Микаэль Крефельд - Пропавший
Он вернулся к списку СМС-сообщений и начал их просматривать. Одно за другим он находил их среди прочей рабочей переписки. Маленькие записки с такими текстами: «Радость увидеть тебя сегодня», «Спасибо за прошлое свидание и за вино», «Нельзя продолжать встречаться вот так:-)», «Считаю часы, оставшиеся до следующего свидания», «Кажется, это любовь. Нет, знаю, что люблю», «Черт возьми, Ева, как ты прекрасна!».
Томас почувствовал, что все в нем перевернулось. Он нагнулся, рывком вытащил шнур зарядного устройства из розетки, намотал вокруг телефона, кое-как соединив обе крышки корпуса.
– Куда же ты? – крикнула ему вслед Виктория.
Но он уже выскочил на улицу и помчался прочь как безумный. Этого не может быть! Голова у него готова была разорваться, а Евин телефон в кармане обжигал его, как горящий напалм.
16
Берлин, Пренцлауэр-Берг, 7 сентября 1989 года
Стоя спиной к мониторам, Хауссер застегивал рубашку. За последние пару недель он отпустил густые черные усы. Зачем он это сделал, он и сам не мог объяснить. Очевидно, потому, что это соответствовало в его представлении образу управдома, которого он сейчас изображал.
Он обернулся и уставился отсутствующим взглядом в экран, находившийся посередине в ряду мониторов. На этом экране видно было, что происходит в данный момент в супружеской спальне Шуманов, которые только что легли в постель. Кристоф придвинулся к Лене и начал ласкать ее тело под светлой ночной рубашкой. Хауссер и раньше уже наблюдал его попытки, но Лена меньше жаждала секса, чем ее муж. Однако сегодня Кристофу, как видно, повезло больше. Лена поддалась его ласкам, а вскоре приподняла рубашку и допустила его до себя.
Заправляя рубашку в брюки, Хауссер наблюдал за половым актом, происходившим на экране. Движения Кристофа становились быстрей и быстрей. Лена шикнула на него, чтобы он не шумел, и он уткнулся головой в подушку. Снимая со стула висевшую на спинке ветровку, Хауссер увидел, что Кристоф кончил, а Лена встала с кровати и пошла в ванную подмываться. Вернувшись из ванной, она застала Кристофа спящим. В 23:37 она выключила свет и улеглась спать, повернувшись к мужу спиной.
В прихожей Хауссер на ходу снял с вешалки фуражку, вышел в подъезд и запер за собой дверь квартиры. Бесшумно пройдя через двор, он оказался на улице, где ждал на замке его велосипед. Сев на него, он поехал по Грейфенхагенерштрассе. Давненько не приходилось ему ездить на велосипеде. Наверное, с тех пор, как проходил воинскую службу, или еще раньше, когда был студентом. Велосипед заметно вихлял по дороге, и, вероятно, не только из-за того, что Хауссер утратил навык, но и из-за выпитого им в тот вечер абсента и пива.
Через двадцать минут он уже был на Бойенштрассе и поехал вдоль высокого ограждения из колючей проволоки. Мертвая зона между колючей проволокой и разрезавшей улицу стеной была ярко освещена прожекторами. Он знал, что пограничники, дежурившие на вышке, давно заметили его приближение и сейчас за ним наблюдали. Вокруг стояла гнетущая тишина. Подъезжая к единственному припаркованному здесь автомобилю, Хауссер даже слышал легкое поскрипывание велосипедной цепи под ногами. За темными стеклами одиноко стоявшей на улице черной «Лады» Хауссер различил очертания сидевшего за рулем водителя. Хауссер догадывался, что Мюллер давно ждет его на этом месте. Отставив в сторону велосипед, Хауссер открыл дверь машины. В первый момент он несколько растерялся, увидев за рулем не Мюллера, а Штрауса. Стараясь не показывать, что Штраус застал его врасплох, он поздоровался и сел на переднее сиденье.
Штраус не ответил на приветствие, а продолжал глядеть перед собой в пространство. Потом внезапно взорвался:
– Какого черта меня не поставили в известность? – Брызжа слюной, он накинулся на Хауссера. – Ты уже две недели ведешь наблюдение, а я узнаю о проводимых мероприятиях только сегодня!
– Поскольку под наблюдение взяты очень видные лица, необходимо было ограничить круг посвященных в это сотрудников.
– Я тебе не какой-то сотрудник, а твой непосредственный начальник! Я требую, чтобы мне о таких делах докладывали. Это не обсуждается!
– Сожалею, если неправильно оценил ситуацию. Но я решил, что лучше будет ввести тебя в курс дела позже, как было во всех предшествующих случаях, завершившихся летальным исходом.
Штраус поморщился:
– То есть предвидится очередное воспаление легких, как тогда в Хоэншёнхаузене?
Хауссер погладил усы:
– Не исключено. Мидасу определенно есть что рассказать. От него зависит – расскажет он это тамошним следователям или мне.
– Я читал отчеты о слежке. Почему мы его не берем прямо сейчас?
– Потому что там, судя по всему, кроме него, замешаны еще многие лица, которых желательно схватить на месте преступления. Партийные деятели. – Тут Хауссер доверительно кивнул Штраусу. – Возможно, даже из наших рядов. Речь идет об очень большой чистке, – сказал он с улыбкой.
– Черт! Что ты говоришь, Хауссер! – Штраус вытаращил глаза и только тут заметил его усы. – Это что – настоящие?
Хауссер кивнул и снова улыбнулся.
Штраус помотал головой и зажег сигарету:
– Ты что, совсем не следишь за тем, что происходит в мире? Не слышал всю эту муть, которая каждый день несется из-за стены? Цет-де-эф[16] вещает на регулярной основе.
– Сейчас мне не до того, надо смотреть другого рода каналы. Я что-нибудь упустил?
– Похоже, скоро все рухнет. В Польше коммунистической партии пришел конец. В Прибалтике средь бела дня демонстрации. Свыше миллиона человек, взявшись за руки, выстроили живую цепь длиной шестьсот километров.
– Пусть себе сколько угодно выстраивают цепи. Что нам до них, пока у нас стоит стена, которая отделяет нас от фашистов!
– Ты что, не видишь, что она треснула?
Хауссер поглядел на стену:
– Нет. Где треснула?
Штраус опустил стекло и выбросил окурок:
– Ну, так что показало наблюдение?
Хауссер отвел взгляд. Он не собирался отчитываться ни о результатах наблюдения, ни о своих методах.
– Мы еще на предварительной стадии.
– Ты занимаешься этим уже больше двух недель. Какие есть конкретные улики?
– В основном всякие мелочи – мелочи, из которых сложится большая картина. Для того чтобы это понять, надо быть детективом, – сказал он, избегая вдаваться в подробности.
– Скажи мне, что ты узнал, Хауссер. Немедленно.
Хауссер скрестил руки на груди:
– Детали, выпадающие из общей картины… небольшие отклонения. Как я и говорил, мелочи, которые указывают на то, что затевается что-то крупное.
– Не темни, говори яснее.
Хауссер пожал плечами:
– Несколько дней назад Мидас изменил некоторые привычки. Обычно он пил сухое мартини, а тут вдруг перешел на виски с содовой. Сегодня вечером жена уступила ему, когда он добивался от нее секса, а позавчера поскандалил с дочерью. Она хотела ехать с гимнастками в Дрезден на сборы, а он ее не пустил. В семье стали больше есть мяса и больше курить. Мидас реже принимает ванну и душ, но это может быть и случайным совпадением.
Штраус выпучил глаза:
– Ты что, за дурака меня держишь?
– Это почему же?
– Никак ты пьян?
– Разве что слегка. Как я сказал вначале, нужно быть детективом, чтобы оценить всю важность такого рода незначительных отклонений от обычного поведения.
– Не знаю, что и думать и в чем больше безумия – в том, что творится вокруг или в твоих детективных изысканиях!
Хауссер закусил губу:
– И тем не менее что-то затевается. Мидас задумал провернуть что-то по-крупному.
– Даю тебе еще неделю. Если за это время не появится ничего нового, я закрою слежку за Кристофом Шуманом и его семьей.
– Это было бы ошибкой. Прежде чем что-то произойдет, может пройти больше времени.
– Одну неделю, Хауссер.
Хауссер проводил взглядом удаляющуюся «Ладу». Луна стояла низко и, казалось, подглядывала за ним из-за стены. Поганая складывалась ситуация из-за того, что Штраус слаб и впал в панику! В прежние времена шефа бы убрали. Вычистили бы, подумал Хауссер. Надо ускорить работу, а то так и не дождешься начала великого потопа.
17
Кристиансхавн, апрель 2014 года
Томас устроился на диване, в одной руке он держал телефон Евы, в другой – полрюмки «Джим Бима». Телефон был заряжен, Томас надел на него резинку, чтобы он не разваливался на две половинки. Попивая виски, он глядел на дисплей. За окном проплывали экскурсионные катера, гиды надрывались, не жалея глотки, так что, по-видимому, уровень воды в гавани нормализовался. «Беда не приходит одна», – подумал Томас.
За последние дни он несколько раз просмотрел все сообщения, и теперь ему достаточно было взглянуть на перечень, чтобы вспомнить содержание каждого. Если взять сообщения в их совокупности, из них вырисовывалась история предательства. Начиная с завуалированных ухаживаний, затем все более и более интимных свиданий и кончая откровенными любовными объяснениями. СМС-сообщения следовали одно за другим все чаще и продолжались вплоть до последней недели, предшествовавшей гибели Евы. Ее ответов он не смог найти, так как отправленные сообщения были удалены. Однако их читать и не требовалось, чтобы понять, что тут происходило, слишком ясен был смысл сообщений, которые она получала. Он отставил рюмку и взял со стола другой телефон. Он уже пробовал по номеру найти владельца телефона, искал его в «Краке»[17] и звонил в телефонное справочное бюро, стараясь узнать имя и адрес, чтобы затем нанести визит этому субъекту, но все было напрасно. Поэтому Томасу не оставалось ничего другого, как позвонить ему и излить всю накопившуюся обиду. Пообещать, что не оставит его безнаказанным, а если тот когда-нибудь встретится на его пути, то он изобьет его до полусмерти. Томас набрал номер и стал ждать, чувствуя, как в нем поднимается волна адреналина, оставляя во рту горький привкус. Ему удалось соединиться с вызванным номером, и в следующую секунду в трубке раздался голос. Говорил автоответчик какой-то телефонной компании, который сообщил, что абонент больше не обслуживается. Томас выключил телефон и отшвырнул его на диван. Надо было послушаться Виктории и не включать найденный телефон, но сейчас, после того как беда случилась, он не мог оставить все так, будто ничего не произошло. Его мозг работал на полные обороты, силясь придумать план, как обнаружить ублюдка, с которым Ева крутила роман. Должны же были остаться еще какие-то следы, кроме телефонного номера. Но он давно вынес из квартиры все вещи и во время разборки не заметил ничего подозрительного.
