Камилла Гребе - На льду
– Порой я ненавижу свою работу, – сказал он, переводя взгляд на улицу за окном, залитую вечерним солнцем и блестящую после недавнего дождя.
– Почему?
– А за что я должен ее любить? То, что я начальник, еще не означает, что моя работа мне нравится. Это огромная ответственность.
У него был усталый вид. На губах заиграла циничная улыбка. Таким я его еще не видела.
– Люди думают, что у меня чертовски интересная работа. Но это миф. На самом деле все совсем обыденно.
– Я не понимаю, – пробормотала я.
– Не понимаешь, правда?
Принесли напитки. Я так нервничала, что у меня тряслась рука, когда я подносила бокал ко рту. Мне пришлось взять его обеими руками, но содержимое все равно расплескалось мне на пальцы. Они тут же стали липкими. Я попыталась протереть их салфеткой, но она была слишком тонкая и вся размякла. Йеспер вроде бы не заметил, как я нервничаю. Он почти не смотрел на меня. Улыбался своим мыслям.
– Правда?
– Правда.
Он сделал глоток и наклонился вперед ко мне. Что-то промелькнуло у него во взгляде, что-то неуловимое.
Морщинки вокруг глаз стали заметнее. Сколько ему лет? Сорок? Больше? Какая у нас с ним разница в возрасте?
– Наверху одиноко, – произнес он.
– Одиноко?
– Ты мне не веришь? Но это действительно так. Все время быть у всех на виду, под прицелом объективов прессы, видеть свое лицо в газетах, быть главным боссом. Все тебя знают, а ты не знаешь никого. Все хотят с тобой дружить ради собственной выгоды. Ты никому не можешь доверять. Понимаешь?
– Понимаю.
Он цинично улыбнулся, обнажив неестественно белые зубы. Как ему это удается? Постоянно отбеливает?
– Я знал, что ты меня поймешь. Мы похожи, Эмма. Мы чувствуем то же самое.
И снова у меня появилось неприятное чувство, что он приписывает мне качества и мысли, которые мне были несвойственны. Словно он представляет меня совершенно другим человеком. И это чувство рождало страх. Если он узнает правду обо мне, он будет разочарован. Что, если я только игрушка для богатого избалованного плейбоя? А попользовавшись, он выбросит меня, как ненужный хлам.
– А в личной жизни? У тебя есть семья? – спрашиваю я.
Отчасти вопрос был риторический. Я прекрасно знала, что Йеспер не женат и у него нет детей. И что он меняет подружек как перчатки. Все, кто умеет читать, в курсе его любовных похождений. И даже те, кто не умеет читать. Потому что достаточно фотографий в бульварных газетах.
Йеспера вопрос явно расстроил. Уголки рта опустились.
– Не сложилось, – коротко ответил он. – Посмотрим меню?
Мы сделали заказ.
За окном пара влюбленных целовались, освещенные вечерним солнцем. Эта картина меня смутила. Я не знала, куда деть глаза, и занялась снятием остатков салфетки с липких рук.
– А у тебя есть семья? – спросил Йеспер.
– У меня?
– Да, у тебя, Эмма, – улыбнулся он.
У меня вспыхнули щеки. Мне было стыдно, что я так теряюсь в его присутствии.
– Если ты имеешь в виду бойфренда, то я одна. А что касается семьи… у меня есть мама.
– Да? Вы близки? Часто встречаетесь?
– Не особенно. Видимся пару раз в год. Не могу сказать, что мы близки.
– Вот как.
Внезапно я ощутила сильное желание довериться ему. Обычно я никому не рассказывала о маме, но почему-то с Йеспером мне показалось это правильным.
– Моя мама алкоголичка, – призналась я.
Он внимательно посмотрел на меня, наклонился вперед и взял мою липкую руку в свою.
– Прости, я не знал.
Я кивнула, уставившись в стол, боясь поднять на него глаза. Язык перестал меня слушаться.
– И давно у нее эта проблема?
Я колебалась, не зная, можно ли довериться ему полностью.
– Сколько я себя помню.
Было ли время, когда мама не пила? Я такого не помню. Но когда я была маленькой, она была веселой и энергичной. Поздно ночью, когда я уже должна была спать, ей внезапно приходило в голову побегать по снегу босиком. Однажды, когда она была навеселе, мы зашли в зоомагазин и купили щенка. Маму так шатало, что мне приходилось ее поддерживать. Один раз у нас кончились деньги, и мы воровали еду в продуктовом магазине. Нам было весело.
– А твой папа? – спросил Йеспер.
– Он умер, когда была в старших классах школы.
– Ты по нему скучаешь?
– Иногда. Он мне снится.
Он с понимающим видом кивнул.
– А отчим?
Перед глазами встал Кент, и я вздрогнула. Мама встречалась с ним несколько лет. Я никогда не понимала, что у них было общего, помимо выпивки.
– Должно быть, сложно расти в семье алкоголиков. Его рука по-прежнему сжимала мою, и его тепло согревало меня, как солнце.
– Мне было одиноко.
– Как я и говорил, – с триумфом объявил он и сильнее сжал мою руку.
– Что?
– Что ты тоже одинока. Как и я. Я это знал.
По дороге домой я выхожу на станции «Слюссен». Холодный ветер дует вдоль Ётгатан, гоня сухую листву и окурки. Влажная земля покрылась кристалликами льда. Они сверкают в свете фонарей. Идти скользко. Поворачивая на Хёгбергсгатан, я подскальзываюсь и чуть не падаю. Запах еды из уличных киосков ударяет мне в нос. Двое парней в арке курят одну сигарету по очереди. Они смотрят на меня так, словно я им помешала. Вид у них угрожающий. Я плотнее запахиваю куртку на груди и спешу вперед. Наконец я подхожу к подъезду на Капельгрэнд.
Я сразу узнаю дом. Увядшие розовые кусты перед крыльцом. Цветные витражи в дверях. Я тянусь к ручке, и в этот момент дверь открывается и выходит пожилой мужчина с собакой. Он здоровается и придерживает для меня дверь, хотя мы незнакомы. Я киваю.
На двери нет именной таблички, только стикер со словами «Рекламы не надо», написанный Йеспером. Я узнаю квартиру. Мне всегда казалось странным, что Йеспер не хочет иметь табличку на двери, но он говорил, что не хочет возбуждать любопытство соседей и привлекать внимание журналистов. Я нажимаю кнопку звонка. Тишина. Жду немного, снова нажимаю. Долго не убираю палец с кнопки. Звонок звонит долго и тревожно. За дверью раздаются шаги. Дверь распахивается:
– Да?
Мне открывает мужчина в майке и спортивных штанах. В руке у него бутылка пива. Он весь в татуировках, длинные волосы собраны в конский хвост. Но меня поражает не это. В прихожей совсем другая мебель, чем у Йеспера. Никаких красных стульев и столика. К стене прислонены картины. Верхняя одежда валяется в углу. Коврика, вытканного мамой Йеспера, тоже не видно.
– Простите, а Йеспер дома?
– Йеспер? Какой Йеспер?
Мужчина открывает банку. Пиво пузырится. Он подносит банку к губам, делает глоток.
– Хозяин квартиры. Йеспер Орре.
– Никогда не слышал. Здесь живу только я. Вы ошиблись адресом.
Он тянет на себя дверь, но я успеваю вставить ногу в проем.
– Подождите. На этом этаже только одна квартира?
– Да.
– А кто здесь жил до вас?
– Понятия не имею. Я здесь только месяц и скоро выезжаю. Дом будут сносить. А теперь, если позволите, у меня куча дел…
Я убираю ногу, прошу меня извинить. Мужчина захлопывает дверь.
Дома я меряю квартиру шагами. Хожу туда-сюда по скрипящему паркету. За окном чернильная темнота. Кажется, что окна замуровали. Ветер так сильно дует, что стекла в окнах трясутся, протестуя против плохой погоды. Я ловлю себя на том, что дома делаю то же, что и в магазине. Хожу бесцельно кругами в попытке привести мысли в порядок.
Ни звонков. Ни эсэмэс.
Я проверила почту. Только реклама и счета. Я даже не стала вскрывать конверты, просто сунула в банку к остальным.
Опускаюсь в зеленое кресло. Кручу обручальное кольцо на пальце. Камень просто огромный. Я стягиваю кольцо, подношу к свету. Гравировки нет. Мы хотели сделать ее позже.
Камень абсурдно гигантский.
Я никогда не видела такого большого бриллианта. В голову лезут вопросы Ольги о цене. На самом деле вполне логичный вопрос. Сколько стоит такое кольцо? Йеспер не хотел, чтобы я видела чек. А я решила, что это очень романтично. Чувствовала себя героиней фильма «Красотка», когда мы мерили его в ювелирном магазине с просиженными диванами. Не меньше пятидесяти тысяч крон, думаю я. Учитывая, сколько стоили другие кольца с камнями поменьше, это должно стоить по меньшей мере пятьдесят тысяч. Какое-то безумие. Я никогда не тратила столько денег на бесполезные побрякушки. Ни у кого в моей семье не было такой роскоши. Кроме, разве что, моей тети.
У меня на пальце целое состояние, но мужчина, который мне его преподнес, словно растворился в воздухе. Зачем мужчине говорить девушке, что он ее любит, дарить баснословно дорогое обручальное кольцо, а потом исчезать? Какое может быть этому всему объяснение? Несчастный случай? Внезапная болезнь? Неожиданный отъезд? Потерянный телефон? А что, если он сделал так нарочно? Может, ему доставляет извращенное удовольствие знать, что я переживаю, что я сижу и жду его, терзаясь подозрениями. Я гоню от себя эти мысли.
Он вернется. Надо только подождать.
