Константин Образцов - Красные цепи
Алина пожала плечами.
— Так бывает, — сказала она. — Я не очень хорошо разбираюсь в судебной психиатрии, а у самого преступника, увы, уже ничего не удастся спросить, так что, кто знает, что творилось у него в голове.
— Как я понимаю, его убили при аресте?
— Это была случайность, — немного поколебавшись, ответила Алина. — Меня там не было, но, насколько я знаю, он пытался бежать через окно и ему отрезало голову разбившимся стеклом. Вот такая нелепая смерть.
— Разве ты не видела тела? — быстро спросил отец.
— Видела, конечно. — Перед глазами Алины ясно возник образ обезглавленного черного волка, лежащего среди сверкающих осколков стекла. — Видела. Голова была отрезана начисто, как гильотиной.
Сергей Николаевич кивнул.
— Значит, — медленно проговорил он, — ты совершенно уверена, что именно этот сумасшедший убил маму? И причиной всему было его безумие?
— Да, — твердо ответила Алина. — Я совершенно уверена в этом, папа.
Отец со вздохом откинулся на спинку и стула.
— Слава Богу, — вырвалось у него, и он замолчал.
Он молча сидел рядом с Алиной с бокалом вина в руке, и она вдруг почувствовала, что тишина на кухне перестала быть спокойной. В воздухе повисло странное напряжение.
— Папа? — позвала Алина.
— Да?
— Ты ничего не хочешь мне сказать?
— Что именно?
— Не знаю. Наверное, про маму. Про то, что случилось тогда.
Сергей Николаевич снова вздохнул, поставил бокал на стол и провел рукой по лицу. Напряжение стало еще более отчетливым, и Алина поняла, что подсознательно ощущала эту повисшую между ней и отцом недосказанность с того самого момента, как приехала к нему домой, и даже раньше: в его коротких телефонных звонках, его молчании, в том, как он, осторожно постучавшись, входил иногда перед сном в ее комнату для того, чтобы обменяться ничего не значащими вопросами и пустыми словами. Но если раньше она думала, что это связано с ней, с тем, что она, вот уже месяц занимаясь своим расследованием, ничего не рассказывает отцу о поисках убийцы и связанных с этим событиях, то теперь стало ясно, что и он сам все это время хранил в себе нечто, что не давало ему покоя, что-то, о чем он хотел рассказать, но не находил нужного времени, нужных слов, а может быть, и достаточно сил.
— Так о чем ты хотел сказать мне, папа?
— Видишь ли, — начал отец, глядя перед собой на ненастную ночь за окном, — все эти годы мне не давала покоя мысль, что в смерти мамы прямо или косвенно виноват я. Это было маловероятно, но, постоянно думая о причинах, по которым она была убита, я не мог найти иных, кроме тех, что были связаны со мной, с тем, что я тогда сделал. Но если ее убийство было просто случайностью, и все это дело рук какого-то сумасшедшего, то…
— Подожди, — перебила Алина. — О каких причинах ты говоришь? И что такое ты сделал? Это как-то связано с бизнесом? Ты думал, что это что-то вроде заказного убийства или мести?
— Нет, — ответил Сергей Николаевич. — Я думал, что причиной смерти мамы могли стать некоторые обстоятельства личного характера.
Он повернул голову и взглянул на Алину. Дочь смотрела ему в глаза твердо и строго.
* * *Густые облака мелкого снега оседают на землю, как замерзающее на холодном ветру дыхание низкого неба. Снежная крупа тучами злобной ледяной мошкары бьет в лобовое стекло, мгновенно примерзая и образуя тонкую корку наледи, по которой со скрежетом елозят раздраженные дворники. Я еду быстро, но спокойно и уверенно, стараясь не привлекать внимания: так и следует ездить по городу, когда на поясе у тебя пистолет, в ножнах на плече боевой нож, а на заднее сиденье или в багажник скоро ляжет тяжелый вьюк с огнеметом.
По телефону Кардинал сказал мне, что я могу забрать оружие у человека, который будет ждать меня на Выборгской стороне, рядом с проходной какого-то завода, Бог знает действующего или уже заброшенного. Придется сделать небольшой крюк; впрочем, лишние десять минут езды по пустым дорогам ночного города не сыграют никакой роли.
Я проехал половину пути, когда телефон в нагрудном кармане пиджака ожил, заерзал и заголосил настойчивым сигналом звонка. Я немного сбрасываю скорость, достаю трубку, смотрю на экран и едва удерживаюсь от того, чтобы не ударить по тормозам. На этот номер я безуспешно пытался дозвониться весь день и весь вечер, слушая раз за разом бесстрастно вежливые ответы механического голоса. И вот теперь ответный звонок, и его звук, раздавшийся в ненастной ночи, кажется сигналом тревоги. Странно, но я не чувствую ни радости, ни облегчения — только нарастающее ощущение случившейся беды. Я отвечаю, но не успеваю ничего сказать, как слышу голос Кристины: она говорит путано, быстро и неразборчиво, задыхаясь от рыданий, и слова звучат нечетко, словно размытые слезами:
— Родион… приезжай скорее, пожалуйста… помоги мне… мне страшно… они приехали за мной…
На заднем плане я слышу монотонно повторяющиеся звуки дверного звонка и глухие удары.
— Что случилось?
Она почти кричит, захлебываясь плачем:
— Это Герман… он все узнал про нас… тут его люди, они сейчас выломают дверь… я не думала, что он… мне не объяснить им…
Сильный удар звучит из динамика телефона неожиданно громко и так близко, словно что-то тяжелое ударилось в лобовое стекло машины. Я резко торможу, потом разворачиваюсь так, что джип несколько метров скользит юзом по побелевшему от снега и льда асфальту, и до упора вдавливаю в пол педаль газа. Двигатель отзывается азартным ревом.
— Молчи и слушай меня. Отойди от входной двери. Если есть возможность, запрись в комнате или в ванной — где угодно, и жди меня, я уже еду. Говори адрес.
— Кирочная улица, — рыдает она и называет номер дома и квартиры. — Пожалуйста, приезжай! Сделай что-нибудь!
— Просто дождись, — говорю я.
Кровавые пятна расплываются на белой блузке, как распускающиеся под ярким жарким солнцем алые цветы. Едва слышный предсмертный шепот: «Прости…» Серое небо плачет стылым моросящим дождем, и его слезы оседают на развороченную багрово-черной раной грудь, и белая рука лежит на грязном асфальте, как мертвый цветок. Лихорадочные мазки золотого, красного и черного образуют картину: обнаженное тело на полу, волна темных волос, губы растянуты в мучительном оскале. Две огнестрельные раны: в грудь и живот.
Судя по тому, что я слышал только что в телефонной трубке, у меня осталось совсем немного времени для того, чтобы или предотвратить мрачное пророчество художника смерти, или воплотить его в полной мере.
* * *Алина слушала отца и думала, что семейные могилы могут скрывать не только останки давно ушедших из этого мира родных. Иногда из подземного мрака под потревоженной надгробной плитой вместе с тяжелым духом тления и сырой земли могут вырваться наружу печальные призраки старых фамильных секретов. Они, как неупокоенные привидения, годами бродят в наглухо заколоченных уголках души, бередя сердце и напоминая о себе щемящей тоской и страхом, и для того, чтобы избавиться от них, нужно открыть могилу, войти в душный сумрак закрытых комнат и встретиться с ними лицом к лицу, имея мужество не дрогнуть перед этими скорбными тенями прошлого.
Он познакомился с ней случайно: если, конечно, считать, что в этом мире вообще есть место случайностям. Тогда, в конце уходящего века, он уже был первым по значению и объемам продаж импортером элитных вин в этом городе. С боем прорвавшись сквозь пахнущий пороховым дымом бурлящий хаос начала девяностых, пройдя путь от бутлегера, торговавшего алкоголем из багажника подержанной машины рядом с финской границей, до владельца крупной дистрибьюторской компании, сохранив благодаря сочетанию силы и дипломатического чутья жизнь, здоровье и свободу, Сергей Николаевич Назаров подошел к порогу нового тысячелетия уважаемым бизнесменом, состоятельным человеком, любящим мужем и счастливым отцом. Он регулярно ездил во Францию, Италию, Испанию, где владельцы и управляющие крупнейших винодельческих компаний с удовольствием принимали умного, обаятельного, образованного, а главное, очень перспективного партнера. Они тоже стали довольно частыми гостями в его городе, холодном и надменном, как труп обедневшего аристократа, что и в гробу сохраняет несколько чопорное выражение лица. Сергей Николаевич встречал иностранных друзей со всем возможным радушием, днем знакомил с выставленными напоказ потертыми городскими достопримечательностями, похожими на поношенные фамильные реликвии, а потом до утра водил их сквозь яркие сполохи бесконечного данс-макабра ночной жизни. И вот тогда, когда он в очередной раз приехал с парой гостей из Италии в один из ночных клубов, он и встретил ее.
Кажется, никто не заметил, как она вошла: просто появилась у барной стойки, как будто скинула скрывавшую ее от глаз незримую пелену, но стоило ей появиться, и краски мира сразу померкли, словно все самое живое и яркое, что только было вокруг, стало принадлежать ей. Странно, но двое итальянцев вроде бы так и не увидели ее, лишь равнодушно скользнув взглядом, а он даже потерял на время дар речи и мысли, не в силах оторвать от нее глаз. Высокая, невероятно красивая странной, экзотической красотой, с длинными черными волосами, грацией большой кошки, пластикой змеи, возбуждающая, опасная, тревожащая, привлекающая… Она посмотрела на него, чуть улыбнулась и приподняла свой бокал. А потом, проходя мимо, легким незаметным движением положила перед ним белый квадратик свернутой салфетки, на которой был написан номер телефона.
