Измайлов Андрей - Русский транзит
Всполошенность, да. Но чуть преувеличенная – дань профессии, актерский дом. Тема для обмена впечатлениями. Возмущения больше, чем испуга. Будь на месте… э-э… происшествия трупы (тьфу-тьфу!), кровь, перестрелка – кудахтали бы куда всполошенней. А так – разминка голосовых и прочих театральных данных, повод переключиться хоть ненадолго с перемывания косточек коллегам на: «У нас сегодня была полиция! Нет, не знаю, но была! Как, вы ничего еще не знаете?! Милый, не полиция, а ФБР! Не знаю, не знаю…».
Кофе в Америке все-таки преотвратительный! А у Марси: «Я – ОК!». А у Хельги – наоборот. Вот интересно: а у Перельмана? Снова вывернется, жертва?! Не сомневаюсь, давно и хорошо зная Перельмана.
Сомневаюсь я в том, звонить ли мне на Федерал-Плаза?! Недавно и плохо зная ФБР, лучше не звонить, пусть даже и Марси ждет меня там же. То есть, конечно, позвоню! Позже. Когда будет полная ясность – хотя бы в отношении дискеты, а также… дверцы «0424». И если дискету я готов пожертвовать федеральным агентам, то ключик от дверцы не отдам – ищите, мол, сами кусок старого холста. Кстати, откуда мне знать – нет ли на той же дискете указаний-намеков на ту же дверцу? В каморке, мол, у старого папы-Карло. И не какого-то Виллановы, не к ночи будет помянут. А ведь уже если не ночь, то ранний вечер. Пока доберусь, будет поздний. Деловой визит даме надо засветло наносить. Приличия, знаете ли…
– Барабашка совершенно неуправляем стал! – посетовала Лийка, извиняясь тоном.
– Растет… – неопределенно поддержал я.
– … – Лийка вставила дискету, и на экране заплясала- зачастила натуральная порнуха, игрища-забавы! – Спать! – скомандовала Лийка плотно прикрытой двери очень тихо, но категорично. – Спать!
Я объяснился жестами: «Неужто у него обнаружила?» – в сторону сопящего-подслушивающего за дверью Барабашки. И показал на пальцах: ему же всего восемь лет!
– … – Лийка посетовала: здесь взрослеют намного раньше, то есть не взрослеют, балдаши, а набираются сведениями.
– Спортом бросил заниматься? – бессмысленно поддержал я. Чтобы беседа не угасла. Дежурный рецепт для великомаловозрастных оболтусов.
– … – Лийка посетовала: если бы! Но одно другому не мешает. Полный обалдуй! – Спать, сказала!
Барабашка и спал, когда я пришел, но, видать, пробудился от наших неизбежных шумов – Лийка-то почти безмолвна, я же то ли не соразмерил громкость, то ли вообще мужской баритон редко звучит в пустотах Лийкиного особнячка (где ты, Швед!), то ли наше с ней копошенье у компьютера дитенка усовестило: не хватало еще, чтобы анкл-Саша был в курсе отроческих грешков Барабашки, мам, только ему не говори! В общем, теперь он не спал, а подслушивал. И хочется, и колется. И мама не велит.
– Он наказан! – громко, не для меня, для Барабашки отчеканила Лийка, когда я мимически изобразил: да пусть войдет, я ведь как-никак приехал!..
Да. Я приехал. Не ради Барабашки. Не ради Лийки. Дело есть дело. Дискета. Поможешь разобраться, Лий?
Помогла. Разобралась. Лия Боруховна Ваарзагер была не в пример Лие Боруховне Ваарзагер многословна, хотя для не знающих ее послужила бы образцом лаконичности. Ну еще бы! Любимый конек! Итак?
– Самозапускающаяся дискета. Системная. Считывание не с жесткого диска, а с нее самой непосредственно. Выводит пароль. Тут же себя начинает стирать. Или искажать. Ушла в оперативную память, а себя исказила. Предупреждение было?.. Сколько секунд? Так. Если не успел, то она сбросила машину. Режим – ресет. Полное уничтожение памяти. Так. Чтобы в момент старта не проанализировать. Так что…
Так что – fuck off, товарищ Бояров!
Именно латинизированный Факов радовал глаз – мой и Лийкин. Уже без всяческих «Благодарю вас!». Может, сей Факов возник в последнюю секунду работы японо-корейского компьютера, когда я его, компьютер, отключил там, в магазинчике. Неважно. Важно то, что ничего теперь не добиться от дискеты, кроме прощального пожелания: Fuck off!
Я мало что понял из ее лаконичного многословия. Суть ясна: загубил ты, Бояров, дискету. Стандартную, черт побери, дискету, неотличимую хотя бы от этой вот Барабашкиной. порнушной. KODAK. PC/2D-HT.
Стандартную, да не стандартную! Главное, чтобы она не попала ИМ в руки. Все, что на ней есть… Отныне и вовеки веков на ней есть лишь и только: Fuck off!
Для очистки совести я спросил, мол, а если бы успел, если бы отключил до истечения пятнадцатисекундного лимита?
– … – Лийка дала понять: программ для взлома множество, но в ЭТОМ случае вряд ли что сгодилось.
Если послужит утешением, то утешься, Бояров. Слабое утешение, но хоть отпала обязанность (а была ли?) дозваниваться до попки-Факова. Насрать и розами засыпать, господа офицера! Уже всяко легче: даже будь на дискете «казнить нельзя помиловать» – ни одна зараза не узнает. Оторви да выбрось. Впрочем, бросаться рановато. Фебрилы именно за ней, за дискетой, охотятся – генерала Гошу обложили в «Фаберже». И Валька Голова среагировал на упоминание о ней (не о ней я упомянул, а о другой, о той, что фроляйн-мисс Галински выдавала за добычу «перебежчика» Лихарева, но Валька Голова не в курсе).
– … – Лийка не спросила: «Поужинаешь со мной?». Она просто накрыла на стол. Рыба-фиш. Домашняя, Бояров! Ты, небось, гамбургерами перебиваешься по обыкновению, желудок гробишь. Она не задала ни одного лишнего вопроса, ответив на все мои. Захочет Бояров – сам скажет.
Сам я не сказал. К чему? Лийку втягивать, нервы трепать. Просто приехал навестить, рыбу-фиш покушать, разделить одиночество соломенной вдовы, дитенком поинтересоваться… (Разумеется, и ей и мне ясно-понятно: не за тем я приехал. Но теперь-то хоть вид сделаем. Обоюдно). К слову, о дитенке! Просквозит ведь Барабашку в коридоре. Пусть уж входит, а, Лий?!
– Входи. Входи уж!
Барабашка только того и ждал. Рожица хи-итрая, как бы виноватая.
– Босиком! – указала Лийка на страшный Барабашкин грех. Дай Бог, последний грех.
Барабашка уже встретился со мной взглядом и взял в сообщники: что женщины понимают! Принял стойку киба-дачи. Мол, нам ли, каратистам, бояться простуды голых пяток! Не так ли, анкл-Саша?
– Ha-день тап-ки! – скомандовала Лийка тоном матери, выпустившей бразды управления, но сохраняющей видимость верховенства.
«Уважь мать!» – показал я Барабашке лицом. И он ускакал за тапками. Мужской авторитет – это авторитет, тем более – анкл-Саша, папин друг. Да-а-а, папин друг, папин друг… А Лийка очень похорошела, надо отдать должное. Саломея! Или Эсфирь? Короче, библейская красавица. Не помню, кто там кто.
– … – Лийка души не чает в Барабашке. Защитник растет, каратист!
– Успехи?
– … – Лийка гордо подтвердила: успехи. И громко пожаловалась (не столько мне, сколько для Барабашкиного слуха): – Ненормальный! Меня перегнал, а в голове… Мы черепаху привезли с собой. На Гавайях отдыхали, там поймали. Она у нас жила-жила, а потом исчезла. Уползла куда-то. Может быть, совсем. Из дому. И ее счастье! Этот балбес признался: он ее собирался на черепашку-ниндзя тренировать! Саша, ты представляешь?! Босиком!!! – отчаялась Лийка.
Ну, босиком. Барабашка вернулся без тапок, само собой.
– А я не нашел! Я и без них! – упрямство подрастающего не мальчика, но мужа. – Я хочу есть!
– … -Лийка продемонстрировала полную капитуляцию: ешь. Ох, забаловала она Барабашку.
Он вскарабкался к столу, потянул руки к рыбе-фиш.
– На ночь не едят! – пустил я в ход мужской авторитет, демонстрируя: конечно, Барабашка, я с тобой заодно, однако я и с мамой заодно. – Настоящие бойцы не едят.
– А что мне делать?! – проявил упрямый характер (или характерное упрямство – возрастное) черепаший сенсей. – Я спать расхотел!
– Займись поисками тапок, например.
– Или на компьютере поиграй! – ядовито присовокупила Лийка. – Нет желания?
– М-мым-м! – обиделся Барабашка. Сами сказали: входи, а сами… Сговорились!
Ребенок и есть ребенок, даже если уже увлекается порнушными компьютерными играми. А я, кстати, и не подумал о ребенке. Надо было ему что-нибудь привезти. Хотя бы символически. Что можно привезти в подарок восьмилетнему сыну Лийки Ваарзагер, обосновавшейся в Нью-Кеннане, работающей на компанию Уильяма Гейтса, цена которому шесть миллиардов?! Только символически… Черт! Не подумал. Матрешку ту же из русско-сувенирного киоска в Бас-Стейшн. Черт! И в карманах пусто. Не успел поднакопить необходимой мелочевки, из которой всегда выберешь нечто ценное – ценное для ребенка тем, что оно, нечто, ВЗРОСЛОЕ. Ну там… авторучку, зажигалку, брелок. О! Брелок! Ключики мне, надеюсь, все же пригодятся, а вот брелок… Не дарить же, в самом-то деле, Барабашке «томас»…
Я нашарил в кармане головнинскую связку, отъсоединил ключики, стряхнул их обратно в карман и покрутил кольцо на пальце, и так и сяк жонглируя центробежно-разбежавшимся «яблочком» на цепочке. В том смысле, что у нас, у каратистов (у нас с Барабашкой), любой предмет функционален – и для ключей, и для разминки пальцев.
