Алекс Норк - Кто здесь
— Опять коллективная душа, Стенли?! В благословенной Америке, где каждый только и делает, что тащит к себе одеяло? А у русских она тоже заговорила?
— Вы про те два самоубийства бизнесменов?
— Про три, уже есть третье, мой дорогой. Только на этот раз при аресте какого-то их крупного финансового афериста у него успели отобрать странный ритуальный кинжал. Догадываетесь, что он попытался сделать в камере?
— Неужели разбил себе голову?
— Да, но не со смертельным исходом. — Блюм вдруг сосредоточенно посмотрел на противоположную стенку своего кабинета: — Бр-р!!
— Большие пропали деньги, патрон?
— Около трехсот миллионов, если в нашей валюте… Девиз моголов, вы сказали?
— Запрещенный и исчезнувший потом из истории.
— Вы ведь чисто говорите по-русски, Стенли?
— Чисто, как говорят в Москве.
— Вот и попробуйте с этим акцентом побеседовать с тем самым третьим самоубийцей. Он сейчас находится у них в тюремной больнице.
— Попробовать, не сработает ли девиз?
— Да. Я уже договорился, что к ним прибудет наш специалист. К счастью, сейчас такое время, когда спецслужбы могут между собой сотрудничать.
— Тогда придется открыть русским какие-то карты…
— Придется. Я уже обещал, иначе бы и разговор не состоялся, — Блюм, раздумывая, постучал пальцами по столу. — Раскрывайте все кроме одного, мой дорогой. Кроме того, к кому ведут эти непонятные связи у нас в Америке. Скажете, что мы этого просто пока не установили. А у них постарайтесь все, что можно, выведать.
— Само собой, — кивнул Торнвил. — Когда мне лететь?
* * *На шестой день болезни Хак понял, что не выздоровеет. Он много раз видел, как болели этим другие люди, и как они вдруг теряли силы на пятый или этот самый, шестой, день. Те, с кем такое случалось, уже не выздоравливали. Им оставался день еще или два. И лежа у окна, он услышал, как одна соседка сказала другой: «Наш кузнец умирает. Такая беда, в расцвете лет».
Хак удивился, потому что не понял — отчего так решил Всевышний? Разве он больше не хочет, чтобы свершился самим им предписанный закон и желает чтобы великий трон империи сохранил на себе предателей?
С наступлением ночи Хак приказал вынести себя на крыльцо под темный звездный купол неба. Сегодня он снова его увидел, огромную бездонную чашу, храм, выстроенный Всевышним над головами людей. Высвеченный темной синевой, чтоб тот, кто способен оторвать свой взгляд от земли, ощущал верховные чертоги. С серебряными звездами, яркими сегодня как никогда.
О, если б Хак чем-нибудь провинился перед Создателем, разве позволил бы Он ему и далее возноситься взглядом в высь своего творенья? Разве не закрыл бы ее облачной пеленой? Такого бездонного купола, такой исходящей из него пространственной силы Хак никогда еще не видел. И эта сила не отвергала сейчас его, а приглашала к себе. Она стократно превосходила ту жалкую его человеческую, что забрала болезнь, не нужную ему более перед божественным промыслом и назначением, которое он уже очень скоро узнает. Всевышний не оставил его! Он хочет дать ему новую силу для нового, пока еще неизвестного дня!
* * *Торнвил прекрасно знал Москву, посещал множество мест в этом городе, но в знаменитом здании на Лубянке, сердце русской контрразведки, ему, конечно же, бывать не приходилось. Здесь работали его противники. Они прекрасно, на протяжении многих лет, знали друг друга заочно. Уважали… да и, чего греха таить, немного взаимно побаивались.
Его проводили в дорогие генеральские апартаменты одного из замов верховного шефа Лубянки… Любят русские генералы служебную роскошь, что, впрочем, не мешает им порой очень здорово работать. Торнвил знал, что работают здесь не только высокопрофессиональные, но и, нередко, превосходно образованные люди.
Генералу с тремя звездами на погонах, видимо уже перевалило за шестьдесят. Его фамилия была известна в их международном разведывательном мире: один из крупных в прошлом русских нелегалов, успешно проработавший у них в Штатах в шестидесятые-семидесятые годы. Так и не попавшийся в их лапы, и, несомненно, оставивший после себя вербованную агентуру, которая работает и до сих пор. Пути Господни неисповедимы, где встречаться приходится! А ведь мог бы этот генерал сейчас не здесь, а у них в камере сидеть, в особой для этих людей арканзасской тюрьме.
А вот второму человеку, русскому полковнику, на вид столько же лет как и самому Стенли. И тут же, услышав его фамилию, Торнвил понял, с кем познакомился…
— Так это вы меня контролировали, когда я работал в Москве, мистер Горин? Ох, и трудно было с вашими людьми, должен признаться! Таких ловких прилипал я бы очень хотел иметь в собственном аппарате.
— А сколько вы нам доставляли хлопот, мистер Торнвил! — ответил тот по-английски. — Ваш преемник, к счастью, оказался немного спокойней.
— Да, предлагаю вести разговор на вашем языке, — приветливо улыбнувшись предложил генерал и Торнвил отметил у него легкий южный выговор. — Доставьте нам это удовольствие. У меня не часто сейчас выдается английская практика… Как там коллега Блюм? Нам не удалось с ним в свое время лично познакомиться. Не знаю как лучше сказать, ха-ха, — к сожалению или к счастью? По-прежнему любит маленькие незамысловатые ресторанчики?
— Вы прекрасно информированы о наших мелочах, генерал! — рассмеялся Торнвил.
— Мелочи — это и есть наша работа, не правда ли? Не хотите ли слегка закусить с дорожки?
Сейчас они стояли в центре огромного кабинета, и его хозяин, жестом приглашая к круглому столику в углу, обратился к русскому полковнику:
— Андрей, не сочти за труд, налей всем по дозе.
Под большой накрахмаленной салфеткой обнаружилось то, что Торнвил и ожидал. Традиционный русский набор: красная и черная икра в круглых хрустальных приземистых вазочках с желтыми цветочками из лучшего в мире вологодского масла поверху, маринованные белые грибы, полукопченая осетрина с лимоном. И водка. Та, которую всегда пила коммунистическая элита, особой очистки, с добавкой натуральной янтарной кислоты, выводящей из организма продукты алкогольного распада. Не оставляющая потом никакой тяжести в голове.
— Возможно, вам будет интересно узнать, что посуда на этом столе из личных фондов злого гения Берии, в прошлом самого близкого к Сталину человека. Мы используем ее как достопримечательность для гостей. — Генерал и оба полковника взяли тонкие антикварные рюмки. — За успешное сотрудничество!
………………………………………………….
Вкусно было до мурашек в спине… и настоящий черный хлеб, какого не купишь и в русских магазинах в Нью-Йорке.
«Эх, Блюм бы оценил! — понемногу приходя в себя подумал Стенли. — Надо будет привезти ему хотя б такую хлебную буханку».
Говорили о вещах совсем посторонних. Генерал расспрашивал о новом американском поколении, об изменившейся без него за четверть века Америке. Спрашивал, как спрашивают о чем-то внутренне близком. И Стенли сам поймал себя на мысли, что этот город, здесь, за окном огромного здания на Лубянке, зовет его к себе тепло, по-приятельски. Милыми летними бульварами, церквями и переулками старой Москвы. Он помнит именно их улыбчивый покой, а не места, где назначал агентам встречи и явки.
Потом был крепкий душистый чай с безумно вкусным вишневым вареньем без косточек.
— Оно домашнее, — пояснил генерал. — Это варенье моего детства. Согласитесь, не то же ведь самое, что фабричный вишневый джем, а?
— Вам этого варенья, наверно, очень не хватало в те годы у нас?
— Не хватало, вы правильно догадались. Все остальное было, деньгами меня снабжали недурственно. — Он посмотрел на двух молодых полковников. — Какая сильная и порой мучительная штука детская память, друзья. Она очень резко обнаруживает себя с годами. Такое варенье готовила моя бабушка в очень бедные послевоенные годы, когда не хватало сахару, и она экономила сахар на себе, чтобы приготовить и угостить меня хоть иногда этим вареньем… С годами детская память порой так властно приковывает к себе человека, как будто хочет заставить его почувствовать — ничто никуда не уходит. «И ты не уйдешь», — мне кажется говорит она, — «ты и сейчас там живешь, ничего не зная про свое далекое будущее».
«Почти как у Блюма, — подумал Стенли, — во всяком случае, что-то очень похожее».
— Так что у вас там приключилось? — наливая вторую чашку спросил генерал. — Из разговора с вашим шефом мы поняли, что нечто очень сходственное с нашей историей.
Торнвил подробно и обстоятельно рассказал.
— А к кому ведут все эти странные люди? — задал в конце концов тот самый неприятный вопрос полковник Горин.
— Мы еще этого не выяснили, — поспешно ответил Торнвил и тут же на долю секунды соприкоснулся зрачками с генералом. Этого оказалось достаточно.
