Джон Кейз - Первый всадник
Несмотря на множество слоев одежды, начиная с теплого белья и заканчивая необъятным красным пуховиком, Энни пробила дрожь. Ей и в самом деле было холодно, но возвращаться в теплую каюту не хотелось. Энни не покидало странное предчувствие, что если она прекратит всматриваться вперед, то разводье никогда не появится. А оно должно появиться. Чем скорее, тем лучше.
Ее взгляд скользнул в сторону Киклайтера, который тоже стоял на мостике, скрестив руки и устремив взгляд в горизонт. Наверное, нервничает, почти наверняка. Все решится в течение недели. Разумеется, он и виду не покажет. Старик никогда не дает волю чувствам.
Если не считать нетерпимости к чужим ошибкам. В Джорджтауне, да и в Национальном институте здоровья никто не сомневается в его таланте. Киклайтер — общепризнанный специалист по РНК-содержащим вирусам. Поговаривают даже о Нобелевской премии. Впрочем, сам Киклайтер не принимает эти сплетни всерьез.
— Трофеи меня не интересуют, — врет он в таких случаях.
Однако же как заслуженный профессор он исключительно непопулярен. Когда знакомые коллеги узнали, что Энни осталась у него на постдокторантуру, они в ужас пришли:
— Как ты собираешься терпеть этого Засрайтера?!
— Просто он стеснительный, — отвечала она. — Работа — вся его жизнь. И еще он плохо ладит с людьми.
Можно и так сказать. В самом деле, Киклайтер не особенно придирчив, никогда не ругается, никогда не таит злобы. Дело в том, что, если те, кто пытается с ним работать, не поспевают за полетом его мысли (как подавляющее большинство студентов), то он вынужден отвлекаться на объяснения. За это время первая мысль успевает испариться. Иногда очень важная мысль.
Если глупый вопрос приходится особенно некстати, лицо Киклайтера принимает знаменитое выражение, которое так любят передразнивать студенты. При этом он опускает плечи, наклоняет голову набок и принимается объяснять таким глухим голосом, что может показаться, будто звучит какая-то запись — запись, препарирующая вопрос, как лягушку, виртуозно оголяя ложные посылки, как скелет несчастного земноводного.
Выдержать такое не шутка, но Энни вполне понимала, в какое раздражение можно прийти, если твое вдохновение в очередной раз загублено тупым вопросом.
Разумеется, об этом она помалкивала. Незачем хвастаться, что ты гений, который с полуслова понимает доктора Киклайтера. Хотя, если подумать… Ведь так и есть. Иногда удается не отставать от него ни на шаг и даже временами обгонять…
— Лучше вернись в каюту, милашка.
Энни подпрыгнула. Голос раздался у самого уха, сердце чуть не выскочило из груди от неожиданности.
К этому она так и не привыкла — вынужденная интимность, вызванная шумом корабля, до сих пор сводила ее с ума. «Рекс мунди» сминал лед с невероятным грохотом, «как великан, жующий камни» — откуда эта цитата? Плюс неумолчный рев дизелей. И члены команды, и физики давно притерпелись к постоянному шуму — они достаточно много времени провели на ледоколах. Восемь океанологов привыкли переговариваться между собой какими-то знаками, а когда приходилось общаться с кем-то еще, они, не мучаясь формальностями, подходили и начинали кричать прямо в ухо.
Странное, неприятное чувство — мужской голос у самого уха, теплое дыхание у самой шеи. Энни к этому не привыкла. Даже когда видела, что к ней кто-то подходит, то инстинктивно пыталась отпрянуть, как от поцелуя. И тут же чувствовала себя идиоткой. И краснела, как сейчас.
Подошел Марк, старший из физиков. Он снова наклонился, и сейчас Энни только чуть вздрогнула.
— У тебя щека обморожена.
Марк на собственном лице показал, где именно. Энни покачала головой, но Марк сурово нахмурился, а когда она ткнула пальцем в Киклайтера, схватил ее за локоть и затолкал в укрытие.
В тепле от одежды шел пар.
— Ты ему что, сиделка? — Марк мотнул головой в сторону двери.
— Он ни за что не заметит, если обморозится. Я просто…
— Ты сама не заметила, как обморозилась. — Марк снял защитные очки и осмотрел ее щеку. — Поверхностное, на небольшом участке. Не волнуйся, я проверил профессора, у него все в порядке. Чем ты там занималась? Мне сказали, что ты больше часа проторчала на одном месте.
— Я высматривала воду.
— Успокойся. До нее доберемся за час, если не меньше.
Энни недоверчиво на него посмотрела.
— Вода в прямой видимости.
— В прямой видимости, — повторила она, не зная, верить ли.
— Надо же быть такой подозрительной! Иди сама посмотри, — сказал Марк и потащил ее к иллюминатору. — Видишь небо над горизонтом? Видишь темное?
— Да, — кивнула Энни, — буря надвигается. Марк покачал головой:
— Нет, не буря. Это не облака. Я уже не раз повторял, здесь редко выпадают осадки. В Техасе и то больше. Арктика — настоящая пустыня.
Энни покосилась на горизонт через затемненное стекло иллюминатора.
— По-твоему, это не облака? А что же? Да ты посмотри на них!
— Это отражение. Арктический воздух состоит из нескольких температурных слоев, которые сильно искажают угол зрения, что часто позволяет заглянуть за горизонт.
— Ну да, — кивнула Энни. — А в особенно ясный денек можно увидеть будущее?
— Я не шучу. Когда над холодным слоем воздуха находится слой более теплого, то благодаря отражению света можно заглянуть за горизонт. Если ты на ледяной равнине, а за горизонтом вода, то она отражается в небе. Если кругом вода, то в небе отражается лед — это бывает гораздо полезнее. Прежде на кораблях обязательно дежурил впередсмотрящий, чтобы как можно раньше предупреждать об айсбергах. Это мираж. — Он махнул головой на иллюминатор. — Но вода видна настоящая. Через час будем в открытом море.
Ей не верилось до самого конца. Когда внезапно обрушилась тишина, Энни была у себя в каюте, переодевалась в сухое. Лед исчез как-то сразу, грохот прекратился, и корабль ринулся вперед, как сверло, которое наконец пробило толстую доску.
Энни с улыбкой легла на койку и закрыла глаза. Перед ее мысленным взором поплыла ясная картина: черный нос ледокола, рассекающий стылую воду, и белая пена, расходящаяся за кормой.
Впереди, почти рядом, Копервик. Вирус. Будущее. Ее будущее.
Глава 7
— Он отплыл.
— Не может быть! — воскликнул Фрэнк Дейли. — Это невозможно! — Ураган и не думал утихать, так что русский экспедитор наверняка ошибся. — Послушайте:
РЕКС МУНДИ. БЕНТОНУ КИКЛАЙТЕРУ ЭКСПЕДИЦИЯ КОПЕРВИК НА СУДНО: РЕКС МУНДИ ЗАПРОС № 333-80
ЗДЕСЬ ТЕМНО И ВЕТРЕНО ЗАСТРЯЛ АРХАНГЕЛЬСКЕ ВСТРЕТИМСЯ ХАММЕРФЕСТЕ 28 ЧИСЛА
ФРЭНК ДЕЙЛИПрочитав, Дейли вдруг захотел добавить что-нибудь еще, какую-нибудь гадость о том, как нехорошо обманывать. Однако, несмотря на то что таить злобу Фрэнк привык хоть до следующей жизни, в работе он приучился понапрасну не ныть, по крайней мере тогда, когда никакой пользы от этого точно не будет.
Перечитав послание еще раз, он скривился и скомкал конверт. Во-первых, платить придется за каждое слово, причем достаточно много, лучше выбросить все, кроме глаголов и существительных. К тому же Киклайтер не из тех, кого легко разжалобить. «Темно и ветрено» он не оценит. Профессор — чопорный сукин сын с манией величия в особо запущенной форме. Как он там сказал?
«Говоря по правде, мистер Дейли, журналисты не производят на меня особого впечатления. У большинства из вас укороченный цикл внимания».
С этими словами Киклайтер прищелкнул языком, одним звуком давая понять, что не желает иметь дела ни с Дейли, ни с миром журналистики вообще. Дейли потребовалось огромное усилие воли, чтобы не вспылить. Совсем недавно он бы не удержался и непременно ответил, что его, в свою очередь, не слишком впечатляют вирусологи — да и члены у них, говорят, короткие. Вместо этого Фрэнк смущенно развел руками и выразил надежду, что у доктора еще появится шанс пересмотреть свое мнение.
Оглядевшись в поисках другого листа бумаги и ничего не найдя, Дейли распрямил мятый конверт и написал на обороте:
ЗАСТРЯЛ АРХАНГЕЛЬСКЕ
ЖДУ ХАММЕРФЕСТЕ
ДЕЙЛИГораздо лучше. Четыре слова и подпись.
Не добавить ли в адрес имя Энни Адэр? Нет, не стоит. Пусть экспедиция и состоялась с ее подачи (как утверждают в Национальном институте здоровья), все равно она — ассистент Киклайтера. А такие, как он, во всем требуют соблюдения протокола, даже (или в особенности) когда дело касается их собственных протеже.
С конвертом в руке Фрэнк пристроился к нужной очереди. Стоявшая впереди толстозадая тетка благоухала дешевыми духами и ментоловыми сигаретами на полтора метра вокруг. Мокрые дощатые полы жалобно скрипели под тяжелой зимней обувью. До Фрэнка то и дело доносилась английская речь, но он так и не понял, откуда. Очередь двигалась рывками, на один-два шага после долгого душного ожидания. Впрочем, торопиться некуда, и в ближайшую пару дней положение вряд ли изменится.
