Джулия Берри - Вся правда во мне
Только на этот раз ранение было настоящим. Мама сменила повязку на красной, воспаленной ноге. Рана выглядела ужасно, из нее торчали раздробленные кости, кожа вокруг была такой красной, что казалось, она вот-вот воспламенится.
– Ты не видела Мелвина Брандса? – спросила мама.
Я задумалась. Нет, не видела ни сегодня утром в городе, ни вчера. Он единственный, кто хоть что-то соображал в медицине у нас в городе, поэтому все называли его доктором. Он наверняка бы дренировал и очистил от гноя рану, если только сам не погиб на дне ущелья.
– Ты его вчера видел, Даррелл? – спросила мама. Даррелл кивнул головой.
У нас так много раненых, а что, если доктор погиб? Ему не нужно было ввязываться в бой.
– А где Гораций Брон?
Никто из нас не знал.
– Мне нужно дать твоему брату лекарства. Посиди, покорми его вместо меня.
Я скормила ему всю миску до конца. Он схватил меня за запястье влажной от пота рукой. Его губы произнесли:
– Только не Гораций Брон.
Если кому-то из горожан требовалась ампутация, обращались к кузнецу.
XVIII
Я вышла проведать Фантом, принесла ей яблок и вывела прогуляться. Вокруг нашего дома была изгородь, которую мы поставили для коровы, и я выпустила Фантом туда побегать. Она сразу же показала мне, что думает по поводу забора, легко перемахнув его. Ее горделивая походка, осторожные шаги, шелковистая грива завораживали. Какая грация в движениях!
Фантом, легко перепрыгнув забор, перешла на шаг и стала щипать траву. Я еще некоторое время наблюдала за ней.
Тут окрестности огласит вопль. Я побежала в дом. Мама пыталась засунуть ногу Даррелла в соляную ванну. Изрядно накачанный виски, раненый Даррелл демонстрировал недюжинную силу.
– Помоги мне, – процедила мама сквозь стиснутые зубы.
– Не дотрагивайся до меня, Червь! – завопил Даррелл.
Эти двое стоили друг друга, и мне следовало сесть на стул и наблюдать за всем этим издалека. Что делать? Должна ли я продемонстрировать сестринскую любовь? Мама знает, как обращаться с ранами. Если у Даррелла есть хоть один шанс сохранить ногу, мама его не упустит.
Я не смогла бы уговорить Даррелла, даже если бы у меня был язык. Я села в изголовье и прижала его руки к спине, чтобы он не мешал маме. Он был сильней, но я с силой уткнула ему в спину свой подбородок.
– Вот это правильно, – одобрительно сказала мама.
Даррелл тут же отомстил, неожиданно выгнув спину так, что я больно стукнулась головой об изголовье кровати.
– Ну вот, из-за тебя я вся обрызгалась, – возмутилась мама. Голова болела так, что было невозможно терпеть.
Я могу спасти город, обуздать свои чувства, но и я, ни мама, ни даже флот переселенцев не смогут заставить Даррелла делать то, что он не хочет.
Битва за ногу Даррелла началась.
XIX
Он трогал меня все чаще. Я научилась как-то бороться с этим, стараясь сжаться калачиком, стать маленькой и неподвижной. Но это помогало слабо. Его взгляд преследовал меня даже во сне. Он даже перестал пить, чтобы следить за мной днем и ночью. Не было случая, чтобы я посмотрела на него и не наткнулась на внимательный взгляд. Страх преследовал меня постоянно, привыкнуть к нему было невозможно.
Однажды, когда я подошла к его кровати, он встал со своего кресла, повалил меня на нее и впился жесткими губами в мой рот. Его рука разодрала на мне платье и вцепилась в грудь, и задрала подол.
Вот оно, думала я со странным спокойствием, которое не могла себе объяснить.
Но вдруг он, зарычав, остановился и выскочил из комнаты.
Я села и стала поправлять разорванное платье, прикидывая, как его починить.
На улице раздались какой-то плеск и бульканье. Дверь распахнулась, и в проеме появился он, мокрый с головы до ног.
Он начал говорить мне о Богородице.
Потом он снова придавил меня и приказал открыть рот. Достав нож, он отнял у меня голос, и при этом кричал: «Никогда больше!»
XX
Ты пришел и забрал Джипа, пока меня не было. Наверное, когда я полоскала белье в ручье.
– Мы не можем позволить себе лошадь, – объявила мама за ужином. Наш ужин – три запеченных картофелины. Это все. Даррелл к ним даже не притронулся. Ткани на ноге воспалились и пахли травами. Мама лечила его отварами трав, от запаха которых у меня раскалывалась голова.
– Кстати, а откуда у тебя лошадь?
Каждый раз, когда она ко мне обращается с вопросом, она делает паузу, как будто ждет, что я отвечу, как будто обвиняет меня, что я не могу этого сделать. Вечное напоминание о моем уродстве и о том, какие страдания оно ей доставляет.
– Я не хочу, чтобы кто-то обвинил нас в краже. Она принадлежит кому-то из бойцов из Пинкертона?
– Нет, мама, – сказал Даррелл.
Я с трудом скрыла свое изумление.
– Если она захочет, лошадь теперь будет принадлежать ей.
Откуда он знает? Что он видел?
– Она не захочет, – отрезала мама, – потому что мы не можем позволить себе ее держать. Вот так-то.
Густой и пряный запах трав действовал на меня удушающе.
Даррелл приподнялся с подушек и буркнул:
– Отличное животное. Глупо будет с ним расстаться. Будет возить меня зимой.
Она сердито посмотрела в его сторону.
– А ты, я так думаю, будешь за ней ухаживать?
Она не увидела, как я вышла из комнаты.
XXI
На улице стало совсем темно, но мне очень нужно было выйти из дома. Лучше я посплю в хлеву, чем услышу хоть еще одно мамино слово.
В небе сверкали звезды, воздух был холодным и чистым. Я прислонилась к забору. Гнев постепенно уходил.
Тачка. Я так ее и не привезла.
Интересно, вернулся ли ты?
Некоторые точно уже добрались до города. Может, и повозки? Наверняка они уже успели всех вывезти.
Мне не требовалась видеть дорогу, по которой я шла. Можно было бы накинуть шаль, но мне не хотелось за ней возвращаться.
В твоем доме свет не горел. Ты наверняка еще не спишь. Может, я встречу тебя в городе? При этой мысли мои шаги ускорились.
Я поспешила в город. Большинство окон было освещено, в том числе окно Мелвина Бранда. Он кого-то лечил на кухонном столе. Мне не было видно лица его пациента, только бледное до синевы тело, покрытое ранами. Я побежала дальше.
Моя тачка стояла пустой у дверей лавки Эйба Дадди. Я взялась за ручки и покатила ее обратно, по дороге слушая и наблюдая за тем, что происходит в городе. Повозки еще не приехали. Скорее всего, они вернутся завтра.
Теперь у меня не было причин торопиться. Я медленно побрела к дому, слушая скрип колеса и шелест опавших листьев под ногами.
Я повернула в сторону дома и увидела у тебя в окне свет. Оставив тачку на тропинке, чтобы не выдать себя ее скрипом, я подкралась к твоему дому. Ночь скрывала меня. Я спряталась за дубом неподалеку от окна.
На краю стола стояла свеча. Очаг не горел. Ты сидел за столом, положив на него голову и вытянув руки.
Бутылки рядом не было.
Мне показалось, или твои плечи действительно дрожат?
Холодный ветер пронизывал до костей, издалека доносились крики ночных птиц. Я стояла так очень долго, выходя за рамки приличий даже по моим меркам. Но не могла отвести от тебя глаз.
Вдруг я чуть не подпрыгнула от неожиданности. Ты поднял руки и ударил кулаками по столу.
Свеча упала и погасла.
Твои рыдания были слышны даже сквозь окно. Я не могла этого слышать. Ты потерял свою любовь, твое сердце разбито.
Я пошла прочь. В такой момент даже я должна была оставить тебя наедине с собой.
XXII
На следующее утро, едва рассвело, я побежала на тропинку за тачкой, которую оставила вчера рядом с твоими воротами. Вдруг ты ее обнаружишь. Я откатила ее домой, загрузила и снова отправилась в город. Сегодня я обязательно должна привезти хоть какие-то деньги, иначе мама выйдет из себя.
Тебя я так и не встретила. Наверное, сегодня ты просто решил выспаться. Во всяком случае, я на это надеюсь.
Через час, когда я вернулась домой, ты стоял в дверях и прощался с мамой. Я замедлила шаги. Ты был здесь в мое отсутствие?
Я вошла в дом, стараясь не показать разочарования.
– Лукас приходил меня навестить, Червь, – сообщил Даррелл с постели, где он лежал, положив больную ногу на подушку.
Я ждала, что он скажет дальше.
– Он спросил, не нужно ли нам что-нибудь.
Твои мечты рухнули, но ты пришел к Дарреллу.
Кому бы еще пришло в голову его навестить? Ты такой хороший. Я, как никто другой, это знаю. Куда там Марии с ее смоляными кудрями, которые теперь накручивает на пальцы Леон Картрайт.
XXIII
Наши беженцы вернулись домой, и на следующий день все горожане собрались в церкви на поминальную службу. И хотя земля на могилах двадцати погибших еще не высохла, здесь царила почти праздничная атмосфера.
Мама отказалась идти, посчитав, что уход за раненым – уважительная причина. У Даррелла опять жар, нога начала вонять. Я переделала за день все домашние дела, которых оказалось не так много, и в конце концов пошла в город. Я собиралась сесть незаметно в уголке и послушать, что говорят.
