы просто чудо, настоящее чудо, брат Гаспар: последние две тысячи лет прошли для вас незамеченными, как будто за все это время в мире не творилось стольких злодеяний. Вы — претендент на папский престол, которого надо иметь в виду. Хотя сейчас мне пришло в голову, что, если не сделать вас кардиналом, шансов у вас маловато. Вам должно быть известно, что теоретически любой может быть избран Папой, но практически либо ты кардинал, либо… Откуда вы приехали?
