Борис Ушаков - Не все трупы неподвижны
— Представляете, мсье Росс, ко мне сюда никто не ходит, — жалуется тётка Шарлотта, между двумя глотками перно и двумя затяжками сигаретой. — Я здесь отрезана от всего мира. Одна Кассандра забегает. Её комната рядом.
Делаю удручённо-понимающее лицо. Хотя я бы и сам не стал рваться в эту собачью конуру.
— Да и что с них взять-то, с этих Камбрэ, — продолжает жаловаться тётка Шарлотта. — Франсуа никогда не был приятным человеком, но когда у него отнялись ноги, то совершенно изменился. Бороду отрастил, повесил здоровенный крест на шею, с Библией не расстаётся.
— А разве раньше было не так?
— Какое там! Франсуа, наверное, после своего крещения порог церкви ни разу не переступил. Это был циничный и аморальный тип.
— Что же с ним случилось?
— Я не знаю. Франсуа ведь не местный. Он цвёл и зрел в Сете. Его родители там держали отель. Потом отель по наследству достался Франсуа, так как его старший брат Жискар родился с шумом прибоя в голове, стал моряком и не хотел привязываться к берегу. Да и вообще, Франсуа и Жискар давно не ладят.
— У мсье Франсуа есть брат? Так это он увёз в Австралию их общую бритву?
— Нет-нет. Жискар живёт не в Австралии, а в Сете. Недавно вышел на пенсию. Теперь катает по морю туристов на своём катамаране. Я всё это знаю от Луизы. Франсуа на ней женился, потому что ему понадобилась бесплатная прислуга в отеле. Я отговаривала Луизу от этого брака, но девочка уродилась не красавицей, решила не ждать принца на белом коне. Я увидела Франсуа в первый раз, когда Луиза выходила замуж, а во второй раз три месяца назад, когда они решили перебраться в Лурд. Четверть века только открытками обменивались и редкими письмами.
Я не все понимаю из рассказа тётки Шарлотты, но общий смысл улавливаю.
— А я слышал, что это вы, мадемуазель Дюпон, семью Камбрэ пригласили в Лурд.
— Ну, пригласила. А что мне оставалось делать? Годы-то уже не те. Совсем мне стало тяжело ходить. Слышу теперь хуже. Приходится носить слуховой аппарат. Вижу еле-еле даже в очках. Как быть? А тут этот дом выставили на продажу. Вот я и написала Луизе, что хорошо бы купить его и жить всем вместе. Даже не ожидала, что Франсуа так легко согласится продать свой отель в Сете.
— Значит, семью Камбрэ в Лурде никто не знает?
— Откуда? Они всю жизнь на море в Сете прожили. Не считая Луизы, конечно.
— А откуда Кассандра так хорошо знает немецкий язык?
Тётка Шарлотта удивлённо смотрит на меня сквозь толстые стёкла очков.
— А я и не знала, что Кассандра говорит по-немецки. Я немцев терпеть не могу!
Глава 7
По сравнению с нашим ужином в «Галльском петухе» даже поминки показались бы весёлой пирушкой. Еле дождавшись окончания застольной молитвы мсье Франсуа, я нехотя ем запеканку из мясного фарша и картофельного пюре. Остальные жильцы «Галльского петуха» тоже не светятся от счастья. Так, наверное, выглядели французские аристократы в очереди на гильотину. На улице темно, словно в ящике стола, с гневного неба хлещут холодные струи дождя, и волком воет ветер. Кассандра забыла, что умеет лучезарно улыбаться. Задумчивый Франсуа ковыряется в своей тарелке. Адольф с яростным лицом поглядывает на нас, словно выбирая, кто будет следующим человеком, который не приезжал. Хмурая Луиза, что-то сердито ворча, поминутно вытирает салфеткой мокрый рот Анибалю. Один Анибаль наслаждается полнотой своей жизни и мамкиной запеканкой. Ну, на то он и ошибка природы.
Тётка Шарлотта рассказала мне немало интересного про Камбрэ, но ничего такого, что указывало бы на пропавшего гостя. Как я понял, эта старушка уединённо живёт со своей бульдожкой на последнем этаже отеля, всё ещё выглядывая с высоты своего олимпа женихов. Напрасно, конечно. Её женихи навсегда скрылись в дымке времени. Единственное, что мне удалось точно установить, выпив три бокала перно и надышавшись табачного дыма, — тётку Шарлотту можно исключить из числа участников странных событий позавчерашней ночи. Ну и ладно.
После ужина отправляю себя в гостиную в надежде встретить там Анибаля. Напрасно. В гостиной сидит один Франсуа и смотрит по телевизору какое-то крикливое шоу, честя всех подряд. Я плохо его понимаю, поэтому, улыбнувшись бородатому символу клерикализма, консерватизма, а также реакционных взглядов, поспешно веду себя к себе.
В номере, не зажигая света, долго стою у окна. Гляжу бездумно во двор. С каждой минутой на улице становится темнее. Тихо. Слышен только ровный шорох дождя. Суматошный понедельник угасает, как жизнь старика. Я безумно устал, и мне одиноко. Наконец, решаю, что пора в кровать. Укладываю себя под толстое одеяло. Закрываю глаза. Обмякаю. Всё. Жить и бороться буду в следующий раз.
Во вторник, позавтракав круассанами, апельсиновым вареньем и кофе, бодро шествуем с Кассандрой знакомой дорогой. На этот раз она, не мешкая, сразу берёт меня за руку. Кроме Кассандры я тащу с собой новую канистру из-под кровати и серую футболку с короткими рукавами. Утро туманное, утро седое… Вдали белая каменная симфония санктуария устремляется ввысь. Окрестные горы теряют свои очертания в мутном мареве. Уличный асфальт влажно блестит после ненастной ночи. Сыро, свежо, но дождя нет. Несмотря на отсутствие яркого солнца, Кассандра опять в тёмных очках. По-моему, она совершенно напрасно прячет свои голубые очи.
Сделав всего одну передышку на скамейке, мы быстро добираемся до святилища. Кассандра оставляет меня в полумраке нижней церкви для духовного очищения, а сама с канистрой и футболкой бежит к бювету. Пока она бегает, я любуюсь убранством неовизантийской базилики. Потом прикрываю глаза. Замираю. Чувствую, как вокруг меня двигаются паломники. Тихо, как падающие снежинки, только ещё тише.
Торжественная тишина этого места рождает во мне торжественные думы о смысле жизни. В ту минуту, когда человек рождается, он обретает целый мир. С годами его мир становится всё беднее и меньше: первыми уходят дедушки и бабушки, за ними родители и так далее. И, наконец, его мир умирает вместе с ним. Наверное, смысл жизни в продолжении рода. Всё остальное придумали попы и политики. Правда, глядя на Анибаля, засомневаешься в том, что смысл жизни в продолжении рода. Впрочем, у нас такие потомки, каких мы заслуживаем. Но это моё субъективное мнение.
Вообще-то я не люблю паршивые истории. С удовольствием сидел бы сейчас и впитывал благодать, однако исчезнувший покойник не позволяет отвлечься. Так уж я по-дурацки устроен. По моему убеждению, преступники должны пылиться в тюрьме. Правда, пока я не уверен, что здесь имело место преступление. Но одно мне теперь ясно совершенно точно: «Галльский петух» — место недоброе. Полное тайн и загадок. А может, мне отсюда уехать? Просто удрать. Мало ли гостиниц вокруг? Но, поразмыслив, решаю остаться. Кто знает, дадут ли мне покинуть зловещий отель? Да и найти меня в маленьком городке проще простого. Достаточно покараулить возле «Карфура», например. Лучше делать вид, что я ничего не замечаю — целее буду. Если Кассандра не выдаст.
А вот и Кассандра. Девчушка покраснела от натуги, очки сползли на кончик носика, но, скособочившись, она самоотверженно несёт тяжёлую канистру. Другой рукой Кассандра держит выжатую футболку. Эльфы и тяжёлый физический труд несовместимы. Я поднимаю себя с места, забираю у своей маленькой помощницы чудотворную воду. Мокрую футболку пусть таскает сама.
— Спасибо. Куда сейчас?
— Куда вы хотите, мсье Вадим.
— Тогда давай сходим к свечкам.
Идём к закопченным «грильницам». Здесь всё так же горит множество свечей. Каждая — память о каком-то человеке. На этот раз я заранее подготовил пожелания. Зажигаю высокую свечку: успехов брату. Рядом такую же: здоровья себе. И, наконец, самую большую и толстую: долгих лет жизни папе. Пусть чудит, мы потерпим. Он же терпел наши младенческие болезни, детские шалости и капризы, юношеский максимализм, разгильдяйство и эгоизм… Ну и так далее.
После санктуария возвращаемся в «Галльский петух». В комнате я первым делом прячу полную канистру под кровать. Едва уселся на диван, чтобы перевести дух, как гудит мобильник. Это Марина.
— Халло!
— Халло, родной! Что делаешь?
— Готовлю организм к обеду. А ты что делаешь?
Супруга хихикает:
— Читаю твою книгу. Потрясающе! Как будто с тобой разговариваю. Книга такая же вредная, как и ты.
— Значит, соскучилась по мне?
Марина фыркает:
— Вот ещё!
Я возмущён. Вот всегда она так! Никакой лирики.
— Врёшь ведь?
— Вру.
Мне становится приятно, но Марина тут же меняет тему разговора:
— Как ты себя чувствуешь?
Началось…
— Плюс-минус, а в среднем — сгодится. Баланс не нарушен.
— Таблетки пьёшь?
— Пью.
— Теперь врёшь ты?
— Честное благородное. Клянусь чудотворным источником!
