Джон Гришем - Повестка
— У тебя усталый вид,— сказал Форрест, залпом выпив чашку остывшего черного кофе.
Рэй и в самом деле чувствовал себя разбитым.
— Все в порядке. Правда, пару часов я бы вздремнул.— Он бросил взгляд на стоявшую за окном «ауди». При необходимости поспать можно будет и в машине.
— Странно,— заметил младший.— Когда я трезв, сплю, как младенец, по восемь, по девять часов. Но стоит немного принять, и больше пяти не выходит, да и то не сон, а мучение.
— Интересно, вот когда ты трезв, ты уже планируешь очередной запой?
— Обязательно. То же, что с сексом. Какое-то время можешь обходиться, но давление постоянно растет, и рано или поздно тебе необходимо расслабиться. Спиртное, секс, травка — механизм действия одинаков.
— Ты держался сто сорок дней.
— Сто сорок один.
— А какой у тебя рекорд?
— Четырнадцать месяцев. Несколько лет назад я вышел из клиники, ну, той, роскошной, за которую заплатил отец, и больше года не брал в рот ни капли. А потом сломался.
— Почему? Что стало причиной?
— Все то же. Когда организм уже привык, можешь сорваться в любую минуту. Никаких средств наука пока не придумала. Твой брат плотно подсел, Рэй.
— Наркотики?
— И это тоже. Вчера вечером хватило виски и пива. На сегодня и завтра, надеюсь, тоже хватит выпивки. Но к концу недели меня понесет…
— Ты сознательно к этому стремишься?
— Нет. Просто знаю, что будет.
Официантка поставила на столик тарелки с яичницей. Форрест намазал кусок хлеба сливочным маслом и проворно заработал вилкой.
— А ведь старик все-таки умер, Рэй. Не могу себе представить,— с набитым ртом проговорил он.
Рэй с готовностью сменил тему. Стоит им углубиться в проблемы младшего брата, как ссоры не избежать.
— В принципе я считал себя готовым к этому. Но ошибся.
— Когда ты в последний раз его видел?
— В ноябре после того, как ему оперировали простату. А ты?
Из бутылочки Форрест вытряхнул на яичницу несколько капель соуса «Табаско».
— Когда у него случился инфаркт?
На протяжении уже долгих лет судья столь часто общался с врачами, что помнить каждый конкретный случай сыновья были не в состоянии.
— У него их было три,— уточнил Рэй.
— Там, в Мемфисе.
— Это второй. Четыре года назад.
— Да, верно. Я приезжал к старику в госпиталь. Рванул в такую даль! Черт возьми, я считал себя обязанным.
— О чем вы с ним говорили?
— О Гражданской войне. Он все еще был уверен, что мы победили.
Оба улыбнулись и некоторое время ели молча. Царившую в ресторанчике тишину нарушил приход Гарри Рекса. Гигант опустился за столик и, перемалывая челюстями корочку хлеба, принялся посвящать братьев в детали предстоящей церемонии.
— Люди хотят побывать в доме,— предупредил он.
— Это исключено,— твердо ответил Рэй.
— Так я им и сказал. Вы готовы принять у себя гостей сегодня вечером?
— Нет,— подал голос Форрест.
— А должны?— поинтересовался Рэй.
— В общем-то так заведено. Либо дом, либо траурный зал. Но нет так нет, ничего страшного. Косо смотреть на вас не будут.
— Они могут прийти в ротонду. Или этого недостаточно?— спросил Рэй.
— Думаю, вполне.
— Я не намерен просидеть всю ночь в траурном зале похоронного бюро, кланяясь старухам, которые двадцать лет меня в глаза не видели,— повернулся к брату Форрест.— Хочешь — ступай один. Меня не жди.
— Посмотрим.
— Истинный душеприказчик!— фыркнул младший.
— Душеприказчик?— переспросил Гарри Рекс.
— Да. Отец оставил завещание. Датировано воскресеньем. Простенькое, на одной страничке. Все имущество переходит к сыновьям. Меня он назначил душеприказчиком. Утвердить завещание в суде отец поручил тебе, Гарри Рекс.
Перестав жевать, толстым указательным пальцем Гарри Рекс потер переносицу.
— Ну и ну,— озадаченно протянул он.
— Что такое?
— Месяц назад я по просьбе судьи составил подробнейшее завещание.
Забыв о еде, братья обменялись недоумевающими взглядами.
— Наверное, старик передумал,— сказал Гарри Рекс.
— А что было в том завещании?— спросил Рэй.
— Извини. Судья являлся моим клиентом. Информация конфиденциальная.
— Ничего не понимаю,— проговорил Форрест.— Вынужден признать свою полную юридическую безграмотность.
— Силу имеет лишь последнее завещание,— объяснил Гарри Рекс.— Оно автоматически отменяет все предыдущие. То, что было подготовлено мной, теперь просто не существует.
— Почему же ты не хочешь сказать, о чем в нем говорилось?— спросил Форрест.
— Потому что как юрист я не имею права обсуждать последнюю волю своего клиента.
— Но ведь твое завещание потеряло всякую силу, так?
— Да. Тем не менее я не произнесу о нем ни слова.
— Жаль.— Форрест пристально посмотрел на Гарри Рекса, и все трое принялись жевать.
Интуиция подсказала Рэю: во что бы то ни стало необходимо ознакомиться с первым завещанием, и как можно быстрее. Если в нем упоминаются темно-зеленые коробки, то Гарри Рексу о них известно. Если ему это известно, то деньги должны быть срочно перемещены из багажника «ауди» в отцовский стеллаж: ведь они — часть наследного имущества, опись которого приведена в официальном документе.
— А не лежит ли где-нибудь в кабинете судьи копия твоего завещания?— небрежно осведомился Форрест.
— Нет.
— Точно?
— На сто процентов. При составлении нового завещания старое просто уничтожается. Вряд ли завещателю захотелось бы, чтобы наследники вступили в бессмысленный спор о том, какому документу верить. Некоторые старики уточняют свою последнюю волю чуть ли не ежегодно, и мы, их юристы, обязательно сжигаем старый текст. Судья свято придерживался этого правила: как-никак он тридцать лет вел дела, связанные со спорами о наследстве.
Явное нежелание Гарри Рекса делиться с братьями информацией об их усопшем отце лишало дальнейший разговор всякого смысла. Рэй решил выждать момент, когда он сможет остаться с другом семьи наедине.
— Мэйгарджел уже наверняка посматривает на часы,— заметил он, поворачивая голову к Форресту.
— Тогда в путь.
Вслед за Мэйгарджелом его ассистент вкатил в ротонду задрапированные темно-красным бархатом носилки, на которых стоял фоб. За ним шествовали братья и торжественно вышагивал эскорт — двенадцать бойскаутов в форме цвета хаки.
Поскольку судья Ройбен В. Этли с оружием в руках защищал интересы страны в годы Второй мировой войны, дубовый гроб был покрыт звездно-полосатым флагом. Отдавая честь капитану армии США, вытянулся по стойке «смирно» взвод резервистов. В центре ротонды, возле деревянных этажерок с букетами цветов, стоял Гарри Рекс в строгом черном костюме.
Церемонию прощания счел своим долгом почтить каждый юрист округа. Присутствовали также представители местных властей, мэр города, начальник управления полиции, судейские чиновники, депутаты. С балюстрады второго и третьего этажей за процедурой наблюдали жители Клэнтона.
В соответствии с традицией Рэй заставил себя надеть темно-синюю пару, купленную тремя часами ранее у Поупа, единственного на весь город торговца готовой мужской одеждой. Костюм ценой в триста тридцать долларов являлся самым дорогим в магазинчике. Поуп настойчиво предлагал скидку, однако Рэй отказался. Форрест выбрал костюм серого цвета. Стоил он на пятьдесят долларов дешевле и был оплачен Рэем. Галстука Форрест не носил уже лет двадцать и поклялся, что не сделает исключения даже для похорон. Переубедить его оказалось под силу лишь Гарри Рексу.
Братья стояли у изголовья, Гарри Рекс занял место ближе к изножью. Между ними высился установленный Билли Буном, бессменным уборщиком здания, пюпитр с портретом усопшего. Написан портрет был лет пятнадцать назад, причем все в городе знали, что работа местного художника не произвела на судью особого впечатления. Полотно висело в комнате отдыха председателя суда, двойные двери надежно скрывали его от посторонних глаз. После того как Ройбен В. Этли оказался не у дел, отцы города поместили портрет в зале заседаний, прямо над кафедрой.
Расписание процедуры по минутам было отпечатано на листках плотной желтоватой бумаги, которые дежуривший у дверей служитель вручал каждому входящему. Рэй не отрывал глаз от набранных готическим шрифтом строчек: ощущая себя в центре внимания, он избегал встречаться взглядами с присутствовавшими. Прочитанная его преподобием молитва была краткой — оба брата настояли на том, чтобы не затягивать прощание с усопшим. Похороны были назначены на завтра.
Затем вперед выступили бойскауты, и сестра во Христе Оледа Шумперт из церкви Святого Духа низким контральто начала выводить первые строфы скорбного псалма «Сольемся воедино за рекой». Никакой поддержки ее мощному голосу не требовалось. Грустная песнь вызывала слезы. Даже Форрест смахивал временами с ресниц непрошеную влагу, щеки его подрагивали.
