Кэтрин Коултер - Необоснованные претензии
— У меня ужасная головная боль, — сказал он. Она рассмеялась.
— Предлог, пригодный для женщины, дорогой. Но я пришла не для того, чтобы справиться, не хочешь ли ты лечь в постельку. Ты еще не одет. Бенбриджи ждут нас через тридцать минут.
— Я не иду, — ответил он. — Я говорил тебе на прошлой неделе и вчера вечером, что не собираюсь идти. Там будет по меньшей мере пятьдесят человек гостей, и моего отсутствия никто не заметит. Иди, Роз, повеселись.
В эту минуту она его ненавидела, ненавидела по-настоящему. Он говорил с ней таким тоном, будто она надоевшая и бестолковая прислуга. Ему наплевать на нее.
— Там будут мои родители. На случай, если ты забыл, кто они, Джонатан, напомню, что это Пилсоны. Эндрю Пилсон с супругой. Они рассчитывают тебя увидеть — Передай им мой самый нежный привет.
— Подонок — Пожалуйста, Роз, у меня голова раскалывается. Если хочешь ругаться, то отложи на время.
— Все и всегда ждут тебя, верно? Ты знаменитый Джонатан Харли. О, да, теперь-то ты знаменит. Но если бы не мой отец…
— Роз, ты же не хочешь опоздать?
— Ты монстр, эгоистичный, гнусный монстр! Я не сомневаюсь, что, как только я окажусь за дверью, ты тут же умчишь куда-нибудь и твоя головная боль улетучится мигом, как по волшебству, а твоя маленькая потаскушка будет пускать слюни по поводу каждого сказанного тобой слова. С кем ты сейчас трахаешься, дорогой?
— Ни с кем, Роз. “И тем более с тобой, женушка”.
— Разумеется, я не ждала от тебя честного, искреннего ответа. Ты пойдешь со мной, Джонатан. Ты должен пойти. Ты не посмеешь унизить меня снова.
— А я тебя разве унижал? Вот так новость!
— Ты такой спокойный, так владеешь своими чувствами, да? Ты просто превратился в робота, и никаких чувств у тебя не осталось.
— А я-то думал, что я монстр, — ответил он и пожалел, что не промолчал. Он просто хотел остаться один на один с аспирином в пустой и тихой комнате.
— Тебе плевать на всех, так ведь? Ничего тебя не касается, кроме твоих чертовых дел. И, конечно, твоих легкодоступных, дешевых женщин.
— Конечно, мне небезразлична “Хартли электронике”. Если бы я был равнодушен к своей компании, ты не носила бы бриллиантов, Роз. У тебя не было бы горничной, кухарки, экономки и шофера. А дешевых женщин нет и в помине.
Его губы изогнулись в улыбке.
— Если бы я путался с женщинами, мне некогда было бы заниматься делами.
Она почувствовала, как в ней поднимается гнев. Невозможно одержать над ним верх, таким спокойным, так ясно выражающим свои мысли. Его невозможно загнать в угол — на все есть доводы и отговорки.
— Так ты признаешь, что у тебя были другие женщины?
— Только одна три года назад, как тебе хорошо известно. Это была маленькая и недостойная месть, признаю.
— Ты будешь вечно попрекать меня связью с Пьетро, пока меня не вырвет?
Ее голос пресекся — похоже, она сейчас зарыдает, и он молил Бога, чтобы обошлось без очередной истерики.
— Он хотел меня, он считал меня красивой и непохожей на других.
— Роз, вырвет не тебя, а меня, и Пьетро тут ни при чем. Пожалуйста, отправляйся на свою вечеринку и проводи там время, как захочешь, веселись.
Она стояла, очень тихая, глядя на картину на стене за его спиной, изображавшую коттедж в Нантакетте. Краски мягкие, а пейзаж суровый. Странно, как это художник сумел передать разницу в цвете. Рядом с картиной висела фотография — на ней были запечатлены они оба на пляже. На заднем плане коттедж. Фотография была сделана три года назад. На Джонатане выцветшие джинсы и простая белая рубашка, рукава закатаны до локтей, на ногах теннисные туфли. На ней шорты и бюстгальтер, ноги босые, а длинные светлые волосы ветер задувал в лицо. Оба они улыбались и казались абсолютно счастливыми. Но это было так давно. Он выглядит так же, подумала Роз, разглядывая мужа, сидящего за письменным столом. Черные-черные волосы, оливковая кожа и глаза, темные, как безлунная ночь, — эту чепуху она сказала ему когда-то, много лет назад. Они были парой, приковывавшей взгляды. Джонатан, высокий и поджарый, как теперь и всегда, бегун и спортсмен, и она — маленькая, светловолосая и очень белокожая. Внезапно она почувствовала, что намного старше этой улыбающейся молодой женщины на фотографии, почувствовала, что внутри у нее образовались морщины и что она ни на что не годится.
Роз произнесла медленно, глядя прямо на него:
— Если ты не пойдешь, Джонатан, я уйду.
— Хорошая мысль. Не веди машину сама, особенно если собираешься пить.
Но он знал, что она имеет в виду, и она знала, что он ее понял. Они смотрели друг на друга, не отводя взгляда, столь далекие и чуждые после восьми лет брака. Враги?
"Чужак в чужой стране? Чужак из чужой страны?” Он не мог вспомнить, как его называли когда-то. Роз больше ничего не сказала, повернулась на каблуках и вышла из кабинета, хлопнув дверью.
Джонатан не сделал ни одного движения. Конечно, ему следует развестись с ней, и так в конце концов и случится, но он старался не думать об этом даже во время их самых ожесточенных ссор. За последние три года он работал больше, чем за всю свою предыдущую жизнь в деловом мире. Стал настоящим трудоголиком. Так часто поступают трусы, а он и был трусом, трусом, страдающим от чудовищной головной боли. Он заставил себя подняться на ноги, чтобы поискать аспирин.
Около десяти часов вечера почувствовал себя по-человечески, то есть достаточно хорошо, чтобы вернуться к работе. Заняться чем угодно, только не думать о Роз и ее угрозе. Когда-то она была Рози, его Рози, нежная и сладостная. Давным-давно. Он думал о компании, о его компании электронного оборудования, которую создал он сам. Конечно, вначале ему помог отец Роз, но теперь она принадлежала ему и только ему. Ему тридцать пять. Десять лет жизни вложено в компанию. Развод вызовет трещину не только в его жизни, но и в компании. Пока он сохранял контроль над компанией, неограниченный контроль, но развод и договор о разделе имущества воспрепятствуют дальнейшему расширению, возможно, даже он окажется в опасной близости к обладанию всего лишь пятьюдесятью процентами акций. Эта мысль его ужасала, особенно теперь, когда один из его близких друзей, Питер Энкер, рассказал о слухах, которые привез его приятель из Нью-Йорка. Сведения о его компании вынюхивала “Карлтон индастриз”. АКИ, то есть “Аберкромби-Карлтон индастриз”. Этот до нелепости разветвленный конгломерат нуждался в хорошо развитой и прочной, а также доходной компании по электронике высокого класса, хорошо технически обеспеченной, чтобы продолжать развивать свою обувную промышленность, сталелитейные фабрики, отели за границей, текстильные компании, издательство и только Богу известно, что еще. Сердце его сжалось, как всегда, когда он думал об угрозе слияния. Кто, черт бы его побрал, управлял этим расползающимся в разные стороны осьминогом?
Но от совета директоров он не мог услышать ни звука, ровным счетом ничего. Он вспомнил, что молодая жена Тимоти Карлтона была обвинена в его убийстве, а потом оправдана. В связи с этой историей акции этого конгломерата опасно заколебались, и “Уолл-стрит джорнэл” без конца распространялся на эту тему, но все они не теряли спокойствия. Семья Роз владела достаточным количеством акций, чтобы там, где сочтет нужным, употребить давление, — совет директоров был всего лишь сборищем стариков, согласных на все.
"Это всего лишь слухи — не более. Я достаточно давно занимаюсь бизнесом, чтобы понимать — за этими слухами скорее всего ничего не стоит”.
Сыновья Карлтона? Это они управляют компаниями Карлтона? Или брат Тимоти, Майкл? Столь же маловероятно, как если бы во главе его империи стояли сыновья. Как имя старшего? Кажется, Брэд Карлтон, испорченный, избалованный, распущенный подонок, какого свет еще не родил. Он опасен, очень опасен.
Джонатан заставил себя успокоиться. Из верхнего ящика письменного стола вытащил желтый блокнот и начал методично записывать в него вопросы. К концу недели он получит на них ответы. Почерк его был четким, строчки ровными.
Кто в действительности управляет этим чудовищем?
Его слабости?
Джонатан сделал паузу. Он мог бы записать еще добрую сотню вопросов, требовавших ответов, но прежде ему надо узнать, кто приводит этот механизм в действие теперь, когда Тимоти умер. Обычно все сводилось к одному человеку и его искусству маневра, его владению тактикой и стратегией, к ресурсам, которыми он располагал. Но когда Джонатан начал писать снова, в его списке появились вопросы, с которыми ему предстояло столкнуться, начни он дело о разводе, и он почувствовал, как свирепая головная боль возвращается. Он почувствовал себя еще хуже, когда осознал, что теперь из его списка ушел вопрос о наследнике. Его трехмесячный сын Алекс умер в своей колыбели. Однажды утром они нашли его мертвым, хотя он и не болел. Медики назвали это “синдромом внезапной младенческой смерти”. Долгое время он не мог с этим примириться, принять необратимое, а Роз, в это время еще Рози, не желала больше иметь детей, и в то время он не мог осуждать ее. Но теперь, по прошествии пяти лет, поздно об этом думать.
