Дж. Фридман - Против ветра
Скотт взглянул на Ричарда. Черт побери, о чем это он?
— Что значит «чего ты заслуживаешь»? Мы же сюда за делом приехали, так пусть тебя не волнует, чего я, черт побери, заслуживаю!
Тут Ричард посмотрел на него каким-то странным взглядом, от которого у Скотта мурашки побежали по спине.
— А где тайник, Ричард?
— Он у меня. Прямо у меня между ног, старина! Ты столько уже натерпелся, пора и награду получить.
Внезапно в руке у Ричарда появился пистолет. Он достал его из бумажного пакета вместе с мотком веревок.
— Хватит дурака валять, Ричард! — сказал Скотт. — Я в рот не беру. Так что опусти свою чертову пушку и давай заниматься делом.
Он испугался: если человек не пугается, когда его берут на мушку, то у него либо с головой не все в порядке, либо он вообще утратил свои мыслительные способности. Впрочем, он не столько даже испугался, сколько рассвирепел. Выходит, этот ублюдок, заставляя его сделать ему минет, считает его частью сделки? Черта с два!
— Убери пистолет, — сказал Скотт. — Давай займемся делом, за которым приехали, а потом надо сваливать отсюда.
Ричард улыбнулся ему.
— А мы за этим и приехали.
Ягненок обвел волка вокруг пальца.
— Значит, никакой травки тут нет, так, что ли, подонок?
— Правильно, малыш! — осклабился Ричард. — Травка, которой ты отведаешь сегодня вечером, растет у меня между ног.
Вскинув пистолет, он подошел к Скотту и приставил дуло к его виску.
— На колени, дружок, пора приступать к делу, — приказал он.
Выбора не было, Скотт послушно опустился на колени.
— Руки за голову!
Он завел руки за голову, и Ричард крепко связал их одной из веревок.
Зажмурив глаза, Скотт твердил себе: «Этого не может быть, все это просто страшный сон».
— Открой глазки, дружок! Вот тот отросток, который ты мечтаешь поскорее взять в рот. Сейчас я доставлю тебе такое удовольствие, какого ты еще никогда не испытывал.
Скотт открыл глаза. У него перед глазами был член Ричарда. Может, вчера вечером в постели с женщиной он и подкачал, однако теперь стоял прямо, как шест.
— Поцелуй его, — сказал Ричард и сунул дуло пистолета Скотту в ухо. — Представь, что ничего более вкусного в жизни тебе пробовать не приходилось. — Он широко, противно улыбнулся. — Заставь себя самого в это поверить, старина. Ты же педик, такой же, как и я. Так что не упрямься, а давай начинай, против себя не попрешь.
Скотт губами коснулся головки члена Ричарда и принялся посасывать его.
Ричард застонал. Он стонал, как девушка, как та шлюха, с которой Скотт развлекался прошлой ночью, когда языком ласкал ей киску.
По этой части Скотту не было равных, как утверждали женщины. У него это так здорово получалось потому, что он любил этим заниматься. Но то было с женщинами, ему никогда еще не приходилось делать минет. Пока не приходилось.
— Еще! — попросил Ричард. — Возьми его в рот побольше. Тебе же нравится, черт побери, возьми его целиком!
Он продолжал стонать, извиваясь всем телом. Свободной рукой схватив Скотта сзади за волосы, он притянул его к себе. Сейчас он вел себя точно так же, как Скотт двумя днями раньше в туалете гей-клуба. Так же, как он вел себя с тем несчастным педиком, которого потом ограбил.
Ричард стал кончать, брызгая спермой прямо в рот Скотту. Поперхнувшись, Скотт попытался сплюнуть.
— Глотай! — Дуло пистолета больно вонзилось в ухо Скотту.
И тогда он заплакал. Он не знал, как у него это вышло, но он плакал, как ребенок.
— Почему вы плачете, госпожа? — спросил Ричард с издевкой.
Подняв голову, Скотт посмотрел на него в упор. Что за дурацкий вопрос, черт побери…
— Почему вы плачете? — повторил Ричард. — Тебе же понравилось. Понравилось же, черт побери, разве нет? Признайся, что понравилось!
— Пошел к черту!
— А не пошел бы ты сам!
Присев на корточки, Ричард приблизил свое лицо вплотную к Скотту.
— Тебе очень понравилось. — Его член все стоял, струйки спермы паутинками брызгали в стороны. — Ты плачешь потому, что тебе понравилось. Ты гомик, Скотт. Такой же гомик, как и я. Просто ни за что не хочешь себе в этом признаться. Но теперь, теперь ты должен это сделать.
Ричард засмеялся.
— Такой самец, подумать только! Ты такой же голубой, как и любой педик на 42-й улице в Нью-Йорке. Законченный педик и лишь с виду похож на мужика. Самый настоящий педик, только выдаешь себя за другого. — Нетвердо держась на ногах, он стоял перед Скоттом, тряся перед лицом своим фаллосом, который скрючивался все больше и больше.
— Теперь ты вышел из сортира и больше туда войти уже не сможешь.
Ричард принялся расхаживать, спотыкаясь, взад-вперед, то и дело заливаясь смехом. Он размахивал пистолетом, как пьяный в стельку матрос. Добившись нужного от Скотта, он снова стал самим собой.
— А теперь я хочу доставить удовольствие тебе. Я хочу дать тебе возможность трахнуть меня. Прямо по накатанной дорожке. Готов побиться об заклад, что в этом деле у тебя большая практика.
Руки у Скотта по-прежнему были связаны, и он ничего не мог поделать.
— Представь, что я — одна из тех шлюх, которых ты любишь трахать, закрой глаза и подумай, что на ее месте должен был бы быть мужик. Признайся, что это так, Скотт.
Он был вынужден делать все так, как говорил Ричард. Это испугало Скотта, потому что Ричард был педиком и наркоманом, в голове у него шевельнулась мысль насчет СПИДа, но Ричард все держал пистолет наставленным на него.
Он трахнул Ричарда почем зря. Так, как трахнул бы целочку, которой только исполнилось четырнадцать.
Когда он отошел от Ричарда, тот снова стал задирать его.
— Не говори, что я не шел тебе навстречу. Я только что помог тебе тряхнуть стариной, сынок.
Он уселся прямо голой задницей на землю и хохотал до слез.
В это время веревка с одного конца лопнула, и Скотт почувствовал, как ослаб шнур, стягивающий его запястья.
Он двинулся на Ричарда, а тот в радостном возбуждении не отдавал себе отчета в том, что происходит, что его пленник освободился от пут. У Скотта было такое ощущение, будто он медленно погружается под воду, вот он встал с колен, оттолкнулся руками от земли, и тут Ричард его увидел; на его лице отразился ужас, и он порывисто вскинул пистолет.
— Он направил на меня пистолет, — тихо, дрожащим голосом говорит Скотт, еле сдерживаясь, чтобы не разрыдаться.
— Он собирался застрелить вас, — подхватываю я.
— И застрелил бы. Вне всяких сомнений.
— Почему же он этого не сделал?
— Потому что я его опередил. Он не мог среагировать так быстро, как я.
— Вам удалось выхватить у него пистолет.
Скотт кивает.
— Я вырвал у него пистолет. Я ничего не думал! Я только знал: если я этого не сделаю, он убьет меня.
— И что вы сделали потом?
Подняв голову, он смотрит на меня, по щекам у него ручьем текут слезы.
— Я убил его, старик. Одним выстрелом вышиб ему все мозги.
Он смотрит мимо меня, всем взглядом умоляя понять его.
— Я был вынужден это сделать. Он трахнул меня. Трахнул меня! Я же не педик, старик! Он трахнул меня! Я не педик! И никогда им не стану!
Мартинес объявляет перерыв, чтобы дать Скотту Рэю время прийти в себя. Скотт садится на скамейку в углу пустого коридора, у входа в зал суда, и принимается читать Библию. Стоя поодаль и наблюдая за ним, я слежу, чтобы его никто не беспокоил.
— Что произошло потом? — спрашиваю я, когда зал снова полон.
— После того как я застрелил его?
— Да.
— Точно не помню. Я был сам не свой, я же не собирался его убивать. Похоже, я утратил контроль над собой… вообще, над всем на свете.
Он снова заводится, снова переживает те события, которые случились в горах.
— Не торопитесь, — советую я. — Не торопитесь и постарайтесь рассуждать ясно.
— Я сломался. Помню, как раздалось еще несколько выстрелов, я еще задался вопросом, откуда они, а потом опустил голову, посмотрел на пистолет и подумал: «Почему этот пистолет стреляет?» И тогда я понял, что это я стреляю в него, и я стрелял до тех пор, пока не кончились патроны. Не знаю даже, попал ли в него еще, я не отдавал себе отчета в том, что делал.
Подняв голову, он с мольбой глядит на Мартинеса.
— Я не знаю, что тогда делал. У меня было такое ощущение, что на моем месте кто-то другой, что кто-то меня использует.
— Понимаю, — говорит Мартинес.
Я — весь внимание, то же можно сказать обо всех присутствующих. Мартинес, Робертсон, Мэри-Лу, рокеры — все они сейчас в горах, вместе со Скоттом Рэем.
— Ну а что было дальше? — спрашиваю я, мягко понукая его.
— Я сел на землю. Ноги у меня подкосились.
— Вы сели на землю рядом с трупом.
