Стивен Уайт - Самая лучшая месть
Айра начал обрабатывать ее левое колено.
— Но зачем ты повезла Клуна в Боулдер? Я думал, что он отправится прямиком в Криппл-Крик или вернется в Денвер. Клун ведь оттуда, верно? Если не ошибаюсь, он учился в медицинском колледже. И разве он не поспешил в суд? Отсидев тринадцать лет…
— Все так, но только прежде он собирается пожить какое-то время у своего деда в Боулдере. Осмотреться, пообвыкнуть.
Айра кивнул:
— Понятно. И где именно в Боулдере?
— Небольшой домик на Хай-стрит. Знаешь, где это? Почти в центре города, на горе. Потрясающий вид на Молл и Чаутаукуа.
Пальцы Айры опустились ниже, к лодыжке, постепенно осваивая новую территорию.
— Ты… Как ты себя чувствуешь, милая? Не передумала? Не жалеешь о том, что мы сделали?
Она улыбнулась одними глазами.
— Нет, не жалею. Все в порядке. Мы сделали то, что было нужно.
— Ради справедливости?
— Да, Айра. Ради справедливости.
— А если это закончится тем, что у тебя возникнут проблемы на работе? Полагаешь, оно того стоит?
— Если я не совладаю с этой болью, мои дни в Бюро в любом случае сочтены. Я не могу продолжать принимать лекарства и делать вид, что у меня все в порядке. Рано или поздно все откроется. Надеюсь только, что Роза Алиха еще послужит мне защитой и поможет протянуть до того дня, когда я сама решу, что пора уходить. К счастью, в Бюро не хотят, чтобы их обвиняли в плохом отношении к своим героям.
— Надеюсь, ты права.
Кельда вздрогнула.
— Немного полегче, ладно?
Он ослабил давление.
— У нас с тобой все по-прежнему, да?
— Что ты имеешь в виду?
— Ничего не изменилось?
— Нет. Ничего не изменилось. Надо только подождать, пока все поутихнет. Месяц или немного больше. А потом начнем. Все по-прежнему.
Она скрестила руки на груди.
Айра заметил сжавшиеся в кулак пальцы и сделал соответствующий вывод.
— Больно? Сменила пластырь?
— Понимаешь, его уже не хватает на полных трое суток. А с последним я просто немного запоздала. Ничего, новый скоро подействует. К утру наверняка. Так что я буду в порядке.
Его пальцы проскользнули между ее ног. Кельда затаила дыхание, потом, приняв решение, потерлась лодыжкой о его грудь.
— Почему так получается, что есть лишь две вещи, которые полностью отвлекают меня от боли, и одна из них горячая, а другая холодная?
— Первая — я, а вторая — лед? — усмехнулся Айра.
— Да, — прошептала Кельда.
— Наверное, все дело в том, что мы оба твердые, я и лед.
— Может быть, — согласилась она. — Может быть.
Часть вторая
Необходимая ложь
Глава 10
Табличка у входной двери на кирпичной стене старого, в викторианском стиле, дома на Уолнат-стрит в центральной части Боулдера разделена на две части. Верхняя половина содержит такую информацию: «Доктор Алан Грегори», нижняя гласит: «Доктор Дайана Эстевес». Первоначально мы с Дианой подумывали о том, чтобы добавить к именам краткое пояснение, что-нибудь вроде «Клиническая психология», но так увлеклись спором о том, чье имя должно быть вверху, а чье внизу, что в итоге упустили из виду главное.
За нас все решил мастер, взявшийся за изготовление знака. В результате получилось так, что несведущий прохожий вполне мог принять нас за пару, например, геологов-нефтяников.
Что касается нашего спора, то здесь пришлось прибегнуть к классическому средству. Правда, учитывая, что одним из спорящих была Дайана, монетку пришлось бросать не один раз, а три. Дважды победил я — и мое имя украсило верхнюю половину таблички. Впрочем, впоследствии побежденная сделала все, чтобы я пожалел об одержанной победе.
В тот жаркий летний день одной из моих пациенток была женщина, твердо уверенная в том, что существует один-единственный правильный способ закладки тарелок в посудомоечную машину. Не более предпочтительный, а именно правильный. Про себя я называл ее Кухонная Леди. Детали доказательства, которые она обрушила на меня в свой первый визит, были настолько ошеломительны, что, признаюсь, не задержались в моей памяти, но один из наиболее страстно отстаиваемых ею пунктов основывался на некоей таинственной концепции под названием «закладка посуды».
Концепция эта с завидной регулярностью возникала в ходе наших последующих встреч. Нечего и говорить о том, с каким нетерпением я ждал очередной возможности обсудить ее.
Моя пациентка упрямо доказывала, что каждый, кто не загружает посуду в машину должным образом, либо не имеет понятия о том, как это нужно делать, либо, что более вероятно, является полным идиотом. В данном конкретном случае мы имели дело со вторым вариантом, причем в роли идиота выступал не кто иной, как муж моей Кухонной Леди. Своеобразие ситуации состояло в том, что она вовсе не ставила под сомнение умственные способности супруга и даже полагала, что интеллектуальные достоинства являются одной из наиболее привлекательных его черт. При этом нежелание загружать тарелки в правильном порядке служило неоспоримым доказательством того, что он не любит ее по-настоящему.
Его точка зрения, как следовало из комментариев моей пациентки, сводилась к тому, что существует множество способов загрузки посудомоечной машины и что разумные люди, вполне естественно, могут расходиться в оценке их практичности и целесообразности. Насколько я мог понять, вышеозначенный супруг отказывался идти на какие-либо компромиссы по спорному вопросу и не желал, чтобы степень его любви измерялась с помощью столь сомнительных средств.
В тот жаркий летний день монолог моей пациентки завершился тем, что она попросила меня определиться по вопросу отношения к изложенной проблеме. Впрочем, точнее будет сказать, что от меня настоятельно потребовали подтвердить законность ее точки зрения. Являюсь ли я сторонником ее метода, единственно правильного и принимающего во внимание вышеупомянутую концепцию, или же защищаю некий иной радикальный или даже губительный способ, следуя в этом примеру ее идиота-мужа?
Искусно уклоняясь от прямого ответа — сознаюсь, что в предыдущие визиты я как-то пропустил мимо ушей основные особенности посудозагрузочного этикета и в силу недостаточной информированности не мог сделать рациональный выбор между различными методологиями, — я высказался в том смысле, что она, несомненно, права, делая со мной то же самое, что делает и с собственным супругом.
— Что? О чем это вы говорите?
Кухонная Леди изумленно посмотрела на меня, не понимая, к чему я клоню.
Пришлось повторить. Иногда прием мягкого несогласия срабатывает.
Но не в этом случае. Она все еще ничего не понимала.
Я попытался объяснить:
— Мне представляется, что вы решили приравнять любовь мужа к его согласию загружать посудомоечную машину в соответствии с вашими желаниями. Теперь, похоже, вы намерены поставить мои профессиональные возможности в зависимость от того, разделяю я или нет вашу точку зрения по тому же вопросу.
Закончив, я откинулся на спинку стула, ожидая, что своей интерпретацией вполне заслужил одобрительной реплики, например, восхищенного «О, какой же вы умный».
Ничего подобного не произошло. Вместо комплимента моей гениальности я услышал короткий горловой звук и удостоился взгляда, который бросают на нагадившего на ковер щенка.
— Уж не хотите ли вы сказать, что я приму ваше согласие с моим методом закладки посуды за признание в любви?
Профессиональная этика требует от психотерапевта ставить на первое место интересы пациента, но в тот момент я не мог не посочувствовать ее идиоту-мужу.
Я сделал кое-какие пометки в блокноте, ответил на пару звонков, договорился о времени встречи с новым пациентом и собрался уходить. Захлопнув дверь офиса, я увидел выходящую из машины Дайану Эстевес, мою как бы партнершу по психологической практике. Мы так долго были друзьями и коллегами, что оба потеряли счет годам нашего знакомства. Приятное чувство.
Хотя мы и работали порознь и совершенно независимо, маленький домик в викторианском стиле на Уолнат-стрит в центре Боулдера принадлежал нам обоим. Помимо наших офисов, в нем разместилась контора нашего съемщика, крохотного, похожего на гнома пакистанца, который на протяжении последних пятнадцати месяцев использовал нашу мансарду под какой-то бизнес, имеющий отношение к безопасности в Интернете. В первые пару недель мы с Дайаной пытались понять стратегию его бизнеса, но ломаный английский пакистанца и наше полное невежество в технических вопросах стали непреодолимым препятствием на пути нашего любопытства.
Жара стояла невыносимая. На стене ветхого гаража, строения, которое по всем показателям уже должно было рухнуть под напором зимних ветров, висел громадный, поразительно безвкусного вида термометр с рекламой сигарет — «„Лаки страйк“ — отличный табак». Заглянув за угол, я посмотрел на него и убедился, что окружающий меня воздух прогрелся на девяносто шесть градусов. И это в тени.
