Патрик О'Лири - Невозможная птица
Обзор книги Патрик О'Лири - Невозможная птица
Патрик О’Лири
Невозможная птица
«Что ж, вот я и вернулся».
Сердечное спасибо всем тем, кто обычно подразумевается в подобных случаях и чьё руководство было столь существенным в этом утомительном путешествии. Моим друзьям в Детройтской Писательской Гильдии: Анка, Энтони, Кэрол, Клэр, Джейн, Джону, Мелани, Оливии, Пегги, Робину и Сьюзен – свои фамилии вы знаете сами. Верным читателям: Кену Этриджу, Кэти Коха, моему агенту Сьюзен Энн Проттер, Мошу Фидеру и особенно моему редактору Дэвиду Дж. Хартвеллу. Моей дорогой первой читательнице, Клэр, которая знает, чего мне это стоило. Семье, которая обходилась без меня: Лохлэн и Колину. Запоздалое спасибо Нэнси Догерти за критическую помощь в работе над «Дверью номер три»[1]. Спасибо Сфен, и Джун, и Глории Фрэнк за подсказки относительно колибри. Спасибо Патрику Свенсону, редактору «Talebones», где вышла часть этой работы, как это случается иногда со всеми нами, под другой личиной. Нику Лоу – за заглавие. Друзьям, не устававшим спрашивать: «Как там птичка?» Джину – за то, что верил в меня, хотя не имел для этого никаких оснований. И читателям, которые построят дом для этой истории. Без вас она бездомна.
Мира вам,
П. О'Лири
Если две [субатомные] частицы однажды вступили во взаимодействие друг с другом, то с этих пор любое воздействие, оказываемое на одну из них, влияет таким же образом и на другую, независимо от того, где она находится, – при полном отсутствии связи между ними.
Дэвид Лунд
Необщеизвестные места
1962 – МЫ ЗДЕСЬ ВМЕСТЕ
Денни и Майк были братьями.
Большой белый дом в окрестностях Сагино, штат Мичиган, в котором они выросли, был окружён полями: кукуруза по ту сторону грунтовой дороги, зеленые поля под паром на западе; а с другой стороны, за домом вдовы Макналти, – сахарная свёкла, ряды за рядами, без конца и края. Это была замечательная прогулка – через огород позади дома, мимо бомбоубежища дядюшки Луи, потом через холодный-холодный ручей (они уже могли перепрыгнуть через него) и вверх по горке, заросшей сорняками, через яблоневый сад, в котором они обычно ловили светлячков, к золотистому полю спелой пшеницы – и там лежать на спине бок о бок, как будто только что упали с неба. Глядя, как белые облака медленно скользят в абсолютной голубизне августовского дня.
– Ты думал когда-нибудь о смерти? – спросил восьмилетний Денни.
Майк, десяти лет, ответил:
– Иногда.
– Я все время думаю. С тех пор, как мы поймали рыбу.
Две недели назад они нашли сосунка[2] на отмели ручья.
Они положили скользкую серебряную рыбёшку в дождевую бочку под водосточной трубой у задней веранды. Он прожил всего несколько дней.
Издали было слышно, как мистер Шлитбеер молотит на своём комбайне. Собирает урожай. Золотистые стебли качались над ними. Там, где они лежали, пшеница была примята, и им было мягко, сухо и уютно.
Майк жевал пшеницу – он сжимал пригоршню зёрен между ладонями, сводя их, как будто собираясь молиться, и тёр, чтобы ободрать шелуху, потом кидал в рот и грыз. На вкус зёрна были похожи на сладкие кукурузные хлопья, и они увеличивались в объёме, когда он их жевал.
Для Денни это было слишком грубо – из них двоих он был более осторожным. Он не совал себе в рот всякую чепуху.
– Горт.
– Баррада, – Майк улыбнулся.
– Никто, – сказал Денни.
– От твоего мира останется…
– Пепел и зола.
И они постарались, как смогли, скопировать тему из популярного черно-белого фильма, недавно виденного по телевизору, – музыку, которая звучала, когда робот собирался кого-нибудь убить. Они лежали, заунывно мыча сквозь нос призрачную электронную мелодию, которая закончилась взрывом хохота.
Майк сказал:
– И все равно солдаты ничего не почувствовали.
– Их же дезинтегрировали! – сказал Денни.
– Ну и что, ведь они не кричали.
– Луч смерти был слишком громкий. Наверняка они кричали.
– Я смотрел на их губы, – упорствовал Майк. – Они не кричали.
– Это не значит, что им было не больно, – проговорил Денни.
– Может, их шокировало, – предположил Майк.
– Они получили шок, – поправил Денни.
– Это одно и то же.
– Нет, не то же. А помнишь, как мы трогали коровью загородку? – спросил Денни.
Это был вызов. Выяснить, под током она или нет. И конечно же Майк принял этот вызов. Майк – более рослый, более сильный, более быстрый, с копной вьющихся белых полос. Шутник. Тот, кого парни всегда в первую очередь звали попинать мячик. Тот, на кого в первую очередь падало подозрение, если в школе что-нибудь случалось. Довольно средний ученик, за исключением рисования: к рисованию у него был талант. Увлечения: девочки. Майк дотронулся до проволоки и почувствовал, как покалывающее онемение скользнуло вверх по руке. И, пытаясь отдёрнуть руку, он коснулся Денни. В результате шок получили оба.
Денни не тронул бы проволоку ни за какие деньги. Он знал, чем это пахнет. Денни – более короткий, более круглый, более спокойный, с коротко стриженными темно-русыми волосами. Его передние зубы слегка выпирали, глаза казались больше из-за толстых стёкол очков. Образцовый ученик. Его успеваемость и поведение оценивались учителями как безупречные. Увлечения: книги. Однако Денни был рад, что Майк разделил с ним шок. В итоге все окружающие получили подробный отчёт о его впечатлениях.
Они простонали, вспоминая, потом засмеялись. Потёрли руки, вспомнив, как те онемели.
– Наверняка у пришельцев все по-другому.
– Это кино, Денни. Там не обязательно все осмысленно.
– У Хайнлайна все осмысленно.
– Черт, опять ты о своих долбаных книгах.
– Не ругайся. Это неприлично.
– Говно. Ссака. Жопа. Член.
– Перестань. Я просто хотел сказать… У него такие рассказы – в них веришь.
Майк промолчал, жуя зёрна. Денни продолжал:
– Вот, к примеру, он пишет: «Дверь расширилась».
– Как это – расширилась?
– Как зрачок. Ну, знаешь, когда радужка сжимается, если слишком много света.
Майк тоже проходил это.
– И что?
– Это не просто выдумки. Это будущее. Это на космическом корабле, и такая круглая дверь обеспечивает лучшую герметичность.
– Герметичность?
– Если случится авария. Например, повреждение корпуса.
– Повреждение корпуса? Это что ещё за херня?
– Майк…
– Майк, – передразнил тот, очень похоже. – Дерьмо. Мудак. Срака. Сиськи.
Денни вздохнул. Нет, его не остановишь.
– Повреждение корпуса – это как протечка. Только течёт не вода, а вакуум.
– Вакуум?
– Да, это… ну, пустота.
– Пустота?
– Ну да, нет воздуха, ничего нет. Космос из него в основном состоит. Из вакуума.
Майк попытался представить себе столько пустоты. У него не получилось. Вселенная должна быть сделана из чего-то. Как это может быть, что она в основном состоит из ничего? Он терпеть не мог, когда его младший брат говорил о таких вещах, которых он не знал.
– Это ерундистика, – сказал он, используя выражение доктора Клиндера.
– Вот и нет. Это наука. По крайней мере, в книгах больше смысла.
– Зато они достают. По мне так кино лучше.
– Книжку можно перечитать.
– А фильм можно пересмотреть.
– Да, но тогда придётся платить ещё четвертак. А в библиотеке книжки бесплатные.
– Ну и пошла она в жопу, твоя библиотека.
– Майк!
– Слушай. Представляешь, как здорово, если бы у нас было своё кино? И мы могли бы смотреть все, что нам нравится, сколько угодно.
Денни подумал.
– И не пришлось бы платить.
– И если бы оно было… маленькое, как телевизор. – Идея захватила Майка. – И можно было бы просто нажимать кнопку и смотреть. И перематывать назад, если чего-нибудь не понял.
– Или вперёд. На скорости. Чтобы не смотреть скучные места.
– Ну да, и застопорить, если надо сходить пописать, – сказал Майк. – И передвигать камеру, чтобы видеть те вещи, которые хочешь. И говорить с актёрами. И смотреть на сиськи.
– И включать звук по-настоящему громко! – сказал Денни.
– Горт!
– Баррада!
– Никто!
– И весь попкорн в мире, – сказал Денни.
Вдали было слышно, как комбайн мистера Шлитбеера закашлял и заглох.
Стебли пшеницы вокруг затихли и перестали качаться, как будто кто-то выпустил из мира весь ветер. Они так и не вернулись к выпрямленному состоянию, оставаясь наклонёнными. Но ветра не было.
Примерно в двухстах ярдах над ними некий круглый объект скользнул в поле их зрения. Он не издавал ни звука. Серебряная точка, окружённая белой дымкой, парила в небесах, как гигантский внимательный глаз.
Бесконечное мгновение они смотрели с высоты птичьего полёта на двух мальчишек, лежащих на золотом поле. Две маленькие тёмные застывшие фигурки, бок о бок. Больше никого. Эта картина останется с ними до конца их жизней. Они никогда не говорили об этом между собой. Но образы, хранящиеся в их головах, были идентичны, как если бы у них были две копии одной фотографии.
