Александр Бородыня - Крепы
Она шагнула к двери на улицу и вышла из кафе. Походка у нее была естественнее, чем у робота, но и в ней чувствовалась механическая угловатость.
На миг налетело воспоминание: загаженный пол, железная коробочка стерилизатора, пепельница, полная окурков, шприц, танец выжженных вен на собственной руке…
Дома здесь, как и везде в городе, стояли друг к другу плотно, стена к стене. Улица была как каменный широкий коридор, устланный гладким черным булыжником. Солнце немного отсвечивало в витрине, но видно было хорошо: механические люди остановились друг против друга. Робот, совсем как человек, поправил фуражку, и руки его повисли вдоль тела. Кукла в ответ поправила прическу и сделала реверанс, — ей явно недоставало шелковой юбки.
— Эх, — простонал Тимур. — Он же ее изломает. Ну, ничего… — Потомок мастера потянул меня с такой силой, что трудно было не подчиниться. — Не впервой, отреставрируем!
Что-то переменилось: то ли бармен уронил стакан, то ли вскрикнул один из мальчиков. Я отвлекся лишь на мгновение, Тимур распахнул дверь и втолкнул меня во внутренний коридор. Когда дверь, притянутая мощной пружиной, уже закрывалась за нами, я увидел, как в ярких солнечных лучах катится по чистой брусчатке изящная женская головка, отломившаяся от туловища, и как белые перчатки робота упираются в стеклянную дверь кафе.
— Может быть, в милицию позвонить? — с трудом поспевая за Тимуром, спрашивал я. — Или у вас здесь это не принято?
Миновав небольшую кухню, мы оказались в кабинете директора. Тимур одним движением подвинул огромный полированный стол, с которого посыпались листы бумаги и авторучки, наклонился и поднял ковер. Я увидел уродующий паркетную елочку квадратный дощатый люк.
— Давайте-ка, лезьте сюда, — приказал Тимур.
Люк со скрипом распахнулся. Вниз, во мрак, вели грязные деревянные ступени.
— Подземный ход! — восторженно вскрикнул я.
— А что вы еще хотели увидеть? — Тимур опять подтолкнул меня. — Идите по туннелю прямо и никуда не сворачивайте.
— А вы?
— А я вернусь, иначе они там ее по винтику на сувениры растащат: семнадцатый век все-таки.
Я успел уже немного спуститься, когда он захлопнул над моей головой крышку люка. Было слышно, как он застилает ковер. Погони никакой не было, над головой — тишина. Но не возвращаться же назад? Здесь должен быть другой выход.
Стены подземного хода были выстланы досками, как, впрочем, и пол, и потолок. Через каждые десять метров сверху свисали на шнуре слабые электрические лампочки. Доски белые, новые, свежеоструганные. Они скрипели под ногами, и от них исходил приятный столярный запах, — вероятно, они не представляли исторической ценности. Идти пришлось недолго. Вскоре слева от себя я увидел дверь, обычную дверь, такую же, как в кабинете главного инженера на заводе, но она была закрыта. С минуту я потоптался на месте, хотел закурить, сунул руку в карман, пальцы наткнулись на конверт. Письмо Арины Шалвовны сильно помялось, и я решил его вскрыть.
Записка оказалась коротенькой и совершенно бессмысленной. Полузнакомым почерком Арины было написано:
«Ну вот и молодец. Ты сделал все так, как от тебя ожидали, теперь перестань трястись и толкни эту дверь, что находится прямо перед тобой. Арина».
Я толкнул дверь и замер на пороге. Освещая небольшую комнатку, ярко горела люстра. На полированном журнальном столике стояла початая бутылка красного вина, там же были два хрустальных бокала. А слева от столика, закинув ногу на ногу, сидела моя бывшая жена Марта.
— Ну, что же ты встал, заходи, — сказала она мягко. — Я давно тебя жду.
Арина
I
Я хотела его задержать. Почему? В памяти стоял большой квадратный циферблат с золотыми римскими цифрами — часы над аэровокзалом, а над часами на каменном карнизе сидел воробей — такой радикально черный, каких не бывает в природе, и клюв его отливал металлом. Что-то неприятное было в этой птице.
«И больше ни одной птицы, — думала я. — Город, лишенный птиц. Впрочем, нет. Я видела еще одну, точно такую же, или это была все та же?»
Он сидел в кресле, полуприкрыв глаза, такой же сухой и старомодный, как его саквояж. Под потолком горела яркая люстра. Возле шкафа на полу стоял мой неразобранный чемодан, на столе — две пустые кофейные чашки.
— Вы обратили внимание, — сказал он и посмотрел на меня, — город пустой какой-то, будто все вымерли?
— Может быть, еще кофе? — спросила я.
— Да нет, пойду, засиделся я тут у вас. А то еще в гостиницу не пустят.
Почему я хотела задержать его? Страха тогда никакого не было. Пожалуй, только неловкость. Мне отчего-то неудобно было оставаться одной в этой пустой роскошной квартире. За окнами скопилась ночная мгла. Освещенных квартир было очень мало. Во всем доме светилось только одно окно.
— Действительно безлюдно, — согласилась я. — И спать здесь рано ложатся. Может быть, посидите еще?
Он взял чашечку, но та была пуста.
«Самолет поднялся в воздух в Москве в час дня, и здесь он опустился в час дня, — зачем-то подумала я. — Получается, что час просто исчез, будто его не существовало».
Я подошла к окну и опустила штору. Все-таки мне очень хотелось его задержать. Утром могла вернуться сестра, но мне было наплевать. Я настроилась, я уже хотела сказать ему что-нибудь ласковое, проверенное, но вдруг передумала. На лестнице зазвучали шаги и радостные голоса, что-то зазвенело по карнизу…
«Совершенно незачем тащить его в постель, — подумала я. — Все в порядке. Просто организм плохо адаптируется в незнакомом климате. Утром проснусь и смеяться буду».
— Утром голова у вас будет болеть, — уже в дверях, глупо улыбаясь, заявил он.
— Это от чего же?
— От цветов, знаете, даже смертельные случаи бывают.
— Ладно, идите уж, идите, не беспокойтесь, цветов я не боюсь.
Он ушел, а я подумала, закрывая за ним дверь: «Действительно, что со мной может случиться, ведь как-то живут здесь сестра с мужем, и ничего?»
Все-таки это не было страхом. Я стояла в передней спиной к входной двери, с кухни доносился мелодичный металлический звон, горел торшер. Я с удовольствием вдыхала густой и, казалось, усиливающийся аромат. Даже если и был какой-то страх, то легкий и сладкий, почти неощутимый.
«Что же там звенит? — подумала я. — Нужно разобрать чемодан, достать ночную рубашку — все равно это придется делать… Что же все-таки звенит? — За дверью раздавались звучные шаги: это Алан Маркович спускался по лестнице. — Все же надо было уговорить его остаться. Что же это звенит? Завтра трудный день… Разобрать чемодан… Уговорить остаться… Следовало…»
Тело будто наливалось тягучей дремотой. Я доковыляла до низкого дивана, с трудом переставляя ноги, и медленно опустилась на подушки, глаза сами сомкнулись.
Я понимала, что лежу на диване, но видела и слышала уже иное.
«Я лежу на диване, — повторяла я себе. — В чужом городе, в чужой квартире… Я приехала в командировку… Следует разобрать вещи… Следует переодеться… Я легла на диван, потому что меня отравили цветы… Нет, все приснилось… Я лежу на кровати в больнице… Окна больницы выходят на улицу… На противоположной стороне улицы стоит мой дом. Просто я умираю… Нет никакого города. Нет никаких цветов, все это мне приснилось…»
Я разлепила глаза и посмотрела. Стеклянная бутылка-капельница. Игла в вытянутой на постели руке, под рукой — клеенчатая подушечка. Немного дальше тумбочка, на тумбочке — раскрытая книга и два яблока. Все это принесла мама.
«Она бредит, — донеслось до меня. Голос звучит совсем рядом — знакомый голос; это голос врача. — Что вы видели? — спрашивает он, приближаясь. — Только не поднимайтесь, лежите!..»
И я шепчу в ответ:
«Город, пустой город… Комната, полная цветов… Столько цветов — они так сильно пахнут…»
Его голос доносится уже издалека:
«Не волнуйтесь, сейчас вы заснете, заснете…»
И тут я поняла: сейчас все кончится, и я опять переберусь в этот пустой старинный городок. Очень громко над головой тикали часы, голос врача прозвучал отчетливо: «Отмучилась, пошлите за санитарами — нужно вынести тело из палаты».
Но если я умерла, то отчего же слышу, как он это сказал?..
_____Как бы перешагнув упругий барьер, я проснулась, с трудом открыла глаза. Две пустые кофейные чашечки на столе. Я лежала на том же диване, и все тот же резкий запах цветов наполнял комнату, но что-то переменилось. Будто сон не кончился. Было ощущение, что я проснулась во сне.
«Я проснулась во сне, — сказала себе. — Потому что это не та комната, это не совсем та комната: книг стало больше, а цветы пахнут еще сильнее…»
Я лежала на диване, а запах постепенно истаивал. Через какое-то время, хотя он и присутствовал еще в воздухе, возникло чувство, что растения как бы замерли, приостановили свою жизнь.
