Джон Тренейл - Врата Совершенного Знания
— Разве твой отец не доверяет Генри?
— Именно, что доверяет и думает о нем. Мы столкнулись с проблемой внутренней безопасности, в дело замешаны правительственные круги. Генри — тайванец. Отец не хочет ставить его в трудное положение.
— Тогда я еду. — Хэйнс направился к выходу, но у двери обернулся: —Ты идешь сегодня на вечеринку?
— Нет. Во всяком случае, не на ту, о которой ты думаешь. Нужно кое-чем помочь в Молодежном клубе.
— Ну и ну, черт побери. Позвони, если изменишь свои планы. И еще… помни, Мэт, это ты забил мячи в ворота, а не твой отец. Пока.
Хэйнс спустился на лифте на первый этаж. Но вместо того чтобы пройти оттуда на стоянку, вышел на улицу, добрался до перекрестка между Хон-Ку-стрит и Чун-Чин-Саут-роуд, проверил, нет ли за ним хвоста, и прошел еще квартала два, пока не очутился у отеля «Хилтон». Поднимаясь по эскалатору в кафе, Хэйнс копался в кармане, отыскивая монету в один доллар. У неприметной вереницы телефонов-автоматов, выстроившейся вдоль бордовой стены позади кафе-гриля, никого не было. Хэйнс набрал номер. Резкий голос пролаял по-китайски:
— Вэй!
— Нимб. Соедините меня с Муссоном.
Последовала пауза, после которой другой мужской голос едва слышно произнес:
— Да?
— В Синьчу — удача, — сказал Хэйнс, положил трубку и зашагал прочь.
Глава 4
Желтая полоска, не толще лезвия ножа, отделяла море от ночной тьмы. Над Тихим океаном занимался рассвет.
У Тайцзи стоял на террасе и разглядывал дорогу в мощный бинокль. Сзади к нему подошла жена с подносом, на котором стояли два стакана крепкого чая.
— Пей, а то остынет, — пробормотала она.
У недовольно поморщился и, не глядя, протянул руку к стакану. Сулян, опасаясь, что муж прольет хороший чай, схватила его за руку и направила к цели.
— Он опаздывает, — заметил У. — Отец проснулся?
— Да. С ним А-Хуан.
Они перешли во внутренний дворик особняка, выстроенного в древнекитайском стиле. Дом находился неподалеку от рыбацкой деревушки Аньшо, на высоте около ста футов над уровнем моря и смотрел окнами на восточный берег Тайваня. Хотя от побережья его отделяло больше мили, ничто не закрывало вид на песчаный пляж. Пейзаж был обычен для этих мест: на плоской равнине, раскинувшейся вдоль побережья, — шахматные клетки рисовых полей, на пологих склонах холмов, столпившихся между побережьем и настоящими горами, кустарник уступал место зарослям бамбука, эвкалипта и камфарных деревьев. Дом стоял уединенно: с юга и запада его окружали отвесные скалы, возвышавшиеся прямо над каменистым пепельно-серым руслом реки Аньшо, а на севере, позади живописного сада с традиционной пагодой, устремились вверх почти вертикальные склоны горной гряды, густо поросшей лесом.
Пейзаж был великолепен, но сегодня у У Тайцзи не было времени любоваться красотами природы.
— Так. — Он опять поднес бинокль к глазам, от волнения пролив чай. — Я вижу машину. Ты бы сходила за стариком…
Когда Ли Лутан свернул с магистрали и начал подниматься вверх, к подножию центральной горной гряды, над южной частью острова встало солнце. Безоблачное небо обещало жаркий июньский день. Он опустил окно и расстегнул воротник, наслаждаясь теплым морским ветерком. Проселочная дорога неожиданно свернула влево. Ли проехал через массивные ворота в виде арки. Еще сто метров — и он оказался возле дома.
Ли вышел из машины, остановившейся у лестницы с широкими ступенями, ведущими к необычайной красоты особняку. Над беломраморным фундаментом возвышалось одноэтажное здание, состоящее из трех разных секций. Две секции представляли собой панели, в центре каждой из них — зарешеченное окно. Между ними располагалась неглубокая ниша, поделенная парой красных колонн. Двойные двери вели внутрь дома. Над крыльцом висели желтые и зеленые китайские фонари. Ли была видна крыша, выложенная гнутой оранжевой коньковой черепицей. Все сооружение венчала группа разноцветных драконов, восседавших на белой длинной балке.
Пока Ли с восхищением взирал на этот яркий образец традиционной китайской архитектуры, парадная дверь открылась, и в лучах утреннего солнца появился У Тайцзи. Мужчины поздоровались, поднялись по ступенькам и прошли через красные панельные двери во внутренний дворик, где били два фонтана. Обогнув их, У свернул вправо, прошел под полукруглыми воротами, ведущими к террасе, и остановился. Ли, который следовал за ним, увидел трех человек, стоящих возле балюстрады. Двое были китайцы. От одного взгляда на третьего Ли Лутан остановился как вкопанный. Мужчина стоял в профиль к Ли, широко расставив ноги: круглое, коричневое, безмятежное лицо, восточное, но не китайское. Лицо местного уроженца. На нем был великолепный костюм: черная туника, расшитая золотом и серебром, и нечто вроде юбки или саронга, прикрывавшего черные гетры. Но у Ли не было времени, чтобы разглядывать эти детали. Лук — вот что его потрясло.
Левая рука мужчины сжимала длинный лук, стрела уже была приложена к тетиве. Лучник не смотрел на него. Его взгляд был прикован к человеку, стоящему перед ним: глубокому старику, опиравшемуся на трость. Старик коротко кивнул, и лучник, медленно и грациозно выпрямившись, начал натягивать тетиву, одновременно поворачиваясь всем корпусом к гостю.
Ли не нуждался в каких-либо специальных познаниях, чтобы сообразить: зазубренный наконечник окажется в пазу в тот самый момент, когда лучник завершит свой поворот и направит стрелу прямо в сердце Ли.
Наконечник был уже на полпути к цели, когда Ли обернулся, почувствовав чье-то присутствие. Рядом с ним встал У. Он наверняка заметил смятение гостя, но даже глазом не моргнул. Ли снова посмотрел на лучника. Стрела завершила последние несколько миллиметров полукруга и застыла.
— Не слишком теплый прием, — раздался визгливый старческий голос, — для человека, который решил спасти Тайвань. Вы оказали честь этому дому, Ли Лутан. А-Хуан, опусти лук, ты сможешь потренироваться в другое время.
Лучник ослабил тетиву и, повиновавшись знаку старого китайца, ушел.
— Это мой отец, — прошептал У Тайцзи. — У Гэкан.
— Если речь зашла о чести, — спокойно ответил Ли, — в таком случае это честь для меня. Моя мать учила меня, что ваше имя, господин, равнозначно понятию «свобода».
Старик, к которому было обращено это торжественное приветствие, откинул голову и рассмеялся, словно пренебрегая выспренней лестью. Худощавый и сутулый, он ходил, опираясь на трость, но все еще был полон жизненных сил. Ли заметил, что у старика не хватает многих зубов, и поэтому щеки его ввалились, но других признаков увядания почти не было. Он носил маленькие очки с шестиугольными линзами, непомерно увеличивавшими глаза, отнюдь не водянистые или тусклые. Взгляд у старика был ясный и пронзительный.
— Вы, господин Ли, должно быть, получили воспитание, для меня непонятное, — сказал старик. — Еще раз прошу прощения за прием. А-Хуан исполняет здесь, наряду с другими, и обязанности мажордома. Идемте, я проведу вас в дом. И, пожалуйста, простите мне мою медлительность.
Положив руку на плечо гостя, он повел его обратно к круглым воротам и оттуда, через двор, к дверям.
Сначала Ли ничего не увидел, настолько резким был контраст между солнечным светом снаружи и мраком внутри. Он чувствовал только тяжелый аромат благовоний. Потом глаза стали привыкать к темноте, и Ли понял, что очутился в настоящей сокровищнице.
Стены и пол были выложены полированным деревом, на котором четко выделялись черные волокна. У дальней стены стоял алтарь с красным фонарем, украшенный изысканными письменами. Справа от Ли находился старомодный кан — высокая китайская кровать с подогревом, обитая тем же деревом, что и стены. Над ней висели мрачноватые картины и образцы китайской каллиграфии в стиле «травяного письма». Стена слева была завешена чем-то похожим на большой белый лист.
— Мы выпьем чаю, — предложил старик, — и поговорим. Или вы предпочитаете сначала отдохнуть?
— Нет! Спасибо.
Они наблюдали за тем, как Сулян сняла чайник с углей на жаровне, налила кипяток в глазированный заварной чайник, покрутила его и плеснула заварку в чашечки величиной с наперсток. Дав чаю настояться несколько секунд, Сулян вылила содержимое чашек и чайника в пиалу, вновь наполнила чайник и понесла поднос туда, где сидели мужчины.
Некоторое время все четверо пили чай молча, как истинные ценители. Когда взгляд Ли скользнул по белому листу на стене напротив, У Гэкан, давно привыкший к полумраку, использовал возможность рассмотреть гостя. Глаза Ли буквально очаровали его. Довольно близко посаженные, почти прямоугольные по форме, они слегка сужались к переносице. Над ними разлетались густые брови, напоминающие мазки краски на манускриптах. Черты лица были резкими. Сначала У Гэкан читал на этом лице только выражение свирепости. Но стоило Ли Лутану улыбнуться (что он и сделал в этот момент), он вдруг становился обаятельным.
