Джонатан Келлерман - Частное расследование
Задергивая в кабинете шторы, я с помощью подсоединенного к выключателю реостата стал приучать ее к постепенному уменьшению освещенности. Растягивая время, в течение которого она сидела в частичной темноте, при признаках напряжения внушая необходимость расслабиться еще глубже.
Одиннадцать сеансов спустя я уже мог полностью задергивать светонепроницаемые шторы, погружая нас обоих в полную темноту. Отсчитывая вслух секунды и прислушиваясь к звуку ее дыхания, я был готов прийти на помощь при малейшем намеке на задержку или учащение, предотвратить сколько-нибудь длительное состояние тревоги и страха.
Каждый успех я вознаграждал щедрой похвалой и небольшими подарками в виде дешевых пластмассовых игрушек, которые закупал в большом количестве в мелочном магазинчике. Они приводили ее в восторг.
К концу месяца она уже могла сидеть в полной темноте — которая даже меня самого выводила иногда из равновесия, — на протяжении всего сеанса, совершенно не напрягаясь и болтая о школьных делах.
Наконец она превратилась в ночное существо не хуже летучей мыши. Я сказал, что нам, наверно, уже пора заняться ее сном. Она улыбнулась и согласилась.
Мне особенно не терпелось приступить к этой части работы, так как это был мой конек. Когда-то мне довелось заниматься несколькими детьми, страдавшими хроническими ночными страхами. Я был буквально потрясен той степенью разлада, которую они вносили в состояние детей и жизнь семьи. Но никто из психологов или психиатров, работавших в больнице, не знал, как лечить такое расстройство. Официально принятым для этих случаев считалось лечение транквилизаторами и седативными препаратами, воздействие которых на детский организм было непредсказуемым.
Я отправился в библиотеку больницы, покопался в ссылках на источники, обнаружил массу теоретических сведений и ничего о лечении. С чувством разочарования я довольно долго сидел и думал, и под конец решил испробовать кое-что необычное: кондиционирование с использованием условных рефлексов. Голая бихевиоральная терапия. Вознаграждать детей в тех случаях, когда они не испытывают страхов, и смотреть, что будет происходить.
Простенько, почти примитивно. С точки зрения теории смысла в этом не было. О чем и не преминуло сообщить мне мое больничное начальство, попыхивая трубками. Как можно сознательно управлять бессознательным поведением — процессом пробуждения от чрезвычайно глубокого сна? Чего можно добиться произвольным кондиционированием в случаях фиксированного отклонения от нормы?
Но недавно стали появляться данные исследований, которые указывали на то, что сознательно управлять функциями организма можно в большей степени, чем это представляли себе до сих пор: пациенты учились повышать и понижать температуру кожи, артериальное давление, даже притуплять сильную боль. На практической конференции по психиатрии я просил разрешения попытаться декондиционировать ночные страхи, аргументируя свою просьбу тем, что от этого никто ничего не терял. Было много покачиваний головами и расхолаживающих слов, но согласие все-таки дали.
И это сработало. У всех моих больных наступило стойкое улучшение. Старшие врачи начали применять мою методику в лечении своих больных и получили такие же результаты. Главный психолог сказал мне, чтобы я описал ее в статье для научного журнала, указав его в качестве соавтора. Я послал статью в редакцию, преодолел скептицизм рецензентов с помощью колонок цифр и статистических тестов, и статья была напечатана. В течение года другие психотерапевты начали подтверждать полученные мной данные. Ко мне стали поступать просьбы об оттисках статьи, пошли телефонные звонки из самых разных стран, меня приглашали читать лекции.
Я как раз читал одну из таких лекций в тот день, когда ко мне подошла Айлин Уэгнер. Это была лекция, которая привела меня к Мелиссе.
И вот теперь Мелисса была готова к тому, чтобы ее лечением занимался эксперт. Но здесь была одна проблема: методика — моя методика — работала только во взаимодействии с семьей. Необходимо было, чтобы кто-то вел точные наблюдения за течением сна пациента или пациентки, как в данном случае.
В пятницу вечером я ухватил Датчи за рукав, не дав ему возможности сбежать. Покорившись судьбе, он спросил:
— Что вы хотите, доктор?
Я вручил ему блокнот разлинованной бумаги и два остро заточенных карандаша и, напустив на себя вид заправского профессора, изложил ему свои требования. Перед тем как лечь спать, Мелисса должна практиковаться в расслаблении. Он не должен ни о чем просить или напоминать — это будет на ее совести. Его задача состоит в том, чтобы отмечать случаи ночных страхов и их частоту. За ночь, проведенную без страхов, на следующее утро полагается выдать девочке приз в виде одной из безделушек, которые она так любит. Ночи со страхами не должны вообще никак комментироваться.
— Но, доктор, — сказал он. — У нее их нет.
— Нет чего?
— Страхов. Вот уже несколько недель, как она спит совершенно спокойно. И постель остается сухой.
Я взглянул в сторону Мелиссы. Она пряталась за спиной Датчи. Выглядывала лишь половина мордашки. Но и этого было достаточно, чтобы увидеть на ней улыбку.
Улыбку чистой радости. Она наслаждалась своей тайной, словно любимым лакомством.
Это было понятно. В обстановке, в которой она росла, секреты и тайны были расхожей монетой.
— Перемена в ней действительно... разительная, — говорил в это время Датчи. — Именно поэтому я и не считал необходимым...
Я сказал:
— Я очень горжусь тобой, Мелисса.
— А я горжусь вами, доктор Делавэр, — сказала она, с трудом сдерживая смех. — Мы — отличная команда.
Она выздоравливала быстрее, чем это могла объяснить наука. Она буквально перепрыгивала через мои клинические игровые планы.
Вылечивала сама себя.
"Это волшебство, — сказал как-то один из моих более мудрых наставников. — Иногда они выздоравливают, а ты не можешь объяснить причину. Выздоравливают прежде, чем ты успеваешь хотя бы начать делать то, что тебе представляется чертовски умным и необыкновенно научным. Не пытайся сопротивляться. Просто списывай это на волшебство. Такое объяснение ничуть не хуже любого другого".
Из-за нее я чувствовал себя волшебником.
Мы так и не приступили к обсуждению ни одной из тем, исследование которых казалось мне обязательным: смерть, увечье, одиночество. Микокси с кислотой.
Несмотря на частоту наших сеансов, ее история болезни была тоненькой — очень мало приходилось туда записывать. Мне в голову начала закрадываться мысль, что я функционирую просто как высокооплачиваемая приходящая няня, но я говорил себе, что есть профессии и похуже. И, оказавшись перед лавиной трудных случаев, усиливавшейся с каждым месяцем по мере того, как развивалась моя практика, я был рад этой возможности просто посидеть и почувствовать себя волшебником три дня в неделю, по сорок пять минут в день.
Через восемь месяцев она сообщила мне, что все ее страхи исчезли. Рискуя навлечь на себя ее гнев, я предложил сократить проводимое вместе время до двух сеансов в неделю. Она согласилась с такой готовностью, что я понял: она сама уже думала об этом.
Тем не менее я ожидал, что будет какой-то откат, когда она полностью осознает потерю и попытается претендовать на большее время и внимание. Но этого так и не произошло, и к концу года число сеансов сократилось до одного в неделю. Характер сеансов тоже изменился. Стал более непринужденным, менее формальным. Много игры, никакого драматизма.
Лечение завершается само собой. Полный успех. Я подумал, что Айлин Уэгнер будет наверняка рада узнать об этом, сделал еще одну попытку дозвониться до нее и получил записанный на пленку ответ, что номер отключен. Позвонил в больницу и узнал, что она закрыла свою практику, уволилась из штата и уехала, не оставив адреса, по которому следует пересылать корреспонденцию.
Странно. Но это не моя забота. И если придется писать одним отчетом меньше, то я нисколько не буду об этом сокрушаться.
Такой сложный был случай, а оказался в конце на удивление простым.
Пациент и врач вместе уничтожают демонов.
Что тут можно добавить?
Чеки из банка «Ферст фидьюшиери траст» продолжали приходить, каждый раз с трехзначной цифрой.
Прошла неделя, когда у нее был день рождения, ей исполнилось девять лет. Она явилась ко мне с подарком. Для нее у меня подарка не было — я давно решил никогда ничего не покупать своим пациентам. Но ее это явно не волновало; она вся светилась от удовольствия, которое ей доставил акт дарения.
Подарок был такой большой, что сама она донести его не смогла бы. Сабино внес его ко мне в офис.
Это была огромная корзина, наполненная завернутыми в тонкую бумагу фруктами, сырами, пробными бутылочками вина, банками и баночками икры, копченых устриц и форели, пасты из каштанов, консервированных фруктов и компотов из магазина деликатесов в Пасадене.
