Александр Бородыня - Крепы
— Я не понимаю: сначала вы даете мне эту таблетку, мы мотаемся с вами по городу, как какая-нибудь депутатская комиссия!.. Как вы считаете, что я должен о вас думать? Вы срываетесь на полуслове, бежите, тащите меня за руку!.. Кто такие эти крепы, которых вы так боитесь?
Он прервал мой монолог:
— Я объясню, — сказал он. — Вы, конечно, не поверите ни одному моему слову, но я попробую объяснить… — Нога его не переставая выжимала педаль газа, и мы проскочили под красный свет. Впереди между домами замаячил кузов еще одного типичного грузовика. — Видите ли, Алан Маркович, нам очень нужно, чтобы вы составили отчет, подробный отчет… Нет, не то… как бы это вам получше…
«И вовсе он не успокоился, — понял я. — Просто волнение его перешло какую-то границу».
— Вы хотите знать, кто такие крепы?
Я смотрел на него:
— И это тоже.
И опять ощутил не холодок, а как бы приближение холодка.
— Крепы!..
Голова Геннадия Виссарионовича как бы сама, против его желания, запрокинулась назад, на спинку сиденья. Мне показалось, что сзади его рванула за волосы невидимая рука.
— Пусти!.. — прохрипел он. — Пустите!
— Что с вами? — спросил я. — Вам плохо?
Подбородок и нос моего спутника побелели и заострились, но руки его все так же оставались на руле, только нога скользнула с педали газа на педаль тормоза. Голова Геннадия Виссарионовича была запрокинута, глаза, наливаясь кровью, смотрели в потолок нашей машины.
Прямо перед нами за ветровым стеклом, развернувшись поперек улицы, встал грузовик. Его нелепый массивный кузов загородил солнце. Я обернулся и увидел то, чего и ожидал, — медленно катящийся красный микроавтобус.
— Бегите! — прошептал, выпрямляясь на сиденье, Геннадий Виссарионович. — Меня они все равно уже не выпустят, а вы бегите.
— Почему я должен куда-то бежать, зачем?
— Будете задавать вопросы, вам же хуже! Бегите, я говорю!
Из кабины грузовика выскочил шофер — плечистый, лысоватый детина в потрепанном полосатом костюме. Я видел, как неторопливо, на небольшой скорости приближается красный микроавтобус. Можно было уже сквозь его отражавшее солнце ветровое стекло разглядеть личико молоденькой учительницы и ее красное пончо.
— Да идите вы! — сказал Геннадий Виссарионович. — Бегите!
Для чего-то захлопнув за собой дверцу, я огляделся. Метрах в трех впереди шофер в полосатом костюме, сзади автобус. Геннадий Виссарионович сидел в машине, голова его по-прежнему была откинута, он не шевелился. Бежать казалось глупо, но оставаться на месте мне отчего-то тоже не захотелось. Я вспомнил, что за протекшие сутки в этом городе я не видел ни одного милиционера.
«Это город душевнобольных? Или это такой своеобразный вид провинциальной мафии? Сами на наркотиках и о приезжих не забывают… Теперь это все равно. Нужно отсюда уйти и, как минимум, добраться до гостиницы. Билет на самолет у меня есть».
Рядом со мной в стене была узкая дверь с большой деревянной ручкой. Я подергал за ручку — дверь не подалась. Я сделал несколько быстрых шагов в сторону полосатого шофера: почему-то он вызывал больше доверия, чем компания из микроавтобуса, — и только тут увидел в непосредственной близости, в каких-то десяти шагах от себя, островок жизни. Его просто загораживал кузов грузовика. Там были люди: небольшая чистая витрина кафе, одноногие столики, белый колпак за стойкой, кашляющие старики, дети, жующие пирожные, какие-то женщины…
Шофер шагнул навстречу и попытался схватить меня за руку, но я вывернулся и мгновенье спустя толкнул стеклянную дверь. Рядом с дверью прямо на стекле витрины красовалась мраморная табличка: «Памятник архитектуры. Кафе-закусочная конца двадцатого века».
— Кофе с молоком. Если можно, погорячее, — потребовал я, обращаясь к белому колпаку. Я встал лицом к стойке и теперь боялся повернуться.
— У нас только черный, холодный.
Он вытирал стойку.
— А телефон у вас есть?
— Могу вам предложить заправить кофе сгущенным молоком.
— Да, пожалуйста.
Он отложил свою тряпочку и сочувственно спросил:
— Устали?
— Есть немножко.
— У вас, наверное, больное сердце?
У него были голубые глаза, и коротенькие реснички часто-часто дрожали.
— Так есть у вас телефон?
— Вы хотите выпить кофе или вам нужно позвонить? — Он вдруг перестал моргать и строго посмотрел на меня. — Если вы хотите позвонить, телефон находится в задней комнате, но, Алан Маркович, стоит ли так нервничать? Куда, кому вы собираетесь звонить?
С минуту я тупо смотрел на его белый накрахмаленный колпак, потом все-таки спросил (чувствовал, что в мою спину уже упираются десятки глаз):
— Откуда вы меня знаете?
— Выпейте кофе.
Передо мной на вымытой стойке уже стояла чашечка кофе с молоком. Я взял ее. Чашечка оказалась ледяной.
— Зачем же так волноваться? — Бармен улыбнулся. — Выпейте кофе, успокойтесь…
Я покорно перешел за столик. За витриной было пусто — пустая улица. За толстым стеклом с мраморной табличкой — ни грузовика, ни микроавтобуса. Машина Геннадия Виссарионовича тоже пропала. Я отметил, что не слышал шума моторов, и пригубил кофе.
Кафе вовсе не было полным, как мне сперва показалось. Два мальчика пили лимонад и ели пирожные, в углу сидел старик с такой же, как у меня, чашечкой кофе, а совсем рядом со мной, у соседнего столика, стоял патлатый подросток. Я видел его сегодня утром в ресторане. Рядом с подростком — та самая девушка-кукла, и она тоже смотрела на меня. Мне стало смешно. Кто она? Кукла, удравшая из музея и переодетая девушкой, или девушка, работающая куклой в музее? Когда глаза мои встретились с ее почти живыми глазами, она сказала весело:
— Привет!
— Привет! — отозвался я.
— Нам, кажется, нужно поговорить.
«Что бы тут ни происходило, — подумал я, — это все происходит по кругу, неизменно возникают одни и те же лица. Если кто-нибудь попался тебе на глаза, то в течение двух часов ты опять встретишь этого человека».
XIII
Я взял свою чашечку и перешел к ним за столик. Я больше ничего не сказал, ждал, пока заговорят они, но они пили кофе и молчали. Наконец кукла лукаво сощурилась и спросила:
— А вы знаете, что вас хотят убить?
— Меня убить? Кто? — Мне стало совсем смешно. — Скажите, это вы в музее исполняете роль куклы или я обознался?
— Нет, вы не обознались, но вы все перепутали. Я — та самая кукла, исполняющая здесь роль девушки.
— Значит, все-таки мистика?! — Я поставил чашечку на стол так, чтобы произвести побольше звона.
— И нечего тут удивляться, — обиделась она. — В старые времена делали механизмы похлеще современных. Вы же сами электронщик, должны знать, что у каждой машины есть душа.
— Значит, магия?
— Да, магия, и нечего тут иронизировать.
Я повернулся к молодому человеку и, с трудом сдерживая нервный смех, спросил:
— И вы механизм?
— Нет, Тимур живой человек, — ответила за него кукла. — Мы любим друг друга, и нас объединяет общее дело.
В ее голосе действительно был какой-то хорошо скрытый металл.
Подросток протянул мне руку, ладонь была потная и квадратная. Немного потупившись, он представился:
— Тимур Саморыга.
— Очень приятно. — Я пожал эту ладонь. — Но поскольку вы не сумасшедший представитель завода и не механизм из музея, то скажите мне, Тимур Саморыга, что означает весь этот бред?
— А что вас интересует?
— Да уж так сразу и не скажешь. — Я опять отхлебнул холодного кофе. — У вас тут много интересного.
Мы немного постояли за столом молча, переминаясь с ноги на ногу.
— Саморыга? — вспомнил я. — Кажется, что-то было в музее?
— Я праправнук великого русского мастера Ивана Прокофьевича Саморыги, — сказал молодой человек. — Ее создателя. — И он смущенно показал глазами на свою спутницу.
Он хотел добавить что-то еще, но кукла резким движением прервала его:
— Тихо, Тимур, молчи! — Она взяла меня за руку. Ее голос стал звонким. — Некогда уже. — Она говорила очень быстро, обращаясь к подростку. — Ты вот что, Тимур, попробуй вывести его другим ходом. А я попытаюсь задержать…
Белый колпак за стойкой повернулся в нашу сторону. Подросток подтолкнул меня к небольшой двери, ведущей во внутренние помещения, но я не собирался никуда бежать, меня просто разбирал смех.
Его хорошо было видно за стеклом кафе — по пустынной улице нелепой и плавной походкой вышагивал робот, механический Ипполит Карпович: фуражка, форменные ботинки, костюмчик из зеленого сукна.
— Идите, — сказала кукла.
— Да никуда я не пойду!
— Вот и глупо! Тимур, тащи его силой!
Она шагнула к двери на улицу и вышла из кафе. Походка у нее была естественнее, чем у робота, но и в ней чувствовалась механическая угловатость.
