Энн Райс - Царица проклятых
– Ложь? – Она отстранилась, как будто он обидел ее. – В чем я солгала? Разве я лгала, когда обещала, что на земле воцарится мир? Разве я лгала, когда говорила, что я та, кого они ждали? Нет, я не лгала! Напротив, я могу подарить им первую частицу правды! Я та, за кого они меня принимают. Я вечна, я всемогуща, я защищу их...
– Защитишь? – спросил Мариус. – Как ты защитишь их от смертельных врагов?
– Каких врагов?
– Болезнь, моя царица. Смерть. Ты не целительница. Ты не можешь ни даровать жизнь, ни спасти. А они будут ждать подобных чудес. Все, на что ты способна, это убивать.
Молчание. Тишина. Лицо ее внезапно стало безжизненным, как когда-то в святилище, глаза остекленели – трудно сказать, то ли от пустоты, то ли от глубоких раздумий.
Ни звука – только в очаге трещат и поворачиваются дрова.
– Акаша, – прошептал я. – Время – вот все, о чем просит Маарет. Век. Ведь это такая малость!
Она посмотрела на меня затуманенными глазами. Я почувствовал на своем лице дуновение смерти, столь же близкой, как долгие годы назад, когда волки загнали меня в заснеженный лес, а я не мог дотянуться до обнаженных веток деревьев.
– Вы все мои враги, не так ли? – прошептала она. – Даже ты, мой принц. Ты – мой враг. Мой возлюбленный и одновременно мой враг.
– Я люблю тебя, – сказал я. – Но лгать тебе не могу. Я не смогу в это поверить! Это ошибка! Тем большая ошибка, что все кажется столь простым и логичным!
Она поспешно всмотрелась в лица остальных. Эрик снова пребывал на грани отчаяния. Я чувствовал, как в Миле нарастает злость.
– И никто из вас не встанет на мою сторону? – прошептала она. – Никто не ухватится за ослепительную мечту? Не найдется никого, кто забыл бы о своем мелочном и эгоистичном мирке? – Ее глаза остановились на Пандоре. – А, вот и ты, бедная мечтательница, оплакивающая потерянную человечность, – ты не ищешь искупления?
Пандора смотрела на нее, как сквозь матовое стекло.
– Мне убивать не по вкусу, – ответила она едва слышно. – Мне хватает смерти в опавших листьях. Я не верю, что из кровопролития выйдет что-то хорошее. И в этом вся сложность, моя царица. Кошмары продолжаются, но повсюду есть хорошие люди, которые их порицают. А ты бы вернула к жизни старые методы, ты бы реабилитировала их и положила конец диалогу. – Она печально улыбнулась. – Я для тебя бесполезна. Мне нечего тебе дать.
Акаша никак не отреагировала. Потом она обвела глазами остальных, смерила взглядом Миля, Эрика, Джесс.
– Акаша, – сказал я. – История – это литания несправедливости, никто не спорит. Но когда простые решения приносили что-то помимо зла? Ответы находятся только в сложном. Люди пробивают себе путь к чистоте лишь через усложненность, медленно, неуклюже, но это единственный путь. Простота требует слишком больших жертв. Так было всегда.
– Да, – согласился Мариус. – Именно так. Простота и грубость синонимичны как в философии, так и в поступках. Твое предложение грубо!
– В вас нет ни капли смирения? – внезапно спросила она. Она повернулась от него ко мне. – Никакого желания понять? В каждом из вас столько гордыни, столько самонадеянности. Вы из алчности мечтаете, чтобы ваш мир остался прежним!
– Нет, – ответил Мариус.
– Что я такого сделала, что вы так настроены против меня? – вопросила она. Она взглянула на меня, затем на Мариуса и, наконец, на Маарет. – От Лестата я ожидала самонадеянности. Я ждала банальностей, краснобайства и непроверенных идей. Но от вас я ожидала большего. О, как же вы меня разочаровали! Как можете вы отворачиваться от уготованной вам судьбы? Вы, которые могли бы стать спасителями! Как можете вы отрицать то, что видели своими глазами?
– Но они захотят узнать, кто мы на самом деле, – сказал Сантино. – Стоит им узнать правду, и они восстанут. Они, как всегда, захотят получить бессмертную кровь.
– Даже женщины хотят жить вечно, – холодно произнесла Маарет. – Даже женщина пойдет ради этого на убийство.
– Акаша, это безрассудство, – сказал Мариус. – Это невыполнимо. Нельзя и помыслить о том, что западный мир не окажет сопротивления.
– Это дикая и примитивная точка зрения, – добавила Маарет с ледяным презрением.
Лицо Акаши потемнело от гнева. Но даже в гневе оно оставалось прекрасным.
– Ты всегда мне противоречила! – обратилась она к Маарет. – Я уничтожу тебя, если смогу. Я нанесу удар тем, кого ты любишь.
Все испуганно замолчали. Я чувствовал запах страха, хотя никто не осмеливался пошевелиться или заговорить.
Маарет кивнула и улыбнулась всезнающей улыбкой.
– Это ты самонадеянна, – ответила она. – Это ты ничему не научилась. Это ты не изменилась за шесть тысяч лет. Твоя душа остается несовершенной, в то время как смертные движутся к сферам, которых тебе никогда не достичь. Оказавшись в изоляции, ты, как многие тысячи смертных, придумывала мечты, которые не подверглись ни проверке, ни обсуждению, ты вышла из безмолвия, готовая осуществить свои мечты для всего света. Ты выкладываешь их за этим столом горстке себе подобных, и мечты рассыпаются в пыль. Ты не можешь их отстоять. Как же их будет отстаивать кто-то другой? И ты еще говоришь, что мы отрицаем очевидное!
Маарет медленно поднялась с кресла. Она слегка наклонилась вперед и оперлась пальцами о деревянную крышку стола.
– Так я скажу тебе, что я вижу, – продолжала она. – Шесть тысяч лет назад, когда люди верили в духов, произошел ужасный и непоправимый несчастный случай, в своем роде такой же ужасный, как уродливые дети, рождающиеся у смертных и обреченные природой на смерть. Но ты, цепляясь за собственную жизнь, цепляясь за собственную волю, за свои королевские прерогативы, отказалась унести эту чудовищную ошибку в свою безвременную могилу. Ты задалась целью освятить ее. Распространить великую и славную религию, и цель твоя с тех пор не изменилась. Но в конечном счете это был всего лишь несчастный случай, простое искажение реальности.
А теперь оглянись на века, прошедшие с той темной, злой минуты, оглянись на другие религии, основанные на магии, на каком-то видении или голосе из-за облаков! Основанные на вмешательстве сверхъестественного в том или ином обличье – на чудесах, откровениях, на явлении восставших из мертвых!
Посмотри на результат своей религии, на движения, захватившие миллионы людей своими фантастическими претензиями. Посмотри, как они повлияли на историю. Посмотри на связанные с ними войны, на преследования, на бойни. Взгляни на порабощение разума, взгляни на цену веры и фанатизма.
И ты говоришь нам о детях, умирающих в странах Востока во имя Аллаха, где стрекочут пулеметы и падают бомбы!
А война, которую ты упомянула, когда одна маленькая европейская нация пыталась истребить целые народы... Во имя какой великой возвышенной цели это делалось? И что о ней помнит мир? Лагеря смерти, печи, где тысячами горели людские тела. А сами идеи исчезли!
Послушай, очень сложно определить, что хуже – религия или сама идея. Вмешательство сверхъестественных сил или простое и логичное абстрактное решение! И то и другое наводнило землю страданиями, и то и другое в буквальном и фигуральном смысле поставило человеческую расу на колени.
Как ты не понимаешь? Не мужчина враг человеческого рода. Это нерационально – духовное, отделенное от материального, от уроков бьющегося сердца или кровоточащей вены.
Ты обвиняешь нас в алчности. Но ведь в алчности наше спасение. Ибо мы знаем, кто мы такие, мы знаем свои пределы и свои грехи, ты же своих никогда не знала.
Ты хочешь начать все заново – принести с собой новую религию, новое откровение, новую волну суеверий, жертвоприношений и смертей.
– Ты лжешь, – ответила Акаша, едва сдерживая бешенство. – Ты искажаешь саму красоту моих мечтаний, искажаешь, потому что тебя не посещают ни видения, ни мечты.
– Красота там, за дверью! – воскликнула Маарет. – Она не заслужила твоего насилия. Ты так безжалостна, потому что уничтоженные жизни ничего для тебя не значат? Ах, ты совсем не меняешься!
Напряжение становилось невыносимым. Мое тело покрылось кровавым потом. Все постепенно впадали в отчаяние. Луи наклонил голову и закрыл лицо руками. Только юный Дэниел пребывал в безнадежно восторженном состоянии. А Арман лишь бессильно смотрел на Акашу.
Акаша вела какую-то немую борьбу. Но потом к ней явно вернулась убежденность.
– Ты лжешь, как всегда, – отчаянно повторила она. – Но не имеет значения, станешь ли ты воевать на моей стороне. Я сделаю то, что собираюсь сделать: я пересеку тысячелетия и искуплю тот давний миг, то давнее зло, которое вы с сестрой привели в нашу страну, я подниму его в глазах всего мира, пока мир не превратится в новый Вифлеем, и на земле наконец-то восторжествует справедливость. Не бывает так, чтобы великое благо не потребовало жертв и мужества. А если все вы восстанете против меня, я создам себе более ретивых ангелов.
