Дело глазника - Персиков Георгий
Отец Димитрий медленно остановился и смерил гостя пристальным взглядом. Бодрое добродушие на его лице сменилось странным выражением, в котором сквозило недоверие:
– Так что же вы, батюшка, выходит, сыскной агент?
– Не совсем так. Поскольку я, как уже сказал, имею большой опыт общения с душевнобольными преступниками, уголовный сыск привлекает меня для помощи следствию в тех ситуациях, когда полиция сталкивается с маниаком или иным психически больным преступником. А тут, без сомнения, именно такой случай. Моя задача вместе с коллегами искать черные души и пытаться их сделать менее черными. И защитить от них мир, конечно.
– Ясно… но… но как я могу вам помочь? Только молитвой. Все прихожане истово молятся об избавлении города от лиходея, но сегодня утром снова… – Настоятель развел руками, и волжский ветер надул широкие рукава его облачения.
– Именно про этот ужасный случай я и хочу вас расспросить. Ведь покойный раб Божий Ермолай Дулин – ваш прихожанин? Вы очень крепко помогли бы, рассказав побольше про этого человека.
– Ермолай, Ермолай… Что тут сказать? Все любили Ермолая Дулина. Добрый был христианин. Всегда исправно ходил на службу и к причастию, на всякий праздник с женой, с детишками, благолепно было всегда смотреть на эту семью. – То ли от сожаления об убиенном, то ли от холодного ветра глаза отца Димитрия вдруг наполнились влагой. – А как на клиросе пел! Батюшки, какой был голос, благость одна! Стоял на всякой службе украшением – высокий, статный, при орденах. Но зачем это вам? Не лучше ли оставить церкви заботу о погибшем и заняться поиском убийцы?
Отец Глеб поджал губы, думая, как лучше начать объяснение своего непростого следственного метода. Наконец он нашел слова и начал неспешно растолковывать:
– Безусловно. Именно этим мы и заняты. Но самый верный и праведный путь не всегда самый очевидный. Убийцу, особенно жестокого и неуловимого, привычно ставят во главу угла. О нем пишут газеты, о нем судачат в салонах и трактирах. Знаменитые писатели пишут романы, стараясь разобраться в душе и сознании негодяя, бесконечно плутают по темным закоулкам преступного мозга, пытаются угадать его мысли. Его имя или жуткое прозвище у всех на слуху, преступник становится знаменитостью, подобно балетной приме! Но мы с коллегами придерживаемся совершенно противоположного подхода. Свое внимание мы сосредоточиваем на жертве. Именно жертва помогает нам раскрыть преступление.
– Это каким же образом? Несчастные мерт– вы, упокой Господь их души. – Настоятель явно все больше недоумевал от странных речей священника-сыщика. – Уж не проводите ли вы спиритические сеансы?
– Нет. Вовсе нет. Мы действуем исключительно богоугодными методами, – поспешил успокоить его отец Глеб. – Мы пытаемся, если можно так выразиться, исправить содеянное преступником. Понятно, что жизнь вернуть мы им не можем, но посудите сами – всякий маниак и душегуб всегда стремится лишить свою жертву личности, ее персоны, души, если хотите. С помощью своей звериной жестокости и садизма убийца хочет низвести жертву до состояния безымянной мясной туши. Так поступали все маниаки-психопаты, с которыми довелось нам столкнуться в последние годы, – например, мясник из Кронштадта Егор Акулинкин, который старался максимально обезобразить и обезличить жертву, прежде чем удовлетворить с ней свою похоть… Мы можем помочь несчастным только одним способом – вернув им их личность, их душу. Преступник, как бы глубоко мы ни проникали в его пораженное болезнью сознание, всегда остается нашим врагом. Он всегда будет пытаться запутать нас, пустить по ложному следу. Его реакции непредсказуемы и лишены видимой логики. Вступая с ним в эту игру, мы неизбежно проигрываем раз за разом. Только жертва всегда на нашей стороне. И мы стали учиться ассоциировать себя с жертвой преступления, взглянули на мир ее глазами. Что это был за человек? Через что он прошел? Как он действовал? Что чувствовал, когда убийца до срока оборвал его жизнь? Жертва также влияет на действия преступника, на его поведение на месте преступления. Упуская ее из виду, невозможно достичь успеха в расследовании.
Отец Глеб остановился, переводя дух. Его собеседник рассеянно оглаживал бороду, не зная, что ответить на эту необычную речь. Он уже понял, что перед ним стоит не какой-то заурядный батюшка, но человек в высшей степени необыкновенный и удивительный. Столько новых мыслей и слов за раз повергли провинциального настоятеля в задумчивость.
– У этих людей больше нет голоса, поэтому мы должны стать их голосом и открыть правду.
Отец Димитрий все еще обдумывал его слова, всматриваясь куда-то в даль, на другой берег Волги. Наконец живость вернулась к его взгляду, он еще раз внимательно посмотрел на отца Глеба, но уже с новым чувством, без недоверия и страха.
– Послушайте. Я не сыщик и в вашей работе мало что понимаю, но я христианин, и с Божьей помощью кое-что понимаю в людях – хороших и плохих. Пойдемте в тепло, я расскажу вам во всех подробностях, что я знаю про покойного.
К вечеру того же дня отец Глеб обошел почти все храмы, церквушки и часовенки, которыми изобиловал Энск, и ноги его, не привычные к спускам и подъемам, гудели словно колокола после благовеста. Но информации ему удалось собрать немало.
Выслушав от отца Димитрия историю праведной жизни убиенного Ермолая Дулина, священник по его совету направился в церковь Успения, что была неподалеку, также в центре города. Тут, на удачу, он нашел сведения сразу о двух жертвах. Настоятель Успенского храма был слишком занят, чтобы уделить минуту, зато местный диакон, приветливый старичок, оказался весьма словоохотлив. Узнав, что именно хочет разузнать отец Глеб, он сильно опечалился, но после, дрожа жидкой бороденкой и пуская к месту слезу, рассказал с большими подробностями про гимназистку Катеньку Белокоптцеву – дочку мелкого чиновника, ставшую одной из первых жертв душегуба. Со слов диакона, Катя была совершенный «аньгел во плоти», умница и красавица. Вторая жертва – жена скорняка Ганна Нечитайло переехала с мужем в Энск из Малороссии во времена большой ярмарки, и ее старичок знал хуже, однако уверенно подтвердил, что она была очень доброй и сердобольной. Обе они исправно ходили в церковь, соблюдали посты и праздников никогда не пропускали. С трудом распрощавшись с диаконом, священник направился к следующему храму, и путь до него лежал неблизкий.
Крючник Пантелей Сизов посещал деревянную церквушку рабочего квартала, растянувшегося вдоль реки на окраине города. Пробираясь между покосившимися бараками и избушками, отец Глеб не раз благословил до сроку пришедшую в Энск зиму, подморозившую грязевые реки, которые в рабочем квартале называли дорогами. В самой церкви было многолюдно, но выяснить в суете и суматохе многого не удалось. Погибшего тут знали плохо, так как он был косноязычен и жил бобылем. Единственно сказали, что он был крещен, приходил к причастию и ни в каких странностях замечен не был. Но человек он, по мнению прихожан, был хороший, потому что «горькую не пил вовсе и в кабак не знал дороги». Отец Глеб испытал какую-то смутную догадку и поспешил далее.
Храм, в который ходила Вера Никонова, в прошлом фабричная работница, незадолго до гибели ставшая проституткой по имени Калерия, стоял поблизости на пологом берегу. За поздним часом церковь пустовала, и сыщика-священника встретил одинокий и хмурый батюшка в черном одеянии.
– Вера? Никонова? – Глаза настоятеля сверк– нули гневом. – Что говорить про нее? Погубила душу свою, дуреха. А какая девочка была славная! Все эта Бронштейн, ворона картавая, виновата! Тьфу, иудино семя! Была примерной прихожанкой, исповедовалась чуть что, всенощные вместе с матушкой своей стояла. И что? Стоило ей оступиться с верной дорожки – месяц не вышел, как диавол ее к себе прибрал! Ибо нельзя греху дверь отворять, даже через маленькую щелочку Сатана может в душу человеческую пролезть!
Настоятель могучим кулаком ударил себя в золоченый крест и немедля отправился смирять свои страсти молитвой. Отец Глеб же, чувствуя, как его догадка становится все более осязаемой, направился обратно в центр. Последним из убитых остался Иван Непомнящий, погибший в один вечер вместе с проституткой Верой-Калерией. Иван был беглым каторжником и обитал в трущобах на Водниках, среди лихих людей и всякого прочего сброда. Выяснить, где находился его приход, не представлялось возможным. Но нательный крест на убитом был, значит, крещеный православный. Да и крест не простой – серебряный с украшением. Если он его на каторге сберег и в трудный год не продал и не пропил, значит, вера Христова для него тоже не пустой звук.
